О проблеме и причинах влияния уголовной субкультуры на российский социум
Всем нам хорошо известен фильм «Место встречи изменить нельзя». Помните сцену в логове бандитов, когда Шарапов играет на стоящем в углу пианино этюд Шопена, а Промокашка требует, чтобы он сыграл «Мурку»? Мало кто задумывается о смысле этого эпизода. А между тем это очень ярко и точно описывает культурные маркеры всего советского и современного нам российского общества. Наше общество невероятно криминализовано, оно отравлено уголовной субкультурой чуть менее, чем полностью. Блатные «понятия» в отношениях между людьми, блатной жаргон в повседневной речи, блатной шансон, раздающийся из каждого утюга.
Поводом для моего очередного обращения к этой теме стала цитата из поста в ЖЖ юзера, известного как Богемикус. Вот она:
«Это ведь злокозненная подлость - внушать русским самоотождествление с крестьянами. Понятно, что крестьян в России было под 90%. Но в исторической ретроспективе их везде было под 90%. Однако стоит сказать "француз", и из подсознания возникает образ мушкетёра, слово "японец" ассоциируется с самураем, а уж слова "поляк" и "шляхтич" - это почти синонимы. Англичанин - как минимум джентльмен, если не лорд.
Разумеется, в ХХ веке повсеместно имели место социальный прогресс и демократизация культуры. Но в сам фундамент существующих ныне культур были положены аристократические образы. Знаете, какая легенда является самой популярной в Чехии? Легенда о бланицких рыцарях. Рассказывают, что это чешские рыцари, много веков спящие внутри горы Бланик. Когда чехам будет хуже всего, когда страна и народ окажутся на краю гибели, рыцари проснутся, выйдут на свет и станут сражаться. Похоже, каждый чех хочет верить, что такой бланицкий рыцарь скрыт и внутри него самого.
Советская культура представляет собой исключение. Советские предпочли крестьянскую самоидентификацию. Это сделало советских планетарными маргиналами, утратившими способность понимания образа мыслей как западных европейцев, так русских. Например, советские искренне не могут понять, почему у поляков к ним больше претензий, чем к немцам. Ведь с советской точки зрения немцы убили в Польше миллионы людей, а советские расстреляли всего лишь несколько тысяч пленных офицеров. Но для поляка эти офицеры - дворяне, цвет нации и соль земли, в их лице убивалось лучшее, что было в Польше.
Знакомая полька рассказывала, как при социализме, когда в стране официально была принята советская версия Катыни, за закрытыми дверьми учителя истории неофициально излагали ученикам версию, ныне ставшую общепринятой.
Ни история, ни политика эту польку особо не интересуют. Человек она довольно циничный, чуждый любых сантиментов. Происходит из бедной деревенской многодетной семьи. Она даже помнит, что её бабушка жила в хижине с соломенной крышей. Но видели бы вы, с каким жаром она говорила о расстрелянных в Катыне офицерах. Ведь это были лучшие представители её народа. А людям свойственно отождествлять себя с лучшими.
Но только не советским.
Тщательное прививание советским пролетарско-крестьянской самоидентификации - это внушение объекту, что его удел - социальное дно, а блага этого мира созданы не для него. Именно объекту, а не человеку. Потому что в данном случае он выступает не как субъект, а как объект внушения. Говоря совсем просто, это наезд и опускание.
Достаточно посмотреть, сколько бреда в эти дни написали некоторые ЖЖ-исты по поводу 150-летия отмены крепостного права. Решили впечатлить бытом крестьян. Как будто в других странах крестьяне жили по-другому. Но жителей других стран советские крестьянами не считают. Повергнув своих противников, советские распевали "И летели наземь самураи. Под напором стали и огня" или "Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки", хотя рядовой состав и польской, и японской армий, естественно, тоже состоял из мобилизованных крестьян. Советские пропагандисты до сих пор лезут из кожи вон, чтобы доказать, что русский в Российской империи - это некто завшивленный, неграмотный и выпоротый. Даже сейчас они не успокоились. А уж что творилось во времена моего детства... Всем подлостям подлость».
На самом деле это заблуждение. Причём довольно глубокое. Русские крестьяне, тем более к моменту Октября, хотя ещё и не успели стать «классом для себя», тем не менее были вполне себе сословием, обладавшим сословным самосознанием и присущим только этому сословию чувством собственного достоинства. Советская же самоидентификация - это именно что маргиналы. Деклассированные элементы.
И началось это ещё на заре существования Советской власти. Пришедшие к власти в октябре 1917 года люди были если не поголовно ворами и бандитами, то совершенно точно провели, как профессиональные революционеры, не один год в тюрьме. Они принесли с собой уголовные замашки, ставшие принципами управления новым государством. Страна превратилась в огромную тюрьму — в морально-этическом и культурном плане.
