- Какое время мечтать о принцах.
Закончилось время беседы. Оставила Эли в тёплой постели, встала, подобрала занавес и закрепила шпилкой за штору; лучи солнца стёрли китайские иероглифы, только несколько безформенных линий оставалось на стекле.
Красивым был белый Тбилиси, такая красота свойственна только Тбилиси: своеобразная, и снег красиво идёт. Идёт снег и сильно морозит.
Город увиденный из окна гораздо интересен, посторонний глаз описывает жизнь, люди-статисты заполняют время, из окна следишь за течением времени, не вмешиваешься, как-будто лишняя в этой жизни, и не желаешь подключиться, чтобы не испачкаться той грязью, которая прячется под белым снегом.
Люди пробегут под окном, сотрут снег, завтра может и не быть красивым Тбилиси. До той красоты, которую видишь из окна, можешь дотронуться рукой, чистый снег можешь растаить в руке, последняя капля вытекшая из руки, даст почувствовать насколько красота непостоянна, уходящая.
Из окна проследит за жизнью, откуда более ясно видна и красота и уродство. Может это увидеть, осмыслить и описать в памяти.
Бедная двоюродная сестра, ищет желание жизни. Красота возбуждает желание! Смешаешься с людьми статистами, думаешь, что ты владыка мира, тобой начинается жизнь и после тебя вселенная тоже погрузится во тьму точно так, как несколько минут назад, туман затуманил разум.
Мокрые снежинки прилипнут к одежде, на пожелтевшем от малокровия лице, постепенно усилятся розовые линии, в глубине высохших глаз затеплится мерцающий луч и заряжённый своеобразным восприятием красоты, в сердце закричишь единственное слово: жизнь!
Силой заставила Эли выйти на улицу. Прозрачность дня прочистит настроение, ни печалиться не может долго, ни радоваться: такова Эли и поэтому заботится о ней.
Почти у самых ног Эли затормозила машина, вместо того, чтобы разозлиться, водитель кивнул и рукой указал на тротуар –«переходите» указывал безсловный жест.. было приятно; в ней увидели женщину, и не только женщину, но и желанную. Правда прекрасен Тбилиси! Его аристократичности не повредили даже эти грешные годы.
Успокоилась, уже не думала о смерти. Короткое пальто покрылось крупными снежинками. Воздух немного согрелся, солнце пересилило мороз и на улице стало многолюдно. Возле памятника, где всегда было многолюдно, и сейчас толпились люди. Та волна, которой так боялись власти, так поредела, что еле закрывала передную часть памятника. Годы своё сделали, энергия ослабла и надежда тоже. Как цыплята покинутые наседкой, разбрелись вокруг памятника, искали лидера, хотя-бы чуть-чуть похожего.
Одержимые манией лидерства и убеждённые в собственной неповторимости, некоторые популярные личности обильно изливали свои ораторские возможности среди митингующих. Люди восторгались : это не те, но они тоже ничего, главное, чтобы возглавили их движение. Сила и правда, которые есть у этих людей, всё равно проложат себе дорогу и несправедливости придёт
конец и те, кто довели страну до такого состояния, будут осуждены. Оратор обещает это, поредевшую бороду снег выкрасил в белый цвет, в руке держал фуражку и во время разговора так ловко размахивал ею, как великий вождь полетариата размахивал перед проголодавшимся пролетариатом. Сходство было большое, цель - разная.
Народу нужен был герой, героя больше не было. Было больно смириться с тем, что что-то кончилось, в этом что-то была своя романтика, восторженность и большая любовь. Но было. Теперь уже нет героя. Героя порождает время, то время ушло, второй герой за короткий промежуток времени не уместится.
Народ восторгался редкобородым оратором. Пока ещё не наступило время познания истории и оратор радовался, что обескураживал слушателя.
Протиснулась среди митингующих, оказалась в первых рядах. Впервые стала среди этих людей; она только присматривалась к манифестации проходящей перед её окнами. Послушает, запомнит и постарается что-нибудь понять. Чужая боль заставит забыть свою.
