Наш Ильич

Андрей Абинский
В кают-компании, под портретом Ленина, обедал судовой врач, Владимир
Ильич Рыжих.

– Приятного аппетита, – сказал я.
– Откушать с нами, – ответил доктор и демонстративно переложил свою котлету
в мою тарелку.

Он старался не смотреть на румяную поджаристую котлетку.

– По какому случаю подарок, Владимир Ильич?
– Великий пост начался, – ответил эскулап. – Вкушать скоромное – отныне
большой грех.
– Слава богу! Мне это не повредит, – говорю. – Божья благодать, это надолго?
– Восемь недель приблизительно.

На следующий день я получил отбивную на косточке.

– Слава, слава Айболитам, слава добрым докторам!
– Воистину, – согласился Ильич.

Потом была куриная ножка, колбаса на завтрак и мясо по-капитански.

По давней традиции, в субботу, у нас лепили пельмени. Как истинный сибиряк,
я запросто могу осилить две или даже три порции. Захожу в предвкушении и чуть
не рыдаю от горя.
Доктор выловил из своей тарелки последний пельмень и отправил его в рот. Потом
повернул лысую голову в сторону буфета:

– Неличка, как насчёт добавки спросить? 
– Владимир Ильич, это не честно, – обиженно сказал я. – А как же великий пост?

Док откинулся в кресле, пригладил жидкие волосы на ушах и ответил:

– Туристам и божиим странникам во время поста можно чинить послабление.
– Ты который из них?
– Думаю, что я – божий странник.

Из портрета, над головой божьего странника, ехидно улыбался его тезка, вождь
мирового пролетариата.

Владимир Ильич в прошлой жизни был практикующим хирургом. Небольшого
роста, с несоразмерно длинными жилистыми руками. Не нагибаясь, он мог почесать
собственную коленку.
Сергей Довлатов в своей «Зоне» писал про зэ ка Гурина: «Под его шапкой
угадывалась обширная лысина». Как можно усмотреть лысину под шапкой, для меня
остаётся загадкой. У нашего доктора лысина не угадывалась, она была.
Однажды доктор вскрыл нарыв на моём пальце обычным бритвенным лезвием.
До этого он строгал им карандаш. Причём, резал садист без всякого наркоза. Я взвыл
белугой и вытирал набежавшие слёзы.

– Пустяки, – успокаивал меня доктор, – рожать гораздо больнее…
– Спасибо, благодетель. Надеюсь, это мне грозит. Как я теперь на ключе буду
стучать?
– Смени руку, – посоветовал эскулап.
– Док, а если аппендикс вырезать. Сможешь?
– Хм… проще простого. Этим кухонным ножом.

Ильич указал на тесак, больше похожий на кубинский мачете.

Судовые врачи и первые помощники часто бывают со странностями. Вероятно, это
от избытка свободного времени.
Док часто приходил в радиорубку, стрелял сигаретку и забавлял меня рассказами
из своей практики.

– Диагноз поставил? – спрашивал он меня, заглядывая через плечо.

Я пытался оживить дохлый приёмоиндикатор КПИ-4.

– Вот этот транзистор у тебя не целкий! – острил диагностик.
– Док, это всё одно, как отличить девушку от женщины по причёске.
– Я нутром чувствую, начальник. Лампы все горят?
– Горят.

Я всегда благосклонно выслушиваю любые советы. Иногда самое дурацкое
замечание может навести на правильную мысль. Могу ремонтировать радар по схеме
от пылесоса. Правда, всегда остаётся лишний винтик.

– Кондексаторы пробил? – не отставал доктор.
– Проверил, все о’кей.
– Сопротивления?
– Тоже…
– Ну, тогда скажу точно…  А хрен его знает!

Чтобы отделаться от доктора, нужно было чего-нибудь попросить. Клочок бинта,
ваты или толику спирта. Ильич был патологически жаден, сворачивал беседу и исчезал.
«Тропическое довольствие» – вино, выдаваемое в тропиках, он не потреблял,
а складировал в лазарете, в сейфе с медикаментами.

С выходом в рейс доктор начал отращивать бороду. При этом говорил:

– Хочешь иметь бороду, две недели придётся ходить небритым.

