Здавствуй, сестра!
Вчера кончился дождь. За околицей, на Звегино, сразу полыхнуло: старый осинник попал в лучи солнца и резанул по глазам алым цветом. На фоне жухлой травы и чёрных голых кустов – выглядит, как пожар.
Мы, пользуясь случаем, рванули на моторке в Холмогоры, за делами: отцу надо было выправить кой-какие бумаги по дому, да и так – поглазеть на город, а то одичали тут совсем.
Шли Поповским полем. Вода сейгод больша держится, из-за дожжей, дак пробрались нормально – через мели пихаться нигде не пришлось.
В полоях-то всё по-прежнему, как и сто лет назад. Русло не изменилось почти. Кое-где мели лишние повылазили, да на Вехнем песку берег чуть подмыло. По низким берегам ивняк матерушшой разросся! Дебри непроходимые. А на высоком берегу – всё так же: черёмухи с рябинами да кусты смородины промеж них так и торчат. Ягоды сейгод мало наросло. Солнца-то настояшшего и не было почитай! Травы, опять, от сырости вылезло сверх меры, да и не косит её теперь никто. Дудки, вон, выше головы вымахали.
От летней-то дойки, в острову, одне колья остались. Торчат промеж кустов, как рёбра обглоданные. Навесы-то над ней давно уж рухнули, а стены долго ишше держались, пока не сгнили совсем. Куб там раньше стоял из нержавейки, в протоке-то. Молоко туды сливали, штоб не скисло сразу на жаре. Тоже уж нет его. На металлолом сташшили, поди.
Доярок-то, помнишь, завозней сюда возили: шняка така больша с будкой из досок сколоченных была. Утром, шести ишше нет, а завозня уж мимо нас тарахтит в сторону острова – к утренней дойке жонок везёт. Они забьются в будку всема и притихнут там, пока едут, – вчерашни сны досматривать. А вечером, на заре уж почти, с дойки как возврашшаются - песни всё орут, аж за версту слыхать было.
Жонок по берегу-то против деревень своих и высаживали – которой куды нать, дак последни-то одне уж песни допевали.
Корпус от завозни под нашим берегом потом брошен был, лежал. Кой-то год его со льдом и унесло. В море, должно уплыл - помирать.
Съездили быстро. Мотор у Витьки резвой теперь, импортной, – заводится от кнопки. Не то-что раньше – на «Вихре»: пока стартёр дерьгаш, потом свечи чистишь, карбюратор продуешь, магнето переберёшь – до Наволоку уж снесёт. А то и на вёслах обратно возвращаться придётся.
Приехали обратно в потемни уже. Дома хорошо – печь с утра ишше протоплена была. В печи – картошка в чугунке да шшука в латке. Ну и пузырь с собой мы привезли, из Холмогор то. «Текила», слышь, называется. Всех позвали на шабаш. Под шшуку-то хорошо пошла. А как по-последней стали разливать, Серёге Веснину червяк в рюмку-то и выпал. Белой, такой, здоровый, как личинка жука-короеда. Серёгу не стошнило чуть. Опосля уж разобрались: оне, мексиканцы, личинок энтих специально в самогонку свою добавляют. Так на бутылке и написано: «Русским от мексиканцев – для скусу!» На латыни токо, дак сразу не разобрать. Хотя, какой там «скус», так – диколон один.
Ну и ты, там, смотри: гусеницами да лягушками не сильно увлекайся! Больше нормальной пишши принимай: картошки да гречи, вон, с докторской колбасой. От энтих устриц да червей импортных у нормального человека плесень внутри разводится и недовольство!
Прочитать предыдущее: http://www.proza.ru/2017/10/19/1024