Если захочешь

Таблеток было восемнадцать. Ей сказали, что и четырнадцати вполне достаточно. Но лучше с запасом. Да, лучше восемнадцать. Взяла их в пригоршню, а потом зажевала и запила водой. На вкус были таблетки как таблетки. Надо подождать. И она легла в кровать. Подождать. Нет, просто протянуть время. Странно, ничего не происходит. Может, пока книгу почитать. Не читалось. Захотелось, почему-то, навести порядок. Зачем? Но она взяла тряпку и стала вытирать пыль. Сначала на подоконнике, а потом почему-то на стене. Но чем больше она ее терла, тем больше она казалось грязной, а потом вдобавок, от трения что ли, на стене остались линии. Следы. Что за следы? Она отошла, прилегла. Какие-то следы. Это не следы, не черточки, это — морщинки на стене. Бедная стенка с морщинками. Захотелось ее пожалеть и погладить. Ладонью почувствовала живое тепло стены и складки морщин. Легла опять и подумала: «Откуда морщины?» А может, это не морщины? Может, она просто зажмурилась, и это — веки. Много-много век. Глаз. Посмотрела на стену. Закрыла и открыла глаза. Глаз сначала было много, а потом все веки закрылись, и открылся на всю стену только один большой. Глаз. Интересно. Он ее не пугал совершенно. Посмотрела на него. Он приблизился, и она стала в него смотреться. Будто в колодец. Или, наоборот, из колодца. Куда-то. Рассматривать себя изнутри можно было долго, но как-то поздно и пусто. Пробежала рябь, глаз куда-то ушел, и стена стала белой и очень чистой. Что-то я устала. Или восемнадцать тоже мало? Надо было больше. А пока надо поспать. Повернулась на кровати. Из тумбочки рядом тонкой струйкой вился дым. Неужели я засунула сигарету. Не может быть. Но проверить надо, а то дом сгорит. Подумалось: ну и что? Нет. Надо потушить. Открыла дверцу тумбочки. Маленький человечек сидел там, курил «трубочку» и смотрел на нее. «Ты же все спалишь», — не то подумала, не то сказала она. «Что ты делаешь?» — «Я курю, а ты?» — «Я жду». — «А ждешь, ну жди, я не мешаю». — «Ну, уйди, пожалуйста, а то пожар». Он неожиданно быстро кивнул головой и сказал: «Только Ванькин платок возьми и дверь прикрой». — «Какой платок?» — «Ванькин платок. Да твоего Ваньки. Ну, я пошел». Повернулся и ушел в тумбочку, через нее сказал: «Про дверь не забудь». Дверь. Платок. Ванькин. Мужа звали как-то иначе. Ванькин. Взяла платок. Пахло маленьким. Ее маленьким. Ее. И нет его. И было пятно. Тоже теперь бывшее. Дверь. Какую дверь? Какую? Дверцу тумбочки он захлопнул. Может, это и была дверь. А может, дверь в комнату. Или в прихожую. Надо проверить. Зажав платок в кулаке, шагнула к двери. Стены качнулись одна за другой. Пол накренился. Вспомнилось из детства: «Когда штормило, пираты широко расставляли ноги». И, не дойдя двух шагов до двери, рухнула. Двери. Появилась необыкновенная легкость, и она заскользила к двери, странно ощущая себя летящей и скользящей одновременно. Нет, наверное, это входная. Распахнула дверь в прихожую и замерла. Там ничего не было. Ничего. Точнее, там было бесконечно все. Ну! Подняла руку с платком и шагнула было вперед, но — запах от платка, Ванькин, Ванькин. Ванькин. Дверь захлопнулась, и свет погас. «Доктор, родненький, скажите, она жить будет?» Сквозь непереносимую боль и кровь под ногтями, намертво вцепившимися в платок, донеслось: «Будет. Будет, если захочет». Если захочет.