Глава 1.
Рэйчел, усталая и потная после очередного репортажа, еле доползла до дома. Вечер после репортажа был подобен Преисподней, в которой она побывала, одолев Самару и сдав Эйтона родителям, благо там и школа ближе, и он не мешает работе. Работе, в которой она топила горе от убитого Ноа — проклятая кассета! — и забывала о трудностях.
Сейчас она взялась за репортаж о «проклятом доме» и Каяко, которая по поверьям убивала всех гостей своего прижизненного жилища. Какой ужас, муж Такэо Свяки сошёл с ума от ревности, убил её, единственного сына Тошио и его кошку! Ладно жену и сына, но кошку за что? Рэйчел любила котов больше, чем людей, и, чем дальше, тем больше.
Тем более, страдания Каяко её, почему-то, тронули, очень сильно. Ей стало жалко несчастную из буракуминов, касте отвергнутых на манер неприкасаемых, которая лишь раз вышла замуж и потом терпела от него столько всего из-за тайной влюблённости в Кобаяси. Пользовался положением, скотина! Да будь она рядом, она бы поставила его на место и заступилась за Каяко, она разоблачала семейное насилие с обеих сторон и знала толк в этом.
Сейчас из-за расследования она устала так, что до душа доползти не могла никак. Упаду и спать, думала сорокалетняя женщина со складками под глазами из-за хронической бессонницы и нерегулярного питания в связи с этими всеми поездками. Упасть, и всё, ну их всех, пускай премию не дадут, но иначе помру, и премия не пригодится.
Когда она проснулась — в полдень, ан минутку! — она всполошилась, и не время было тому причиной. Всё было убрано и чисто, свинского «творческого бардака» не было нигде, хотя он был журналистке привычным. Некогда убирать, оправдывала она себя, работа туда-сюда, когда она последний раз красила дом свой?
Но этот порядок означает лишь то, что дома кто-то был. Она осматривала пол-дня, не пропало ли что, а то полицию вызывать, а с ними мороки… Нашлось то, что было потеряно годы назад!
И сзади раздался шелестящий голос, всего одна фраза: «Тебе понравилось, милая?». Рэйчел, будучи знакомой с каратэ, круто развернулась. И никого не было!
— Что за х…ня? Кто тут? — заорала она, взял бейсбольную биту и готовясь драться. Не впервой, бывали персонажи, которые иначе не понимают.
Тишина была ответом, гулкое молчание.
Переведя дух и проверив все замки, сигнализацию, Рэйчел пошла на работу. Вспомнила Каяко, почему-то.
Вечер был опять утомительным, но дом не был похож на берлогу старого медведя, стал каким-то приветливым и жутковатым одновременно. Бррр, это от усталости, но кто у меня убирал, или это я сама и не помню этого?
С такими «весёлыми» думами она пошла в душ и не нашла на привычном месте мыло. Когда она начала его искать, ощутила сзади присутствие, а в руке мыло. Холодное, как из холодильника. Но, отчего журналистка побелела до состояния бумаги, так от того, что мыло ей протянула такая же белая, в заживших и не очень царапинах, маленькая рука.
Рэйчел всё поняла. Заинтересовалась проклятым домом и попалась, как все! Нет уж, я за Каяко, не против неё и сочувствует ей. В общем, будь, что будет, подумала блондинка и повернулась на 180 градусов.
Все ожидания были оправданы, под душевой струёй рядом с ней стояла та самая Саяки Каяко, в белой домашней «ночнушке» и вся в царапинах, скособочившись. Стояла и не нападала, и той атмосферы ужаса почти не было.
Тут Рэйчел покраснела, она голая перед женщиной стоит, а та смотрит. Прикрылась, но та мягким и сильным движением убрала ей руки от некоторых мест.
— Не надо, милая, не надо, ты очень красивая, и я хочу любоваться тобой. Тебе стесняться нечего, ты красивая и ласковая. И смелая, что мне очень приятно— произнесла женщина-призрак каким-то скрипучим шёпотом.
Рэйчел поалела от кончиков пальцев до макушки, Каяко тепло улыбнулась.
— А ты? — горло у журналистки пересохло, она еле говорила. Каяко расправила плечи, и «ночнушка» упала на пол душевой. Каяко оказалась худенькой, даже истощённой. Вся в синяках и ссадинах, отчего Рэйчел захотелось её пожалеть.
