Где горе ни ходит, а нас не минует
В память о моей матери
Ивениной Вере Степановне
ГДЕ ГОРЕ НИ ХОДИТ, А НАС НЕ МИНУЕТ
Баба Вера умирала. Не думала-не гадала, что это конец… всё надеялась поправиться.
Уже лет семь мучилась она сахарным диабетом. Отчего завелась эта болячка?.. Сама баба Вера рассказывала детям, что по молодости много пила сырой воды с вареньем – так её душила жажда. Потом вспоминала, что воспалялась у неё печень, врачи советовали есть больше сладкого. А может, из-за случая, когда её избодал поселковый бык и она долго не поднималась с кровати…
Вернее всего, приключилось это всё на нервной почве. Столько пережить за свою жизнь! Родилась она в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Бедность несусветная. Вечные нехватки-недостатки. Война. Потеряла четверых детей из-за болезней, которые были в те времена почти неизлечимы. Осталось в живых пятеро. По сю пору за каждого душа болит.
- Эх, ребятки, какой палец ни укуси, всякий больно, - любила говаривать она.
А чтобы поднять на ноги свою ораву во время войны без мужа Виктора, баба Вера ночами занималась рукоделием, вязала удивительной красы платки, скатерти, салфетки, а днём ходила на базар продавать всё это офицерским жёнам. Тем и сводила концы с концами.
Весь свой век прожила в заботах, в ожидании и печали. Муж вернулся с войны, думала – на счастье, оказалось – на беду: запил по-чёрному. Праздников боялась, как чёрт ладана. Скандалы. Побои. Всё терпела, молчала. Соседки жалели её:
- Уйди ты от него, Вера, пожалей себя ради Христа!
- Да куды я пойду? У меня ить куча детишков. Кому я нужна с пятерыми-то? Ничего, пьяница проспится, а дурак – никогда.
Времечко идёт, как водичка течёт. Дети выросли. Младшая Людмилка в восьмой класс пошла. То ли почувствовал муж, что смерть не за горами, то ли что другое, а стал меньше прикладываться к бутылке. Жили теперь дружнее. Но, как на грех, навалилась на него болезнь. Два месяца отваживались с ним в больнице - не смогли утихомирить высокое давление. Привезли домой. За неделю его и скрутило.
Оставшись одна в пятьдесят два года, баба Вера голосила день и ночь, так тяжко ей было. Вроде бы только-только белый свет стала видеть, и на тебе! Ночами соскакивала с кровати в холодном поту: муж не давал ей покоя и мёртвый.
Утром рассказывала на работе женщинам:
- Вижу: какая-то площадь. На площади – водоколонка. Подхожу, а рядом вижу бочку. Смотрю, в ней – коровья голова. Повернулась она и вздохнула. А я говорю: «Да почему она вздохнула, ведь голова-то мёртвая?» Глядь, а туловище-то - мужа моего! И тут вдруг сам-то вылез, да и бежать. Бежал-бежал, схватил камень и как бросит его прямо мне в грудь. «Пойдём, - говорит, - теперь в баню». На том и проснулась.
Женщины толковали и так, и сяк.
- Ну почто ты так убиваешься по ём? Мало он тебя забижал?! Что прошло, за тем не гонятся.
- Ты вот чо, Вера, съезди-ка с девчатами на кладбище да насыпь землицы с могилки себе за шиворот. Небось печаль-то и пройдёт. Чего так себя терзать: отрезанный ломоть к буханке не прижмёшь.
- Слышь-ка, Вера Степановна, я знаю верный способ, как от тоски избавиться. Сходи рано утречком к реке, умывайся холодной водицей да с верой-то во исцеление от тоски и говори: «Вода текуча, возьми мою болезнь болючую, тоску тоскливую с рабы Веры на раба Виктора».
…Через год баба Вера с дочерьми переехала в город, где жили двое её сыновей с семьями. Устроилась в ресторан техничкой, сама зарабатывала себе на кусок хлеба да ещё и детям помогала. За добросовестный труд вручили ей удостоверение «Ударник коммунистического труда» и выделили однушку благоустроенную. Пока ноги носили да глаза видели, без дела не сидела. То после работы носки да варежки детям и внукам вязала, то на продажу кое-что… Её без работы никогда и не видели.
Девчата замуж вышли, у каждой теперь дети, но к матери забегают частенько: то укол поставить, то полы помыть, то просто о своём житье-бытье поплакаться. Сыновья тоже заглядывали, но реже. Хоть и не старались говорить о своих семейных дрязгах, чтобы не волновать её, но она чувствовала: что-то не договаривают. И тогда осторожненько выспрашивала:
- Чо случилось-то дома? Я сон нехороший видела. Лучше рассказывайте, не бередите мне душу.
Делать нечего – открываются.
