(о книге «Три круга в поисках рая»)
В столичном издательстве «Рунета» вышла книга Сергея Костромина «Три круга в поисках рая». На обложке обозначен жанр произведения – роман-дневник. Почему дневник – понятно. Это дневниковые записи четырех лет жизни автора, предшествовавшие женитьбе. А вот почему – роман, надо пояснить. Дело в том, что в отличие от обычного дневникового жанра, записи не фрагментарны и не случайны – они объединены сюжетом. Именно это и дает автору основание говорить о новом оригинальном жанре – романе-дневнике.
Насколько справедливо такое утверждение – не станем спорить. Поговорим о содержании произведения.
Сразу скажу, что впечатление от книги Сергея Костромина – как от живого ростка, пробившегося сквозь асфальт среди бензинового чада и колес машин. Так и хочется спросить: откуда он взялся и как умудрился сохраниться? Но не только это ощущение свежести выделяет книгу «Три круга в поисках рая» из книжного океана, затопившего полки магазинов. И уж, разумеется, дело тут не в жанре произведения.
Если сегодняшняя литература всё дальше уходит от своего исконного предназначения - быть человековедением, то дневниковые записки Сергея Костромина как раз и являют собой редкое исключение. Перед нами художественное исследование человеческой души. Понимаешь это с первых же страниц, хотя, читая книгу, как-то забываешь и о форме, и о жанре, да и вообще о литературе. Ведь любая форма – по сути, барьер между содержанием и читателем. Он может помогать восприятию или затруднять его, но он есть. В «Трех кругах…» никакого барьера не ощущаешь, содержание предельно обнажено, оно действует на читателя непосредственно. Просто проживаешь с автором день за днем его жизнь, такую вроде бы спокойную внешне и такую напряженную внутренне, сочувствуя ему, плача и радуясь вместе с ним.
Анализируя самого себя и пытаясь определить свою душевную конституцию, автор находит очень точное слово – простодушный. Простодушие – это, пожалуй, и есть тот ключ, в котором написана вся книга и который выделяет её из множества других. Ведь это душевное качество сегодня нами практически утрачено в погоне за жизненными благами. И этим самым ключом в книге открываются многие важные истины, мимо которых в жизни мы часто проходим, не замечая их.
Родившийся и проживший большую часть своей жизни в селе, герой дневника так и не набрался городской «мудрости». Сохранил и свежесть души, и ту естественную простоту, которая и определяет его подход к себе и к людям. Не утратил ни наивного, открытого взгляда на жизнь, ни природного нравственного чутья. Именно эта неиспорченность автора и обеспечивает чистоту его эксперимента над самим собой, и она же делает книгу первозданно свежей и по-своему захватывающей. Что же касается простодушия, то его в данном случае никак не спутаешь с примитивностью. Хотя бы потому, что на страницах дневника немало и глубоких размышлений, и нечаянных открытий.
Дневник писался в семидесятых годах прошлого столетия, в годы так называемого застоя. Но широкого изображения социального фона автор вроде бы не дает, сосредотачиваясь на своем внутреннем мире. Приметы времени, разбросанные по страницам - как декорация к переживаниям героя.
Но время, так или иначе, преломляется в судьбе каждого индивидуума, какую бы обособленную и замкнутую жизнь он не вел. Автор, несмотря на его явный индивидуализм, во многом все же - типичный представитель своего времени.
Молодым читателям, возможно, будут не совсем понятны отдельные эпизоды, описанные в книге. Но для старшего поколения хорошо узнаваемы такие «знаковые» для 70-х годов события в жизни автора, как поездки в колхоз на уборку картошки и капусты, строительство химкомбината по комсомольской путевке. И хотя таких моментов в книге немного, они дают ощущение времени.
Сам автор к этим событиям относится вполне привычно и терпимо, как и положено продукту той эпохи. Более того, такие понятия, как романтика труда, трудовой энтузиазм, органически присущи внутреннему миру Сергея, и он даже испытывает в них потребность. (Боюсь, современным молодым людям эти понятия тоже малознакомы.) Его будоражат бодрые, патриотические песни, зовущие туда, «где ребята толковые, туда, где плакаты «Вперед!».
Наш герой даже пытается занять «активную жизненную позицию», выступая в газетах с критическими заметками, хотя и понимает, что движет им больше тщеславие и что роль правдоискателя – не его роль. «Мне и без врагов сейчас тошно»,- признается он.
Застой был и экономический, и идеологический. Всё было подчинено "верному, и потому вечно живому учению". Царящие повсеместно официоз и начётничество не могли, разумеется, не вызывать отторжения у думающей части общества. На явный протест отваживались немногие, но протест мог быть и в скрытых, даже не всегда осознаваемых формах. «Мы в горы уходим и в бороды»,- приводится в дневнике строчка из стихов Андрея Вознесенского. Погибнуть не во имя торжества коммунизма, а во время альпинистского восхождения – это уже протест. Или хотя бы отрастить себе бороду, чтобы не сливаться с казарменной одинаковостью.