Когда Ильич подстриг бороду клинышком и уселся в кают-компании под
портретом Ленина, все вдруг заметили поразительное сходство нашего эскулапа с вождём
мирового пролетариата.

В детстве я видел человека, который видел Ленина. Он выступал у нас в школе,
в спортивно-актовом зале. Высокий сухощавый старик в белой матросской фланке
с синим форменным воротником. Он присутствовал на митинге и слушал Ленина. Матрос
рассказывал о вожде с воодушевлением и страстью:

– И тут на трибуну поднялся Ленин! Ильич, он совсем небольшого роста, мне до
сих, – матрос коснулся своего плеча. – Снял кепку, взмахнул ей в своём кулаке и все
замерли… Слышно было, как мухи летают. Навсегда остался в памяти его зажигательный
взгляд, эти любимые монгольские щёки и ленинская улыбка…

У ветерана блестели глаза и дрожал голос.

У нашего доктора была обширная лысина, прищуренные глаза и ленинские
монгольские скулы. Однажды капитан пригласил отобедать японского агента. Тот
неумело орудовал вилкой и налегал на белый хлеб. Подняв лицо, японец округлил глаза
и уставился на нашего Ильича. Потом посмотрел на портрет Ленина.

– Со дэс нэ… – протянул он изумленно. – Ленин хиар!
– Вот уж, нахер, – возразил ему доктор.

За глаза японского агента, Микайо-сан, звали Миша-Иркутский. Во время войны он
сдался в плен и валил лес под Иркутском. «Я даже русскую поговорку знаю, – часто
говорил Миша. – Как дам, бл… узкоглазая, так ухи отклеятся!»

С легкой руки Миши-Иркутского в каюту доктора стали заглядывать любопытные
японцы, чтобы увидеть живого Ленина.

После этого случая комиссар вызвал доктора на беседу:

– Владимир Ильич, – сказал первый помощник, – это просто неприлично, до такой
степени быть похожим на Ленина! Ты в Мавзолее был когда-нибудь?
– Заглянул как-то проездом, – ответил доктор.
– Ну и как?
– Нормально. Ильич был как живой…
– Я не о том. Ты не заметил сходства?
– Тогда у меня не было бороды.
– Сейчас тебя в Мавзолей просто не пустят.  Ты хоть бороду сбрей!
– Богоду сбгить, конечно, можно, а вот с умищем-то как?! – спросил доктор
и хлопнул себя по лысине.

В конце концов, под нажимом политработника Ильич расстался с бородой и стал
похож на питерского рабочего Иванова, под которого косил Ленин, скрываясь от царской
охранки. Фотографию Иванова в цивильной фуражке мало кто видел и Ленина перестали
узнавать.

***

Ранним утром наш лайнер бросил якорь на рейде Сингапура. На далеком берегу
в тропической дымке высился частокол небоскребов. Теплый ветер трепал флаги на
сигнальной мачте. Между судами и берегом курсировали прогулочные катера под
цветными полосатыми балдахинами.
В Сингапур мы пришли, чтобы пополнить запасы воды, топлива и провианта.
Времени на всё про всё – восемь часов. А надо было ещё побывать в городе и с толком
истратить драгоценную валюту. Увольнение разделили на две смены, каждая по четыре
часа.
Я выпросил у капитана весь день, с условием взять с собой доктора и буфетчицу.

– Присматривай там за Ильичом, чтобы в подполье не ушёл, – пошутил
мастер. – Нельке мороженое купи.
– Будет сделано, Леонид Павлович, – пообещал я.

Буфетчица Неля была веселой, красивой и обладала изумительной фигуркой. Её
любили все, не только капитан. Мне она тоже нравилась, потому что не любила
тряпочных магазинов.
Мы погрузились на катер и он не спеша двинулся к берегу. Под тентом, на медной
трапеции дремал большой пестрый попугай. Его когтистая лапа была прикована цепочкой
к тонкой перекладине. На волне судно качнуло и попка проснулся. Он шумно захлопал
крыльями и рухнул вниз головой. Безвольно повисли зелёные крылья.

– What a horrible storm! – крикнула птица хриплым пиратским голосом.
– Что он сказал? – спросил доктор.
– Какой ужасный шторм!
– Ни фига себе! Попка шпарит по-английски лучше меня.
– Ей триста лет, док. У тебя ещё всё впереди…

Каждый раз, при качке, пират валился с кольца и орал благим матом: «What
a horrible storm!» Однако, когда катер причалил к пирсу, бандит не преминул сказать:
«You – welcome!»

