###
- Давай, знаешь, как? Сядь.
Положив локти ему на ноги, откинув с лица волосы, она взяла его член, поймала набалдашник губами.
Живот предательски задрожал. Он вскинул глаза в потолок, привыкая к жуткой электрической сладости в теле.
И – на неё. Видеть, видеть это.
Как стиснет веки.
Как, будто в трансе, покачиваясь телом, задвигает головой.
Поджимая живот, унимая дрожь, он смотрел. Как она тянет губы. Как ямки возникают на щеках, как дрожат ресницы. Как тонкие, невесомые пряди волос опять поползли вниз, завесили лоб и брови.
Окно. Серебристый свет. Натопленная комната.
Диван. Плед с бахромой, смятый складками, сползший со спинки. Он ягодицами ощущал шершавую плотность ткани. Коленями чувствовал её дышащее голое тело.
А она, на полу перед ним, вытягивалась, налегла тяжелей, прогибала спину. Ладошки заскользили по его ногам влажными лодочками, втискивались под него, искали мякоть его зада.
А головой – вперёд, назад: губы толкали член ему к животу и ловили, втягивали. Член прямился. Делался самостоятельной тяжестью. Подчинялся её движениям с всё большим сопротивлением.
Её лицо побледнело. Черты заострились, сильней проступили скулы. Ресницы вздрагивали, она приоткрывала веки. Сильнее, резче двигала ртом, подставляя скользкую подушечку языка. И волосы сыпались, сыпались ей на лицо, на горбинку носа, на россыпь конопушек под кругами её нижних век.
- Погоди, погоди… Погоди!
Руки на щёки: он остановил её движение. Её голову – к себе, вверх. Наклонился к ней. Дышали тяжело оба. Член твёрдым толстым багетом набок лёг под живот ему, внезапно заблестев в расщелине головы влагой.
Угольками близоруких зрачков сверкнула ему в глаза:
- Ты чего?!
И всё поняла, увидав, как растёт перламутрово-мыльная капля. Лоб ко лбу, оба смотрели, как дрожит и дёргается длинная мужская палка, оставляя лужицы и нити семени на голой ноге.
- Ну, зачем?.. Кончил бы мне в рот…
Его пальцы дрожали, когда движением за движением убрал ей волосы с губ, с носа, завёл назад пряди, открыл весь лоб.
- Я в тебя хочу.
Она покачала головой, опустив ресницы.
Окно. Тусклый свет. Метель за окном. Раскалённые батареи в комнате. Жара.
Два распаренных тела. И никак, никак, ничего не возможно им сделать вместе.
На диванчике на узкой полосе, под сползавшим то и дело на них пледом, извивались и вдавливались друг в друга, рыща пальцами по всему голому, что оказывалось под руками.
То его, то её нога, нет-нет, соскользнёт на пол. Она трётся тазом, лобком, обтянутым алой тканью: красные трусишки, бесстыдно-яркие, последнее на ней, не сняла, не даёт снять с себя.
Без подушки. Волосы веером вокруг её головы. Шея вытянута. Скорбная складка между бровей:
- Меня нельзя... нельзя-а-а… самые-самые дни… прости, прости.
Он утопит пальцы в тесте её грудей – стиснет, сколько поместилось в ладони вместе с сосками.
И замрут вдруг.
Услышат тишину. Мягкое царапанье снега под ветром на стёклах.
И – Что это? Это мы? – будто очнутся оба.
Глядя на неё в упор, он подумает, как странно видит-ощущает сейчас её всю:
И соски в больших бледных кругах.
И как крохотны ноготки пальцев на её маленьких ступнях.
И что были сегодня у неё не накрашены, беззащитно бледны губы.
И ещё, как открытие, как откровение: а ведь раньше не видел её никогда вот такой, с распущенными волосами.
А она подумала: какие у него худые плечи. И коленки торчат. И насколько же она ниже его без туфель.
И ещё – что член в презервативе у него не стоит.
- Я ж тебя мучаю… Пойди вымой. Только вымой хорошо, слышишь?
- Мне за спинку иди ложись, – скажет она потом, ложась набок у края.
Полотенце расстелено – голая! вся голая сидела на нём!
И, не дав даже рассмотреть своей наготы, пышного пучка волос на мыске, – задницей, всей спиной притиснет к спинке дивана.
Тряпка трусиков на полу, тюбик с кремом. Банная духота их искусственного, для двоих, лета. Стук сердца, комната как в тумане.
Он начнёт целовать её плечи, шею, –
жмурясь, млея в сладковатом запахе её тела
(«но имей в виду, – скажет она. – Вовремя не вынешь, забеременею, – убью», хохотнут оба),
чувствуя мягкий нажим её ягодиц,
вставшим членом ощутив между ног у неё скользко пускающее в себя болотце,
слыша, как она застонала хрипло,
распираясь, длиннея, входя и вынимая, входя и вынимая, –
и не сразу поймёт, что такое она сделала движением руки с его палкой. Почему стало так упруго, плотно, так щекочуще-сладко.
А она согнёт ногу, лежавшую на диване. И поднимет, коленкой к груди, вторую:
- Ну, только держи меня! Ну!
Его сердце ринется молотком куда-то вниз:
- Ты? Мы-ы?.. Туда?..
- Медленно… слышишь?.. ме-е…– простонет она сквозь зубы, теряя дыхание.
Всё дошло до него. Тюбик с гелем на полу у дивана. И как скользко, липко было у неё между ног…
- Не спеши, умоляю… прошу…
Медленно, медленно двигал он тазом. Чуть дальше. Чуть глубже.
Оба были сейчас, как переступавшие страшный запрет дети. Оба дико вспотели. Он целовал ей дрожащую мокрую спину, она чувствовала, как дрожал, прижимаясь, он.
Ещё глубже. Ещё. Ещё. «Хах». «Хах». «У-ух». – Выдыхали, как рубили, громко, вместе: вроде бы так легче было одолевать стыд вдвоём.
Член блестел, тесно входил, сжатый, но твёрдый, – сколько смазки влила она себе, пока бегал он мыться?
Это вправду было бесстыдно, животно. Как в невероятном сне, как в задавленных воспитанием шальных фантазиях мальчишек. Но её спина, влажная, в звёздах родинок, была реальна. Вкус тела реален. Настоящей тяжестью плавали у него в пальцах груди.
В этом сне наяву, изнасиловав, вывернув, опростав его – всё-таки в себя, в себя, – низким голосом в последний раз вскрикнув, она носом, бровью, щекой уткнется ему в вытянутую руку.
Член выскользнет: крохотный, сморщенный преступник.
Не размыкая век, она порыщет пальцами за их спинами, углом бахромчатого пледа прикроет ему и себе бёдра.
Долго будут молчать.
Полутьма. Сухой тёплый воздух. Ветер в окна, разошедшийся к ночи.
Крохотная комнатка её знакомых, уехавших под ленивое азиатское солнце в Турцию. Ключ на целых десять дней, – всего на десять дней, – у неё...
Наконец она поведёт назад зрачком: решится.
Встретит его опрокинутый безумный счастливый взгляд.
Он покраснел, что ли? Или это кажется в темноте?
- Если расскажешь кому-нибудь – убью, – скажет ему серьёзно.
017 октябрь.