Как Новый год, так домочадцы взглядывают на меня: не забыл? «Давайте, - подкатываюсь я, - купим искусственную, окропим для запаха, и дело с концом». «Нет, - отвечают, - неси из леса».
Будто это просто. Сейчас в двадцати километрах от города не то, что ёлки, - палки не сыщешь, а ежели сыщешь – попробуй, донеси. Схватят, оштрафуют.
«Все годы носил, а нынче не можешь?» Домочадцы – люди настырные, непонимающие.
Все годы… Все годы мы план выполняли 31 декабря утром, а нынче мастер Корешков сказал: «Хорошо бы к десяти вечера управиться». «После десяти вечера, - говорю, - могу пойти». «Вот и иди, - отвечают, - как раз успеешь». «Как это»? «А так: на конечной остановке троллейбуса – ёлочный питомник, там в это время никого не будет, выбирай любую».
Не попробовать ли в самом деле? В десять вечера наверняка все сидят за столом, в одиннадцать буду дома с ёлкой. Пока умываюсь, её уже нарядят…
- Вершков, какую резьбу нарезаешь? – внезапно раздалось над моим ухом.
- Правую, как обычно.
- Смотри в чертёж! – в сердцах крикнул мастер.
«Ё-моё: чертёж другой. А я по старому гоню. Выходит, план мы выполнили, а это – новое задание»?
- Особое задание, - поднял вверх палец Корешков.
Видя, что я приуныл, Корешков стал помогать мне.
- Что за особое? – спрашиваю.
- Сам бы хотел знать, - отвечает, - приказали сделать быстро. – Заметь: едва набирается партия, как её тут же увозят.
Под вечер остались мы вдвоём с Корешковым. Тот встал за второй станок. Кое-какие детали я у него забраковал. Он рассердился, но переделал. Расстались мы дружески, пожелав друг другу счастливого Нового года. Я пропустил троллейбус, в который, вижу, он вскочил, и поехал в следующем. В руках авоська, в авоське топорик.
В питомнике тихо и темно. Ёлки ровненькие, густые. Время от времени раздавался противный железный звяк, от которого становилось неуютно на душе, но потом и он стих. Я выбрал ёлку на отшибе, предварительно убедившись, что она та самая, которая мне нужна, взмахнул топориком…
Мне показалось, не я, а меня ударили. Раздался невыносимый железный стон, топорик вместе со снопом искр отлетел в сторону.
Я не мог понять, что произошло. Вначале показалось, что ёлка сделана из железа, потом я подумал, что у корневища, наверное, спрятался камень… Нашарив топор, я подался в гущу ёлок, выбрал подходящую и… Опять оглушительный звяк, сноп искр… и смех.
- С Новым годом, Вершков!
Смотрю, Корешков. Фу, чёрт, напугал до смерти.
- Послушай, ёлки, случайно, не железные?
Вместо ответа Корешков чиркнул спичкой. Мы приникли к стволам и увидели, что они сверху донизу прикрыты металлическими пластинами. Весь питомник обут в железо. Наша работа, чёрт возьми: два часа назад мы вертелись у станков, вытачивая эти самые пластины!
- Особое задание, - передразнил я Корешкова.
- А ты тоже хорош: забраковал у меня партию!
Попробовали мы топориком отогнуть пластины – не получается. А кругом тишина, месяц куском сыра красуется, ни дружинников, ни милиции, а ёлочки как на подбор, одна другой краше…
Посмотрели мы на часы да бросились в разные стороны. Не до ёлок, к столу бы успеть.
- На следующий год прихвачу гаечный ключ! – крикнул я вдогонку Корешкову.
- А я разводной! – послышалось в ответ.
Прибегаю домой и глазам не верю: посреди комнаты стоит ёлка, нарядная, пушистая, мои домочадцы вешают на неё игрушки, а сами торопят меня к столу. Оказывается, меня премировали ёлкой за сверхурочную работу.
Бросаюсь к телефону.
- Але, Корешков? И тебя тоже! Чудеса… А ты хотел тяп-ляп…
Что-то в этом духе я продолжал ещё…
- Значит, так, Вершков, - строго прервал мастер, - завтра отдыхаешь, а послезавтра на работу в питомник - с гаечным ключом.
- С ключом?
- Да, с гаечным, а я – с разводным