Большевики не смогли построить в России коммунизм, но зато реализовали идею деклассированного общества. Нет, я не оговорился. Хотя в русском языке и существует семантическая разница между «деклассированным» и «безклассовым» - на практике советское общество было именно деклассированным. В нём были совершенно осознанно сломлены социальные перегородки, причём сделано это было людьми абсолютно добровольно. Моральная и нравственная деградация, неизменно сопровождающая такой разлом, не замедлила оказать своё разрушающее влияние.
Всякий деклассированный элемент рано или поздно скатывается к уголовщине. Чего стоит только печально известный лозунг «Грабь награбленное!», в ходе реализации которого было ограблено, убито или искалечено великое множество людей. Гражданская война, раскулачивание, расказачивание, коллективизация — всё это сопровождалось насильственным отъёмом ценностей у жителей России. Но это было лишь начало.
Советское общество было обществом маргиналов. 95% населения составляли люди, не имеющие собственности на землю и средства производства и во всём зависящие от государства. Жили они в арендованных у государства же домах и квартирах, работали по установленным по указке из Москвы расценкам. Что читать, какую музыку слушать, по каким учебникам учить детей — всё это определялось государством. Было всего два мнения - мнение партии и неправильное.
Советское правосудие было фикцией. Следствие, прокуратура, судейская коллегия — все подчинялись местному партийному органу. Независимой адвокатуры не существовало в принципе. Правоохранительная система выполняла свои функции защиты только до тех пор, пока гражданин был безусловно лоялен. Любое проявление им несогласия, или даже оппозиционности, в один миг превращало эту систему в карательную. Пенитенциарная система советского государства ежегодно перемалывала в лагерную пыль тысячи судеб. Порой для того, чтобы попасть под шестерёнки этой машины, достаточно было просто вступить в конфликт с представителем государства, даже самым незначительным. Если же твой оппонент занимал значительный пост — тебя просто развеивали по ветру. Не спасала даже всесоюзная известность.
По меткому выражению одного из современников СССР в его расцвете, одна половина страны сидела, а вторая охраняла. Система лагерей никогда не пустовала, потому что каждый год контингент сидельцев обновлялся — одни умирали или выходили на свободу, а другие садились. Миллионы граждан Союза прошли через тюрьмы и лагеря, по доносу или просто надуманному обвинению. У тех, кто выжил — лагерные привычки остались до конца жизни. Лагерные понятия — тем более. Те, кто был по другую сторону - были ещё хуже. Степень нравственного падения людей, работавших в системе, неоценима, ибо чем более гнусными вещами они занимались — тем более успешны они оказывались по службе.
С теми же, кто решался на открытое противостояние, даже и с обоснованными претензиями, советское государство расправлялось силой оружия. Хорошо ныне известны события в Грозном в 1958 году и Новочеркасске в 1962 году.
То, что восставшие осмелились вступить в переговоры с властью, позднее было расценено властью как тяжкое, отягощающее преступление.
Но государство — оно состоит не из марсиан. Оно состоит из граждан. Да, советское чиновничество уже в 30-е начало напоминать закрытую касту, особенно высший и средний эшелон, но тем не менее, это были всё те же советские граждане.
Ещё одной причиной маргинализации населения была его непоправимая бедность и стремление людей любым путём поправить своё положение. В государстве, где всё — от цвета нижнего белья до мельчайшего винтика в космическом аппарате — определяла партия, единственным законным путём хоть как-то продвинуться по карьерной лестнице было продаться… т. е. вступить в партию. Не секрет, что далеко не все состоящие в КПСС люди разделяли её идеологию. Но партийный билет давал шанс на более высокий пост и доступ к некоторым благам, полагавшимся партфункционерам.
Частную инициативу (не считая краткого периода НЭП) государство подавляло — причём почему-то в основном в РСФСР, национальные союзные республики были в этом отношении куда как свободнее. Оставались незаконные пути — браконьерство, воровство с предприятий, хищение бюджетных средств. Ну и конечно прямая «уголовка». Причём для многих граждан это было единственным способом протестовать против несправедливостей жизни. Одновременно росло и число насильственных преступлений, включая сексуальные. Моральное падение, неотвратимо сопровождающее вступление на этот путь, люди переживали, топя свои душевные переживания в алкоголе или перекрывая одно злодеяние ещё худшим.