— Тебе понравилось, как я убрала у тебя? Я видела, как ты устала, как тебе плохо одной, решила помочь. — продолжила Каяко.
— Это сделала ты, Каяко? Но почему?
— Потому что мы похожи, очень, Рэйчел. Я знаю тебя, вижу твои мысли и воспоминания. Мы обе были изгоями, потому ты и в разъездах, бежишь от самой себя и одиночества. А я была тоже одинокой с детства. Хочу быть с тобой рядом, примешь меня такую?
— Каяко, милая, я только «за», мне тебя очень жалко, и Тошио с кошечкой тоже. У меня тоже был кот, но… погиб под машиной какого-то пьяного козла. — Рэйчел заплакала, и Каяко обняла её, гладя по волосам, и Рэйчел ответила тем же.
В итоге Каяко при всех смущениях журналистки намылила ей спинку и волосы, и та сделала для Каяко то же самое. Та улыбалась.
— Никто не был со мной так нежен, как ты, Рэйчел, миленькая моя. Я не хочу больше никуда уходить, не хочу блуждать больше в лабиринте загробного мира, хочу остаться! — на этих словах она заплакала, горько, — Там больно и плохо.
— Каяко, милая, живи у меня, мне берлога одиночки надоела! — Рэйчел не врала, она не ощущала от призрака злости и холода, только бедную и грустную девушку. — Иди ко мне, хоть выпьем горячего и поедим.
Каяко замолчала, и при взгляде на неё хозяйка дома увидела, что страшные царапины и ссадины на теле пропали, и белизна кожи сменилась нормальным цветом миловидной азиатской красавицы. И красавица улыбалась. И кинулась на Рэйчел, обнимая до хруста в рёбрах. Та аж испугалась.
— Прости, Рэйчел, я не рассчитала силу с непривычки, прости меня. Ты меня освободила от боли, которая мучила меня много лет. И я буду охранять твой дом и тебя всю жизнь, тот дом мне больше не пристанище, пускай рухнет! — Каяко уже не хрипела, голос у неё был нормальным, и объятия — сильными. Правда, она чуть покраснела, не хотела так сильно обнимать. Но и Рэйчел соскучилась по объятиям.
— Всё ок, Каяко, я рада, что тебе лучше. Живи со мной всегда, я не отпущу тебя никуда! — Рэйчел внутренне краснела, но Каяко её притягивала. Да-да, во всех смыслах. Да что со мной такое?
— Рэйчел, — тихо прошептала Каяко на ушко блондинке и ласково провела по нежным грудям. Та даже забыла, что они вышли из душа голыми, но это вопреки ожиданиям лишь заводило.
— Да, Каяко, — ответила она ей неожиданно хрипло.
— Я твоя, всегда, а ты моя, слышишь?
— Каяко — Рэйчел была в шоке и смотрела на ту распахнутыми глазами, но прерывать эти ласки она не хотела упорно. И дело не в воздержании, ей хотелось этого.
— Милая, я всегда твоя. Всегда. — Каяко шептала это, как мантру и впилась прямо в нежные губы освободившей её журналистки.
Та была не жива, ни мертва. Что ты делаешь, Рэйчел, думала она, ты же не такая! А правда ли, думала она же, когда японская красавица — больше не тот страшный призрак. — уложила её на спинку на диване и нежно целовала изнутри самое нежное, медленно, словно пробуя. Её тренированные походами ножки лежали на худых плечах Каяко, и та дарила ей райское наслаждение, водила язычком по самым лепесточкам, играла с сочной вишенкой между ними, руками гладила сами бёдра и плоский, как доска, животик.
— Ты мало кушаешь Рэчейл, я это исправлю, милая — на секунду оторвавшись от своего изумительного занятия, прошептала Каяко и продолжила баловать снова.
Рэйчел «летела», сжав бёдрами голову японки, не замечая собственного крика.
Когда она пришла в себя, она была словно в тумане и протянула руки Каяко, усадив её на своё лицо и начав делать то же самое, что та делала для её.
— Рейчел, милая, ещё, прошу тебя! — стонала и хрипела та, и Рэйчел баловала её искренне, словно всегда это делала. Какая она вкусная, боже!