- Вы, сынок, сильно-то не шикуйте. У денег глаз нету. Глядишь, ширк-ширк – и все денежки расширкали. Берегите копеечку. Без денег-то везде худенек. Вон уж пинжак у тебя… того и гляди локти вывалются. Небель да хрустали – что? Деревяшки да стекляшки. Главное, сынок, чтоб здоровье было. Копейку на питанье потрать. Не жалей.
…Как-то в морозные дни отключили тепло в квартире бабы Веры. Её младшая дочь Людмила дважды вызывала слесарей, но никто так и не пришёл. Один - был пьян, а другой наотрез отказался идти не на свой участок.
Баба Вера куталась в платки, кофты, в валенках по комнате ходила, а всё-таки простудилась. Дети звали к себе, но она не пошла: не привыкла быть в тягость.
В шесть утра загремел будильник. Нужно встать, прокипятить шприц для укола. Чуть не упала, успела ухватиться за спинку кровати, так её кидало из стороны в сторону: кружилась голова, в груди всё горело. Опять легла на кровать.
Позвонили. Это старшая дочь Валентина, должно быть. Пришла поставить укол. Баба Вера, кряхтя и ойкая, пыталась подняться – ноги словно одеревенели. Упала на пол, на колени, ползком добралась до двери - открыла.
- Мама, что с тобой?
- Не знаю, плохо мне.
Вызвали скорую. Валентина не успела даже переодеть мать в чистую рубашку, как минут через пятнадцать прошёл в комнату молоденький врач.
- На что жалуетесь? - бросил он брезгливый взгляд на бабу Веру, вспотевшую, уже покрытую гнойничковой сыпью (сахар пошёл в поры).
- Ноги не ходют. Мокрая, как мышь. Весь платье, как клеёнка, стал. В грудях у меня горит, - с трудом, еле ворочая языком, пожаловалась она.
- Покажите язык… так… - и выписал аспирин, парацетамол и кальцекс.
На следующий день ей стало хуже. От еды отказалась:
- Не могу я… меня сорвёт, - и чуть не расплакалась. Валентине до смерти было жалко мать, но слёзы распускать ей не позволила, да и себе тоже.
- Ничего, мама, всё обойдётся. Вот только есть нужно, с болезнью бороться, - но сама поняла, что «дело дрянь», раз уж ноги отказали...
Дочь, дождавшись, когда мать стала засыпать, побежала на свою работу, оформила отпуск без содержания, там же обзвонила братьев и сестёр и опять вызвала скорую. Бежала высунь язык к матери: нужно ещё чем-то накормить её.
Приехал всё тот же молодой врач.
- Повернитесь… не охайте, мне нужно Вас прослушать.
Баба Вера хотела было рассказать, как ей больно дышать, какая невыносимая ломота под рёбрами, но только застонала…
- Воспаления я не нахожу, - буркнул он и выписал антибиотик.
Температура не спадала всю ночь: тридцать девять и девять. Утром пришла средняя дочь Нина. Увидев мать в плачевном состоянии, разрыдалась. Валентина строго прикрикнула:
- Прекрати. Лучше иди на кухню да свари маме что-нибудь на молоке. Она ничего не ест, кроме яиц всмятку и бульона. Я побегу вызывать скорую.
И только выскочила за двери, как бабе Вере стало совсем худо.
- Пить… Дай водицы глонуть… Нечем дышать… Открой окно и двери… скорей!
Нина укутала её шалями, распахнула форточку. Взгляд матери стал блуждающим, неосмысленным. Она силком выталкивала из себя последние слова:
- Выноси цветы…
- Мама! – в ужасе припала к ней Нина. Она слышала от кого-то, что живые цветы выносят, когда в доме покойник.
Позвонили. Это скорая. Следом влетели Валентина и Людмила. Женщина-врач взялась за пульс больной.
- Почти не прослушивается… - мрачно и с сожалением выдохнула она. Вдруг жёстко, укоризненно покачала головой и повысила голос:
- Что же вы мать довели до такого состояния?! У неё двустороннее воспаление лёгких. Срочно в больницу!
Девчонки обливались слезами. Они не сводили глаз с матери: та силилась что-то сказать, но язык уже не слушался.
- Не надо… в боль… пить…
Бабу Веру завернули в одеяла и унесли в машину. Людмила поехала с ними. Нина осталась в квартире (не смогли найти ключи), а Валентина – бегом на трамвай. У неё дома температурила маленькая дочка.
В больнице, прямо в приёмнике, делали какие-то уколы. Людмила, дрожа всем телом, словно в беспамятстве, всё твердила:
- У мамы – диабет. Нельзя глюкозу.
- Уйди ты отсюда! Без тебя знаем, что делать. Да выгоните её отсюда!.. Придёшь позже.
.
…Через час дочери пришли снова в больницу, но бабы Веры уже не стало. На её лице так и застыла навсегда то ли полуулыбка, то ли укоризна. На груди покойно, впервые без дела, отдыхали натруженные руки.