«Я хотел бы жить и умереть в России,
Еслиб не было такой страны Сибирь»
А. Башлачев
Мое знакомство с Восточной Сибирью произошло в далеком 1989 году, когда меня, курсанта Ленинградского ВИКИ им. А.Ф. Можайского, направили на практику в одну из крупнейших частей космических войск СССР – в Улан-Удэ.
Еще в поезде я заметил, как начинает преображаться природа за Омском. Те же деревья, что и у нас, но что-то в них не то. У нас деревья как бы замкнуты, как бы смиренно поникшие, а тут каждая ветка напоминает взрыв какой-то непостижимой, но близкой для души энергии. Здесь другой воздух, дышать так легко, что вернувшись в Питер, я начал глубже дышать и не мог надышаться после Сибири. Здесь другое небо и другое солнце. Небо низкое, южное как в моем родном Киеве, но такое чистое, как в моем любимом Петрограде. Тогда за две недели практики я полюбил Восточную Сибирь.
И вот, когда в 1990 году наступило время распределения выпускников по войсковым частям, мне сказали, что у тебя только два варианта: Сары-Шаган или Улан-Удэ. Я без колебаний выбрал Улан-Удэ – сказочную, солнечную страну сопок и горных хребтов, столицу солнечной Бурятии. В действительности моя войсковая часть находится в 30 км от города, на горе, под которой протекает река Уда, а напротив, поражая воображение своими ровными и правильными формами, раскинулся живописный хребет Хамар-Дабан.
Раньше, в школьные годы, я часто бывал в гостях у своей бабушки в Херсонской области. Моим любимым занятием было путешествовать по бесконечным полям. «Что там за тем ветроупором?» – это вопрос, который заставлял меня идти вперед, забывая о 40 градусной жаре. Став лейтенантом космических войск, я снова вернулся к этому своему увлечению. Забравшись на очередную сопку, я видел живописный пейзаж и следующую сопку. Что там за ней? Какая новая красота меня ожидает на той вершине? Только осознание того, что я не успею вернуться до темноты, заставляло меня поворачивать обратно.
Потом я сшил одноместную палатку из плотного полиэтилена и уже мог путешествовать всю субботу и воскресенье с ночевкой в лесу. Ночевать без палатки у меня не получалось из-за комаров. Потом взял на прокат велосипед, и радиус моих путешествий стал достигать 35 км от войсковой части.
Местных зверей я не боялся, т.к. считал, что раз я могу жить среди людей, то и со зверями я смогу договориться. Я уже давно верил в то, что человек и природа едины. Когда мне бывало тяжело, например во время маршброска на учениях или сдачи зачетов по физкультуре, и я чувствовал, что сил больше нет, а особенно дыхания, тогда я старался внутренне успокоиться, выключить бесполезный в такие моменты шум мыслей так, чтобы слышать и чувствовать окружающую природу. Я говорил про себя деревьям, траве и небу слова из мультика моего детства: «Мы с тобой одной крови» или, сокращенно, «Мы вместе», и наступала внутренняя тишина, я переставал чувствовать усталость и только следил за сердцем, чтобы его не перегрузить. Такое отношение к природе, выработанное необходимостью выполнять военные нормативы (к чему я не был склонен еще со школы и при поступлении в институт я с трудом получил три балла), позволяло мне ощущать себя как дома в самых диких местах.
Будучи курсантом, в 1987 году я однажды в поезде, по дороге домой в зимний отпуск, решил все-таки прочитать материалы последнего пленума ЦК КПСС. Мы всегда исправно переписывали друг у друга конспекты выступлений партийных деятелей, но особо не вникали в их текст. Выступление Горбачева на январском пленуме тогда меня сильно потрясло, так как подрывало мое доверие к партии и вообще веру в коммунизм. Я стал после этого читать все, что касается политики и коммунизма. Когда за низкие оценки и дисциплинарные проступки меня не пускали в увольнение, я просиживал весь выходной в ленинской комнате, где были полные собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма и много периодической печати. Чем больше я читал Ленина, тем больше я в нем разочаровывался. К 1988 году я окончательно потерял веру в коммунизм, и хотя уже подал заявление в партию, но перестал дальше прилагать усилия, чтобы туда вступить. Я был на грани депрессии.
В моей душе весь красочный мир светлого коммунистического будущего, ради которого я жил, рухнул. Когда меня уже начали искушать помыслы, что лучше смерть, чем такая жизнь, то один из моих друзей заставил два раза прочитать «Человек» Максима Горького. Я смысла жизни, конечно, там не нашел, но пафос борьбы и веры в Человека меня вдохновили, и я начал оттаивать, мне тут же попалась какая-то самиздатовская книга по йоге и я начал читать и увлекаться всяким индийским язычеством.