Сразу за портом начинался малай-базар – узкий проход, заваленный дешёвыми
шмотками. Бойкие лавочники хватали нас за руки и наперебой предлагали свой товар.
«Хумаз, хумаз!» – кричали они.

– Что они говорят? – спросил доктор. – Может мне тоже надо?
– Тебе не надо, – говорю. – Потом объясню. Не при женщинах будет сказано…

В конце базара Ильич не устоял и купил себе чёрный «дипломат». Он долго
торговался и сбросил цену вдвое. Изящный блестящий чемодан с секретным цифровым
замком.

– Вот, здорово, – сказала Неля. – Теперь есть куда паспорт с кошельком положить.

Мы бросили в чемодан документы, кошельки и бумажники. Док захлопнул крышку
и мы двинулись дальше. За сквером с тенистыми пальмами начиналась торговая улица
с множеством знакомых магазинов: «Москва», «Старая Москва», «Одесса», «Новороссийск».

– Господа, готовьте ваши денежки, – объявил я.

Док дёрнул крышку «дипломата». Чемодан не открывался. Ильич покрутил
колёсики наборного цифрового замка. С тем же успехом. Мы с Нелькой уставились
на эскулапа.

– Ты шифр запомнил? – спрашиваю.
– Откуда?... Когда?.. – в замешательстве пробормотал Ильич.
– Дело тухлое, надо ломать замок, – говорю.
– Ни за что! Только через мой труп! – отпрянул от меня доктор и спрятал сундук
за спиной.
– Не горячись, начальник, – сказала Неля. – Мы с тобой покурим и, если док за это
время не выдаст нам деньги, мы сломаем сундук об его голову.

У хрупкой девушки была железная хватка.

– Время пошло! – сурово сказал я.

Втроём мы уселись на скамью под развесистой пальмой и док начал лихорадочно
крутить наборные диски замка.

– Поставим пять пятёрок, – бормотал он. – Теперь пять шестёрок… пять семёрок…
– Сколько там комбинаций? – спросила Неля.
– Больше, чем звезд на небе, – сказал я, прикуривая сигарету. – Док, время пошло!

Через полчаса наше терпение кончилось.

– Может быть, у меня легкая рука? – спросила Неля.
– У меня легче, – сказал я и подобрал с земли тяжёлый булыжник.
– Нет, только не это! – в панике завопил доктор и спрятался за ближайшую пальму.
– Ладно, зайдём в лавку, – говорю я. – Узнаем шифр у местных аборигенов.
– Или у заклинателей змей, – добавила Неля.
– У них кобры не настоящие, – сварливо сказал Ильич, чтобы переменить тему. – Им ядовитый зуб специально удаляют.
– Твои зубы тоже в опасности, – говорю. – Если не вернёшь наши денежки.

В «Старой Москве» мы вручили лавочнику «дипломат» и объяснили в чём
проблема.

– Донт вори, би хэппи! – сказал улыбчивый малаец и добавил по-русски: – Хорошо!

В Сингапуре истратить деньги легко, а главное – быстро. Скоро возле каждого из
нас образовалась куча пакетов с покупками. Продавец тем временем мудрил с докторским
чемоданом. Наконец, он вынул из-под прилавка отвёртку, вогнал её в щель замка и ударил
кулаком по рукоятке. Раздался жалобный кряк и крышка сдалась.

– Против лома нет приёма, – прокомментировал я событие.
– А ларчик просто открывался! – сказала Неля.

Однако замок ларчика был безнадёжно испорчен и висел на тонкой замшевой
подкладке. Горе эскулапа описать трудно. Док пытался пристроить замок на прежнее
место, вставлял куда-то спички и пробовал запереть его маленьким ключиком. Выручил
его малаец. С противным треском он обмотал «дипломат» скотчем по периметру. 

– Хорошо! – сказал малаец.
– Чтоб тебе ежа родить против шерсти! – с доброй улыбкой пожелал ему доктор.

***

Вечером Ильич пришёл в радиорубку со своим «дипломатом».