Вскоре и Каяко, крича, как лошади во время соития, буквально упала рядом, и именно журналистка начала целовать всё её тело, хотя обе были в поту и дрожали от ощущений обретённой близости. Каяко прилегла головой на грудь хозяйки дома и нежно целовала её, тяжела дыша.
— Рэйчел, милая, я никому не отдам тебя, слышишь? Никому! И сама лишь для тебя! — шептала она, жестом собственницы обвивая саму «собеседницу» рукой и ногой.
— МЫ вместе на всю жизнь, я словно заново родилась, Каяко. Понимаю, звучит банально…
— Всё хорошо, я тоже родилась заново с тобой. И хочу, чтобы мы с тобой поженились. Я знаю, тут законы это разрешают, ты не против. Моя радость? — Каяко тепло и лучезарно улыбалась. Как тут не согласиться?
Глава 2.
Утро было чудесным. Рэйчел проснулась и сладко потянулась на диване, который пропах сексом. Неужели это было правдой? Если да, это замечательно!
Доказательство, что это правда, появилось в фартуке на голое тело. Каяко несла поднос с ароматной и острой снедью — рис, курица гриль с чесноком и гамбургер из ветчины с яичницей.
— Доброе утро моя радость! Теперь буду тебя кормить. Как надо, а то на тако и хот-догах с «толкучки» и бутербродах с несвежим маслом и мясом нажила почти язву и гастрит! — наигранно возмущённо начала она сразу.
— Ты сама худая, как щепка, да Каяко! — засмеялась та и прижала японку к себе, запечатав её пухлые губы-бантик поцелуем. И подумала, что Ноа её ТАК не целовал никогда.
— И меня Такэо целовал, словно я его сестра, а не жена, — погрустнела та. Блин, она же мысли читает, как открытую книгу, и сразу, поняла журналистка. Блин!
— Извини, я не хотела…
— Всё нормально, милая, мысли сдерживать нельзя, но думать лучше о чём-то хорошем, и я в этом помогу. — японская красавица улыбнулась и поцеловала Рэйчел снова, помогла ей встать и повела в душ, где искупала нежно и очень бурно. Через полчаса самого сладкого обе девушки накинулись на еду. Что она была острая, не сказать ничего, но вкусная до одури. И одеждой они дома себя не утруждали никак.
— Каяко, не знала. Что ты так готовишь классно! — бубнила журналистка с набитым ртом, на что мастерица краснела.
— Ты на молочко налегай, чтоб ротик не обожгло, солнышко, смеялась она, без каких-то усилий съев не меньше, чем Рэйчел. Ну да, у них вся кухня такая, им эта острота привычна.
— Ага, ага, лучик мой, но японская кухня лучше фаст-фуда, правда? — ответила та.
— Конечно, милая, научишь меня так готовить?
— Конечно, но для тебя готовить и по дому убирать буду я. Я жена, это моя обязанность. И не спорь, так и будет! — ответила японочка. Рэйчел покраснела — блин, столько за всю жизнь не краснела.
— Краснеть полезно, моя радость, я вот регулярно! — Каяко смеялась, едва не танцуя, что снова жива, и рядом любимая.
И тут она вспомнила грустное, когда сняла фартук.
— Рэйчел, солнышко моё, на работу сегодня не ходи, прошу тебя, побудь со мной, мне это очень нужно. Не переживай, начальник не станет ругаться, я с ним уже поговорила на эту тему, а то отпуск не даёт и премию себе в карман кладёт. Побудем дома, хочу тебя рядом чувствовать, никуда гулять не будем пока, хочу привыкнуть к дому. — тихо произнесла она, гладя волосы своей супруги и целуя алое, как вишня, личико.
Та вздрогнула, но Каяко положила ручку на её напряжённый животик, и сразу стало легче.
— Всё, разъезды кончились, ты моя радость, тебя никто не обидит, и я не обижу никогда. — шептала та на светлое, точнее, красное ушко. И играя с ним язычком, отчего грудь поднялась, а губы словно набухли от прилива крови.
Каяко медленно и с наслаждением встала на колени перед блондинкой и целовала бёдра изнутри. Провела губами по самому паху и носиком коснулась самого сокровенного.
— Каяко, родная, я твоя, твоя! — стонала Рэйчел, в момент самого-самого сжала голову любимой и потом бессильно осела на пол. Кяяко улыбнулась, и после бурных поцелуев они поменялись местами, причём Рейчел баловала и попочку японки наряду с самым жарким, чтобы та не могла отстраняться и получала наслаждение от всего сразу. Каяко вдруг прижала голову любимой чуть сильнее и закричала.