В то же время я считал себя атеистом и меня возмущали «спекуляции» клерикалов. Я решил раз и навсегда разобраться для себя с клерикальной пропагандой и отделить Истину ото лжи. Начал читать атеистическую литературу и понял, что она очень ограничена. Критикуя Бога, она в то же время не дает четкого объяснения, что же такое Бог. Я решил, что надо сначала определить – что есть Бог, а потом уже Его критиковать. Я накупил религиозной литературы по индуизму, оккультизму и еще купил в Александро-Невской Лавре Евангелие. Если индуистскую литературу я понимал почти сразу (любил философию с её заумным языком и читал не торопясь со словарем), то Евангелие я не мог совсем понять, мне казалось, что я читаю что-то близкое и манящее своей внутренней красотой, но умом не мог понять смысла. Из оккультной литературы я уже знал, что для понимания вещей превосходящих разум, необходимо посвящение. В христианстве таким посвящением я считал Крещение, а был я некрещеный.
Мои питерские родственники были людьми верующими и православными. После моего перед ними выступления о буддизме, оккультизме и христианстве моя тетя только сказала: «Ты такой умный – тебе надо креститься». Это было последней каплей.
В 1990 году после выпуска из Военного Института я уже лейтенантом поехал в отпуск в Киев и там вместе с моей мамой мы приняли Святое Крещение. Крещение было каким-то конспиративным, видимо из-за совдепов. Мы крестились во Флоровском монастыре, но не в храме, что запрещено церковными канонами, а в кельи у батюшки. Крестным у меня был Дмитрий Иванович Федоров. Он был знакомым родителей и старым антисоветчиком, одним из создателей Украинской хельсинской группы. Впоследствии он мне напоминал Степана Трофимовича Верховенского (из романа «Бесы» Ф. Достоевского), который долго не понимал, – какого опасного беса они разбудили в своих духовных детях – национал-революционерах.
Мои представления о религии тогда являлись какой-то почти оккультной кашей. Я увлекался историями про йогов, буддистских монахов и читал жития святых. Пытался заниматься йоговскими гимнастическими упражнениями, но т.к. и обычную физкультуру я не любил, то и йога быстро затухла. Единственное, что меня тогда зацепило – это были мантры. Я купил в магазине бусы и использовал их вместо четок. Каждый раз, проходя живописной тропой от офицерского общежития до моего пилона, я старался непрерывно читать мантры, впадая в некое сладостное восторженное отупение. Мой пилон, станция космической связи «Тамань-База МС», обеспечивавшая работу космических аппаратов (КА) военной связи серии «Молния» и КА, расположенных на стационарных орбитах, находился в 20 минутах от военного городка в/ч 14129 (сейчас поселок Звездный), если идти по тропинке через лес. Я каждый рабочий день проходил этот путь.
В свой первый отпуск из части я поехал домой в Киев. Там, считая себя христианином, я посетил Владимирский Собор (еще не было раскола, и он был наш). Стоя перед иконой Богородицы, я размышлял о том, что Она не просто прикасалась к самому Святому из сущего в мире – т.е. Богу, но и родила Его, и поэтому Ее святость и чистоту даже невозможно представить. Я вдруг почувствовал, какой же я нечистый, что я даже смотреть на Ее образ недостоин. В таком состоянии, склонив голову, я со слезами на глазах не знаю сколько простоял. В какой-то момент мне стало легче, будто зажегся впереди теплый свет. В это время ко мне подошла бабушка, прихожанка храма, и дала просфору. Я ушел, но этот свет остался в моем сердце и я до сих пор стараюсь его не угашать.
Там я купил икону Господа и в Лавре приобрел листочек с церковно-славянскими буквами и молитвами. К церковно-славянскому языку я относился с благоговением, т.к. на нем 1000 лет молились мои предки. Поэтому купил молитвослов на церковно-славянском языке и начал каждый день читать из него молитвы.
Уже после отпуска я узнал, что в 30 километрах от части есть действующий православный храм. Я принципиально пошел к нему пешком. Зашел туда во время вечерней службы. Там бабушки совершали земные поклоны, и смотря на них, я подумал: «Какая же у них малограмотных старушек сильная вера и любовь к Богу, что они так запросто и так искренне могут упасть перед Ним ниц, а я, знающий «тайны вселенной», не могу по настоящему, от чистого сердца, преклонить перед Ним колени». Я был поражен этим открытием. Когда же подошел к церковной лавке, то свещница достала из-под прилавка две редкие тогда книжки и предложила их купить. Книги назывались «Христианская жизнь по Добротолюбию» репринт Харбинского издания и «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу».