– Начальник, ты всё умеешь,  – начал подлизываться он: – Приделай замок обратно.
– Это не мой бизнес, – говорю, – обратись к токарю.
– Точила просит три ампулы за услугу, – сказал доктор. – Это уж слишком!
– А мне чего дашь?
– Ну, хотя бы одну...

Это уже прогресс. Что-нибудь выпросить у доктора – большая удача.

– О’кей, док, сделаю, – сказал я. – Исключительно из спортивного интереса.

Чемодан я наладил, а доктор принес обещанную бутылку «тропикана». Из-за
приёмника я достал пару фужеров.

– Будешь? – спрашиваю.
– Нет-нет! – поспешно ответил Ильич, схватил «дипломат» и застучал ботинками по трапу.

Лишиться бутылки и видеть, как уничтожается её содержимое, было выше его сил.

***

Следующим портом захода был Бангкок. Перед приходом экипаж собрали
в столовой команды и помполит прочёл лекцию о нравах и обычаях этого города. В конце
семидесятых Таиланд был бандитской страной, а Бангкок славился своими грабителями
и хладнокровными убийцами. Нередко вооружённые банды нападали на суда у причалов
и уносили всё ценное.

– Если вам приставили нож к горлу, – говорил помполит, – не рыпайтесь,
не проявляйте героизм. Пусть тащат всё, что хотят. Эти ублюдки зарежут вас и глазом
не моргнут.

Также комиссар предупредил о таможенных правилах. Допускается иметь десять
пачек сигарет и не больше одной бутылки вина. Причём, тара должна быть
распечатанной. Нарушителей закона немедленно одевают в браслеты и этапируют
в местную тюрьму. А тайская тюрьма, это самая ужасная тюрьма из всех, которые есть
на белом свете.
После собрания в радиорубку пришел доктор. Он уселся на краешек дивана,
теребил несуществующую бородку и бродил взглядом по потолку. Это говорило о том,
что док чем-то сильно взволнован.

Я взглянул на часы – стрелка подкрадывалась к красному сектору. Я отложил
очередную радиограмму и отстучал на ключе: «AS SP». На языке радистов это означает:
подожди, период молчания». В эти три минуты все радисты прекращают работу в эфире
и следят за возможными вызовами бедствия. Я развернул кресло к доктору.

– О чём думаешь, Владимир Ильич?
– Да вот, понимаешь, не знаю, как быть…
– ?
– У меня скопилось лишку винишка… не поможешь зашхерить его?

– Даже не думай об этом, – говорю. – Таможня приходит с собаками. Волкодавы
специально натасканы на всякую дурь и наш, русский, «тропикан». Найдут всё за три
секунды, а потом по следам приведут таможню в твою каюту. Так что, не стоит, док,
потом не отмажешься!

Прошли минуты молчания и в приемнике запищала морзянка. Я повернулся
к столу и передал последнюю РДО. Потом сделал запись в вахтенном журнале.

– Дам тебе дельный совет, Ильич – обратись к Лалетину. Он здесь лучший эксперт
по контрабанде. Этот хитрец найдет выход из любой, самой безнадежной ситуации.

Токаря Лалетина я знал давно. Суда в то время двигались силою пара, а Валера
Лалетин называл себя кочегаром дальнего плавания. К тому же, направив доктора
к Лалетину, я прекрасно знал, чем эта авантюра закончится. Почему не сделать другу
приятное?!

– Добрый совет тем и хорош, что ничего не стоит, – удручённо сказал Владимир
Ильич и пошёл к токарю. 
– Не стоит благодарности, док, – сказал я ему в спину. – Чем могу…

***

– Суши весла, – сказал Лалетин доктору. – А лучше – сухари! Тайская кича
по тебе давно плачет! Узника они наперво сажают в глубокую яму. А там воды по самые
яйца. Болото с пиявками и змеями. Жрать дают три гнилых банана в день. Так что, свой
шницель на ужине съешь, про запас. Может быть, он будет последним в твоей жизни…

Лалетин не оставил эскулапа в беде. Он организовал хорошую компанию
из мотористов и вместе они уничтожили излишки тропического довольствия. Из чувства
благодарности, и изрядно под шафе, доктор пошёл в артелку и выпросил у лавочника ещё
бутылку в долг.

– Высший пилотаж! – с завистью сказал я Лалетину.