Росли целые поколения «сидевших». Сыновья тянулись за отцами, внуки за дедами. В городах образовывались кварталы, где простому обывателю было опасно появляться даже днём и куда порой не заходила даже милиция. Задолго до криминального всплекса 90-х существовали районы, контролируемые преступными сообществами при содействии коррумпированных властей. С 60-х, когда в армию стали призывать и прошедших тюремное заключение, появилось страшное слово «дедовщина» - явление, переломавшее множество судеб и унёсшее множество жизней, и не изжитое до конца и сейчас.
Блатной жаргон проникал повсюду, в 80-е его начали употреблять даже школьники, даже в очень спокойных и респектабельных районах. И вот тут наступили 90-е, которые я не стану описывать, ибо большинство моих читателей видели их своими глазами, а прочие могут найти описания в Сети. Это было ужасающее торжество алчности, разврата и насилия, культурной вершиной которого была популярность группы «Лесоповал» и ей подобных, прославляющих профессионального уголовника. Поэт Михаил Танич, приложивший немало усилий к популяризации и продвижению так называемого «русского шансона», обязательно ответит за это на Страшном Суде. То же ожидает и Михаила Круга.
Произошла невероятная с точки зрения русской культуры вещь — началась романтизация уголовной субкультуры. «Блатняк» редко из какого ларька не играет, песню «Владимирский централ» не слышал разве что глухой или не знающий русского языка. Огромную роль в этом сыграл и кинематограф, наводнивший экраны фильмами о «братве», «авторитетах», «ворах» и «зонах». По сути они пропагандируют те самые блатные «понятия», которые в любом обществе являются неприемлемыми. Самое страшное в этом — наше общество практически никакого противодействия этому процессу не оказывает.
И это ЧУДОВИЩНО. Потому что это, по сути, означает окончательное разложение нашего общества. Оно и так-то было маргинализировано, деклассировано в ходе построения «светлого безклассового будущего» - а сейчас оно и вовсе рискует утратить всякие морально-нравственные горизонты. Нам угрожает полная культурная деградация. Ведь русской культуре никогда не было свойственно оправдание преступности. Никогда. Да, были кандальные, тюремные песни, городские романсы вроде «Кони мои вороные». НО!!! Русская культура никогда не романтизировала, не героизировала преступников вообще, а уголовников-то и подавно. Всегда наказание за преступление Божьих и человеческих законов воспринималось как справедливое возмездие. Лейтмотив многих песен этого жанра — покаяние. Сегодня же о покаянии и не думают.
Мне странно слышать, как сегодня кто-то восхищается советским временем, а уж тем более сталинской эпохой. Странно слышать о какой-то гордости советских людей. «Гордость советских людей» была продуктом для внутреннего пользования и нигде, кроме СССР, всерьёз не воспринималась. Да и какая может быть гордость у людей, которых в любое время можно было лишить всего — дома, имущества, семьи, жизни.
Можно сколь угодно долго говорить о желаемой акцентуализации русских людей как наследников русской аристократии, но что в этом толку, если мы ещё не достигли уровня самопонимания даже на уровне дореволюционных русских крестьян. А кто считает их забитыми и несознательными — пусть вспомнит, что русские солдаты, большинство из которых были крестьянского роду, прошли от Москвы до Парижа и ни разу не уронили чести и достоинства. Крестьянин, даже в рамках сельской общины, был полновластным хозяином того надела, который обрабатывал. Прежде чем воображать себя наследниками Голицыных, Шереметевых, Толстых, Оболенских — надо бы сначала дотянуться хотя бы до уровня простого смоленского, тамбовского, нижегородского мужика. Начать с низов, с азов, с традиций. Дом ведь не с крыши строить начинают.
Братья и сестры! Давайте же прекратим быть обществом маргиналов, обществом деклассированным и безкультурным. Давайте вспомним, что мы народ, у которого всегда были твёрдые морально-этические устои. Что мы не «звери алчущие, жаждущие похотей», что мы наследники — неважно, крестьян ли, разночинцев ли, аристократов ли - но наследники и принадлежим к одной из величайших цивилизаций мира. И в культурном и в ценностном плане. Нужно вернуть в общество уважение — друг к другу, к окружающим, к личному пространству каждого человека, к личной собственности и праву быть хозяином, к праву иметь богатство, если ты его заработал сам и праву ни с кем его не делить без твоего согласия. Нужно вернуть себе право защищать — своё достоинство, свою семью, своё имущество. Нужно вернуть уважение к закону — всеми, без исключения.
Пора вспомнить слова знаменитого русского публициста Михаила Осиповича Меньшикова:
«Несчастье России в том, что она позабыла, как ее зовут и какой разум вложен в ее тысячелетний титул. Мне хотелось бы сказать простым и скромным русским людям: Господа, вспомним, что мы господа!»