В то время я, помимо чтения всякой языческой литературы, во всю читал и конспектировал послания Апостолов. Конспектировать меня основательно учили в военном институте, вплоть до составления структурно-логических схем, чем я пользуюсь и поныне, это очень облегчает анализ материалов и помогает при написании статей. Часто читая «Христианскую жизнь по Добротолюбию» я стал приходить к мысли, что язычество и христианство имеют какие-то существенные различия, и возможно, что Апостол Павел правильно ополчается против язычества. Тогда я решил проверить эту версию и стал читать его Послания так, будто полностью доверяю ему. Со временем я по настоящему стал ему доверять, но этому послужил опыт, связанный со второй книгой.
Из «Откровенных рассказов странника» я узнал об Иисусовой молитве. Сначала я ее отождествил с мантрами, но очень быстро обратил внимание на то, что мантры мы читаем не вникая в смысл, надеясь на эффект от звуковых вибраций, а в молитве главное – это понимание смысла и внимание к каждому слову. Я понял, что в молитве не мы на себя воздействуем, а Бог с которым мы при этом общаемся. Я вместо мантр стал читать по дороге к пилону Иисусову молитву (по четкам-бусам, одна косточка четок на одну молитву, – это хорошо дисциплинирует волю и не дает разуму никуда уклоняться) и заметил, что чтение мантр и чтение этой молитвы несовместимы. Мантры погружают в какой-то сладостный сон, в некое опьянение, а молитва как будто из этого сна пробуждает и отрезвляет. На душе становится тихо, ясно и зажигается тот теплый свет, что я почувствовал в Киеве перед иконой Богородицы. Я тогда ухватился за тот свет и старался его не угашать. Для этого я полностью отказался не только от мантр, но и от чтения языческих книг. Стал читать утренние и вечерние молитвы. По ночам мне начинало всякое страшное чудиться так, что мороз пробегал по коже. Святые Отцы называют это бесовскими страхованиями. Я читал молитвы, прося помощи у Господа и Богородицы, иногда даже засыпал, держа икону в руках. На той иконе Господа до сих пор сохранился след от руки, которой я прижимал ее к своей груди по ночам.
В следующий свой отпуск я был в гостях в селе у бабушки. Однажды, увидев у нее на стене настоящие деревянные четки с крестиком, я спросил: «Откуда это у вас?». Она ответила, что эти «бусы» она вчера нашла на дороге напротив дома. Так у меня появились четки, с которыми я не расставался в течение многих лет.
Я еще пару лет колебался между язычеством и христианством, пытаясь что-то оставить от моего первого религиозного опыта. По выходным, блуждая по сопкам, брал с собой языческую литературу, ночуя в скалах, рисовал над пещерой омакару и проводил всякие эксперименты, вычитанные из историй про йогов, например, пытался обливаться ведром холодной воды при минус 15-ти градусном морозе. В раздетом виде для меня такое обливание было на самом деле согреванием, так как вода была значительно теплее воздуха, но через некоторое время я не только высыхал, но и начинал ощутимо замерзать и прекращал эксперимент. Пытался летом сидеть раздетым среди сибирских комаров и терпеть их укусы, но на долго меня не хватало.
Однажды я попытался увидеть беса. Сел перед зеркалом и попросил Бога показать мне того, кто во мне сидит. Через короткое время я увидел в зеркале вместо моего лица нечто такое ужасное, что покрылся весь гусиной кожей, наверно и волосы встали дыбом. Я сильно испугался и после этого стал вычитывать все положенные утренние и вечерние молитвы со слезами, стараясь вникать в их смысл, и пока не осознаю смысла читаемого слова, не переводил взгляд на следующее, при таком упражнении легче было удерживать внимание от уклонения в размышления и фантазии. Потому что началом в искусстве молитвы является внимание, о чем я узнал из «Христианской жизни по Добротолюбию». Я окуривал свою комнату ладаном с молитвой, зная, что бесы этого не любят. Я задерживал внимание на именах и даже местоимениях Божиих, Богородицы и Ангела Хранителя зная, что бесы их ненавидят и боятся. Я все старался делать назло бесам, чтобы их выгнать из себя.
Во время этой борьбы я находил некоторый покой, созерцая великолепие творения Божия. Созерцая красоту нетронутой грехом природы, я получал некоторое удовлетворение и радость. Я чувствовал созвучие между тем, что возникает во мне при непрерывном чтении Иисусовой молитвы и той гармонией, которую наблюдал, видя тишину первозданной природы. Я искал Бога и искал его там, где нет греха, то есть в красоте мира, а не в человеческом тщеславии и пороках.