Когда обе девушки отдышались, то душ снова поприветствовал их, обе были в поту, словно после спортзала. После душа они болтали обо всём, что приходило на ум, и японская красавица мирно обнимала светленькую, гладила её и слушала сердечко.
— Каяко, солнышко, хочешь на море сходим, тут недалеко. А? — Рэйчел гладила чёрные прямые волосы и целовала миндалевидные восточные глазки обретённой любви, но та отказалась, обняла Рэйчел и начала покрывать поцелуями шею, лицо, ушко, глазки, плечи, руки. Причём, руки она целовала провокационо, забирая в ротик по пальчику. Какие фантазии были у Рэйчел, понятно.
— Ммммммммммм умничка моя, я могу тебе помочь и с этим! — шептала та, — Становись на коленки и локотки, милая.
Рэйчел встала, аж вздрогнув от желания, и Каяко положила ей под животик и грудки мягкие, одетые в чистые наволочки, подушки.
— Чтобы ты могла расслабиться и наслаждаться, ответила та, проведя язычком по вымытой в душе попке и чуть войдя в неё язычком. Ласкала, пока Рэйчел не словила сладкое.
— Каяко, милая, у меня такого даже в колледже не было…
— У меня до вчерашнего дня тоже, солнышко, мы с тобой попробуем всё от и до, чтобы не было ни одной забытой фантазии. Моя умничка родная.
Рэйчел трепетала, что же учудит её любимая.
И тут в неё словно вошло сразу двое парней, так нежно, синхронно. Боже, она кончила сразу через пол-минуты. И снова, уже через три.
— Не оборачивайся, солнышко ещё не всё, — прошептала Каяко, когда Рэйчел думала и гадала, как её милой это удалось.
И дальше блондинка наслаждалась ласками более «привычными», и руки японки лежали на её бёдрах, попке, мяли их, а поцелуи в самое нежное были неотличимы от поцелуев в губы…
Когда Рэйчел потеряла сознание, она словно летала.
Пробуждение было аналогично утреннему, опять курочка гриль и рисовая каша с острыми приправами на дымящемся подносе.
— Каяко, милая, спасибо тебе огромное! — еле прошептала журналистка, ей не хотелось двигаться, — Как ты так сумела? Между нами же нет секретов?
— Солнышко, массаж интимный такое даёт, я училась, тебе понравилось?
— Не то слово. Словно ты мои сокровенные мысли вынимаешь на свет, стесняюсь, но приятнее просто некуда.
— Мне приятно, что ты для меня не закрыта, солнышко. Очень приятно, хочу тебе также открыться, лишь бы тебя не отпугнули годы, когда я была мёртвой, они очень тяжёлые. А сейчас буду кормить с ложечки.
Рэйчел покраснела, но Каяко не слушала, подняла подушки, чтобы её любимой было удобнее, и сама с ложечки кормила светленькую красавицу, улыбалась.
— Я, как маленькая, Каяко! — засмеялась та, когда скушала всё до конца, — Кормишь с ложечки, лишь бы в колясочке не возила!
— Не буду, солнышко, хочу о тебе заботиться, правда!
— Не сердись, просто я отвыкла…
— Приучу заново, Рэйчел. Приучу, никому не отдам. — с этими словами она прижалась к любимой, но та не бездействовала и начала ласкать японочку ручкой, провоцируя лечь рядышком.
— Солнышко, моя радость! — прошептала та, понимая, что хочет сделать лежащая на диванчике в томном экстазе красавица. И наслаждалась, сидя сверху, играя своими грудями для удовольствия любимой, дразня и «улетая».
Когда она легла рядом с Рэйчел, она гладила её всю-всю, шепча «Вся моя, моя. Я голодная и никогда тобой не наемся».
— Милая, а как же…
— Не надо, любимая, не надо, не думай об этом, я всё сделаю, мы вместе навсегда, никакая старость и смерть тебя у меня не обнимет. Слышишь не отнимет, твоя душа так же молода, как сейчас, всегда будет. Освободив меня, ты стала вечно молодой душой. Я тоже. Ты моя! — Каяко со слезами обнимала любимую и играла её волосами.