Бородатого оратора заменила женщина, волосы обесцвеченные перекисью энергичным движением руки, перебросила на плечи. Женская проницательность подсказала, что митингу подойдёт красивый финал. С истинно мужской отвагой призвала она людей:
Встанем на колени, возьмём руки в кулаки и споём «Шавлего»!
Люди с радостью подхватили призыв.
Пока она обдумывала что делать, митингующие коленями топтали снег. Осмотрелась, только онп стояла на ногах. Восторженный народ пел «Шавлего». Всё же не смогла встать на колени, не могла, всегда была искренной, чувство, которое ещё не усвоила, окорблять ложью не хотела. Из последних рядов митингующих (митинг не был большим, митингующих стоящих на коленях было ещё меньше) один из митингующих встал.
Только двое стояли на ногах. Она и какой-то мужчина.
Посмотрели друг на друга. Посмотрели... и поразились. Мужчина дожен был узнать раньше. Стояли двое и не могли отвести глаз друг от друга. Она и мужчина; нет , мальчик, которого два года тому назад выгнала из дома.
Шагнула к мальчику, через несколько голов. Мальчик тоже прокладывает дорогу. Рукой оперлась на голову в ушанке, пошатнулся, а вторую руку протянул к Эли.
- Эли!
- Дачи!
Как будто и не было двух лет, как будто вчера расстались, но Эли почувствовала такую отчуждённость, такую ... два года возмужали Дачи. Не напрасно показался мальчик мужчиной, он
правда был мужчиной. Рядом шёл мальчик (или мужчина), её воспитанник, который стал точно таким, каким она его хотела видеть: независимый, мужественный и вежливый. Мальчик-мужчина ощутимо изменился; отчуждённость, застенчивость, почтительность – это результат физической боли – так думала Эли.
Раньше, когда между ними не стояли два года, при каждой встрече с мальчиком, у Эли лицо освещалось от радости, смущённого мальчика прижимала к груди и целовала в лоб. Теперь? Почтительно следует рядом с ним по улице, два года, как тень вставали между ними.
Дачи купил сигареты. Мальчик окончательно возмужал. Два, почти чужих друг для друга человека, смешались с остатками митингующих, и молча последовали по заснеженному Руставели.
- Зайдём в бар! Перед ней уже не стоял всегда пристыженный, застенчивый мальчик. Сам давал приказы. Женщина со статусом воспитательница, педагог или наставница (слишком смелая оценка её возможностей), только женщина, которая без слов подчиняется приказу мужчины.
Место в баре подобрал тоже Дачи, в его взгляде тоже чувствовалась уверенность человека убеждённого в собственных преимуществах. Женщина тоже догадалась, её разум всегда был чутким (почти слабым), но мальчик так явно давал почувствовать мужскую энергию, что сама призадумалась: жизнь независимая от неё, изменила мальчика, у него появилось чувство уверенности в себе.
Может быть и семьёй обзавёлся. Кто его знает, двадцатичетырёх летний парень уже готов для создания семьи... что-то вспомнила, позабытое, оскорбительное и ...
- Как ты жил Дачи?
- Я не жил, только существовал. – Мальчик философствует. Странности Дачи, которые в детстве восхищали, сейчас настораживали.
- Пей кофе, а то остынет! – «булочки» - как-бы отплачивался. Какая странная жизнь; то, чему когда-то сама учила мальчика, уже её учит как пить кофе.
- Про тебя ничего не знали. Закончил университет?
- Сама же выгнала...- прошлое напомнили, - в этом году закончил.
Курит сигарету за сигаретой, прислонившись к рукоятке стула, но подбородок вздрагивает, привычка с детства, достоверное доказательство, что нервничает. Не сможешь обмануть Эли, и это самодовольство показное.
Заметил белые волосы, несколько волосков, от висков, тянувшиеся к затылку. Но всё же белые...изменилась Эли.
- Соскучилась по твоему смеху.