— Миленькая, а ты моя, никому не отдам тебя, ни на кого не посмотрю больше.
— Умничка моя! Не брейся больше там, прошу тебя. Я же чувствую, у тебя раздражение от этого. Не надо, и я не буду, прошу тебя, Рэйчел. Тем более, треугольник тёмный мне очень нравится, и вообще мне приятно, когда ты естественная.
— Хорошо, моя пре-елсть, и не будем краситься, мы итак друг для друга красивые.
— Ты богиня! — Каяко была восхищена и выразила это массажем, который закончился, хоть и в позе «на спинке» так же, как и с подушечками под грудью.
— Я и тебя научу, тебе никакой парень не понадобится со мной! И игрушки тоже, я их все-все выкинула уже. — Каяко легко усмехнулась и поцеловала еле дышащую Рэйчел со всей страстью.
Рэйчел лишь кивнула, она не могла даже говорить, думая, что её эта умница просто залюбит насмерть. Но ей было всё равно, она не возражала.
Они уснули вместе уже в постели, куда японская красавица вообще без усилий перенесла свою супругу.
— Спокойной ночи, солнышко, не пущу никакие кошмары к тебе в сны. — мирно улыбнулась она поцеловавшей её Рэйчел.
— И тебе, Каяко, спи со мной всегда, я смогу заснуть лишь с тобой. — она не врала, она уже не представляла, как она будет одна спать. Нет, никогда!
Часть 3.
Утро началось с того, что… там у Каяко было очень жарко. Это Рэйчел, её солнышко и жизнь, баловала японскую красавицу, гладя руками бёдра и ножки. Каяко направляла голову любимой и постанывала, говоря, какая она умничка и прелесть.
Когда она пришла к сладкому, то обрадовала любимую также, не давая отстраняться.
— Любимая, доброе утро, Рэйчел — пела она на ушко и играла с заплетёнными в модные африканские косички волосы журналистки. Сама она обрезала волосы на манер гейши и больше не была истощённой, так как кормление с ложечки было часто взаимным.
Рэйчел приучала японочку, что теперь все горести загробного мира позади, и думать об этом не стоит. Что надо наслаждаться всю оставшуюся жизнь. Кто бы мог подумать, что эта цветущая светловолосая голубоглазая стерва была одинокой «бродягой», жившей в «берлоге»? А японская красавица рядом с ней — призраком, убивавшим людей налево и направо, страшной и исцарапанной, в крови и с ломаными движениями? Нет, теперь Каяко стала красивой, и облик «призрака» принимала лишь тогда, когда с кем-то надо было «поговорить». Шеф по итогу перечислил Рэйчел ВСЕ зажатые ранее премии и подарил на 41-й день Рождения машину, которую хотел для себя и купил за то, что должен был заплатить журналистке.
Каяко притворно удивлялась, «как же так». И улыбалась, ласкала свою любимую.
Тем более, когда они начали гулять, благо журналистке дали месячный отпуск по какой-то причине, им никто не докучал. Рэйчел лежала голенькой на пляже, её красавица Каяко тоже, но подошедший полицейский с его скучным «тут не пляж для нудистов» увидел Каяко в её прежнем облике и предпочёл ретироваться. Тем более, Каяко прямо на глазах у него начала баловать прекрасную блондинку, чтобы урок усвоил, и жену ублажил на всю катушку этим вечером вместо девочки из коллежда около его участка.
— Солнышко моё, я знаю, недавно пропала девушка, похожа на меня, я могу жить под её документами, моя миленькая Рэйчел — прошептала она после того, как все ушли и тайком смотрели за ними, а некоторые даже повторяли со случайными знакомыми противоположного пола, — И мы поженимся. Я хочу, чтобы все знали, что ты счастлива, и я тоже. Никакой тайна, милая!
Тем более, все, кто пытался приставать к ЕЁ любимой, видел саму Каяко в не самом приятном виде и быстро уходил. Аналогично — при приставаниях к самой японской красавице. Рэйчел тоже говорила много интересного.
— Я согласна, Каяко, ты меня сделала другой, лучше! — и правда, Рэйчел не думала, что она ТАК сможет раскрепоститься. И больше не подрываться, не спешить.
— Ты меня сделала другой, не я тебя, ты лишь стала собой настоящей, солнышко моё. А я стала другой, освободилась от зла, и пользуюсь силой лишь для нашей защиты!
И появилась ещё одна черта от Рэйчел, реагировать на препятствия нападением, а не отходом назад. Разочек они зарулили в ресторан — на минутку, для элиты якудзы из японской диаспоры в США — по инициативе Каяко. Все уронили челюсти, они обе сели за стол для самых-самых, подозвав официанта, сына директора, который обслуживал только начальство, как халдея в дешёвом кафе.
Когда подошёл директор, он высокомерно спросил: «Вы, курицы, хоть знаете, куда пришли и с кем разговариваете?». Все уже представляли, каким пыткам подвергнут «куриц», но Каяко приняла свой облик, «поглотила» максимально мучительно нескольких охранников директора и в доступной форме на японском рассказала, КАК надо вести себя с «благородной госпожой Рэйчел» и не менее благородной ней самой.
В итоге Рэйчел парились в бане для самых-самых, сам директор подавал им всё вместо официанта, который почему-то оказался за фразу о «белой твари» со всеми переломанными руками и ногами.
В общем, даже приехавший босс якудз, поначалу «не понявший», кто тут теперь главный, трясся в ужасе со всей охраной и принёс клятву верности и Рэйчел, и Каяко.
— Какие добрые люди! — смеялись обе, вызывая дёргающийся глаз и желание застрелиться у всех остальных. — Слышь, начальник, тащи нам в баню ещё осетринки и по чашке чёрной икры!
Тот поплёлся выполнять, и принёс всё с почтением.
Скушав и насладившись друг другом в течение часа-двух, кричали во весь голос, чтоб все слышали. Выйдя, демонстративно не одеваясь, пока не решили покинуть это место, они отдали распоряжения, от Рэйчел — убить парочку обидевших её лично при репортажах наркобаронов-мексиканцев, от Каяко — расшалившихся негров прижать, а то сильно косо смотрят на японцев и на Рэйчел лично. Так что теперь перед ними расстилали ковровые дорожки, чтоб не наступали на пыль и прочее голыми ножками. Теперь они в этом месте больше не одевались, показывая свою над всеми власть.
— С ними только так надо, любимая! — Рэйчел немного прибалдела, что теперь стала главой японской мафии в этом городе наряду с супругой, и расписали их без особого труда. Родители Рэйчел были поначалу немного против, но жена-японочка умела убедить кого угодно.
К слову, Каяко нашла всех, кого затронуло её проклятье, привела в порядок и устроила. Так что их призраки теперь стали её личной армией, а заодно она всех их поженила друг на друге, чтоб тоже были счастливыми.
— Рэйчел, солнышко, хочешь это небольшое государство в подарок? — невинно спросила красавица при очередном походе в японскую баню для самых-самых и поедании вместе килограмма чёрной икры.
— Каяко, солнышко, а ты? Я прямо не знаю, как… ни разу не правила.
— Я научу, не волнуйся, и наша армия будет не против, а то все эти кредиты, издевательство над миром. Мне не нравится это правительство, а, когда мне что-то не нравится, я это уничтожаю.
— Каяко, солнышко, и я так хочу уметь для тебя!
— Миленькая, я умирала и много лет была в мире уже вашего ада, это умение очень большой кровью мне пришло, я не хочу, чтобы ты мучилась, как я, ты должна быть счастливой, какой сделала меня саму. Солнышко, я с тобой, я рядом, мы будем всю жизнь теперь наслаждаться, а власть над миром, чтоб не лезли, кому не надо, наша. И я только твоя, твоя, Рэйчел.
— А я живу только тобой, Каяко, нам никто не нужен больше! А мир в подарок… Ну, я не знаю, хочу, чтобы мы вместе им правили, давай на твой день Рождения!
— С огромным удовольствием, солнышко моё.
Через пол-годика все государства расформировались по вежливой просьбе двух девочек, а вместо них появилась Мировая Федерация, правительством стали призраки во плоти, главой армии — тоже.
Тошио и кошечка стали заниматься казнью преступников наравне с прочими призраками-армейцами, а Самару вытащили из колодца и отправили заниматься тем же самым. Никаких забытых!
И уж запреты на любовь, ссудный процент и политические игры исчезли сами собой, упорные консерваторы прежних режимов просто пропадали прямо у всех на улицах, когда к ним подходил слушатель из призраков. Рэйчел и Каяко, две соправительницы, были довольны. И довольны ныне.