Конечно, диссидентом Сергея Костромина едва ли назовешь. Но он тоже прекрасно осознает ту идеологическую несвободу, в которой живет общество. Штудируя книгу итальянского искусствоведа Л. Вентури, он говорит, что автор не марксист и потому особенно интересен. А чего стоит ироническая оценка стихов руководителя литобъединения Н. Поливина, у которого «с партийностью и идейностью полный порядок», и который не выбьется «из стройных рядов советских писателей».
Наслушавшись на занятии литобъединения о притеснениях цензуры, Сергей замечает: «После нас не останется произведений, по которым потомки смогут изучать нашу эпоху». В другом месте он говорит о времени «казённого оптимизма», и что искусство в жалком рабстве у идеологии.
А то, что в бурную эпоху «развитого социализма» автор дневника, по сути, ушел в себя, зациклился на личном – разве не выражение его внутренней оппозиции? Молодые семидесятых по идее должны были строить БАМ, осваивать нефтяные богатства Самотлора, покорять космос. И строили, и осваивали, и покоряли. А наш герой барахтается в океане своей души, и к светлому будущему у него, похоже, собственный путь, вовсе не связанный с идеалами коммунизма.
Но всё-таки пафос дневника в другом. В предисловии совершенно справедливо отмечено, что все записки объединены по существу одной идеей, скреплены одним чувством. Это, кстати, еще один признак, дающий основание назвать дневник романом. Пожалуй, можно назвать это чувство беспокойством поиска. Поиска самого себя.
Такой поиск - занятие далеко не новое. Литературные герои советской поры в нём особенно поднаторели. Эта процедура у них непременно увязывалась с высокими общественными идеалами, благородными целями. Выглядело это красиво, хотя и герой, и произведение порой получались как бы вздёрнутыми на дыбы. Читатель герою не то чтобы не верил – просто было чёткое понимание, что есть литература, а есть жизнь, и путать их не следует.
В книге Сергея Костромина никакой вздёрнутости нет, автор обеими ногами стоит на реальной почве. И поиск героем самого себя – это не блуждание в каких-то книжных, умозрительных понятиях. Нет, автор ищет истину на практике, руководствуясь своим природным неиспорченным инстинктом и оттого его путь особенно убедителен и поучителен. «Три круга в поисках рая» - это сама жизнь хотя бы уже потому, что являются документальным дневником. К тому же записки делались явно не в расчете на постороннего читателя. Каждая страница продиктована искренностью и откровенностью.
Казалось бы, дневниковый жанр уже по определению должен отличаться вышеназванными качествами. Увы, мы знаем немало примеров, когда авторы явно тенденциозны, что-то замалчивают, лукавят, не чужды самолюбования. Написанному Сергеем Костроминым доверяешь, прежде всего, потому, что в записках не ощущается ни малейшей позы, автор безжалостен к самому себе и совершенно не заботится о том, чтобы «выглядеть». Особенно в самых напряжённых местах, просто невозможно допустить, чтобы слова, вызванные к жизни чувствами такого накала, были неискренни.
Да, записки тенденциозны. Но тенденциозность их проистекает из самой жизни и авторское вмешательство здесь не причём. От такой тенденциозности не отмахнешься, потому что речь идет о торжестве природного закона, которому подвластен каждый живой человек. «Он везде, как небо над головой и как земля под ногами»,- так говорит автор дневника об этом законе.
Закон этот – потребность любить и быть любимым, необходимость найти свою вторую половину, без которой герой записок не может ощущать себя полноценным человеком. Любить – значит, по существу отдавать себя другому. Автор сравнивает эту свою потребность то с золотым рублем в душе, то с яйцом, которому он, как снесшаяся курица, не может найти хозяина. Кстати, в записках немало запоминающихся, пронзительных образов, и они лучше любых пространных рассуждений передают мысли и чувства автора.
Покушается ли автор на «вечные вопросы»? На первый взгляд - нет. Действие книги разворачивается вроде бы на узком плацдарме авторской души. Да и поиск «второй половины» вопрос скорее житейский. Но в том-то и дело, что вместе с автором мы убеждаемся: не решив этого вопроса, нельзя решать и все другие, в том числе и «вечные». И не это ли главное открытие книги?
Приглядимся к самому автору записок. Он, бесспорно, вызывает сочувствие. Рай даётся нашему герою нелегко и непросто, он не подарок свыше. Рай автором выстрадан, на пути к нему он вольно или невольно заставляет душу трудиться, этот труд меняет Сергея, делает его мудрее и проницательнее. От разочарованности и скепсиса, от «мировой тоски» - к душевной гармонии – такова непростая эволюция, которую проходишь вместе с героем.
Автор в книге существует как бы в двух ипостасях. Словно бы два человека перед нами: один страдает, другой анализирует страдания. Но это не лермонтовский Печорин, который холодно и расчётливо обольщает бедных женщин, заполняя любовной игрой внутреннюю пустоту. Нет, автор дневника страдает горячо и искренне, расплачиваясь за познание душой. И даже «школу чувств» и «эксперименты» автор придумывает для того, чтобы легче было переносить страдания. Это, кстати, удивительный феномен, и не знаю, существует ли в литературе подобный прецедент.
Автор от природы деликатен. Эта его черта не только вызывает к нему симпатию, но и играет в его любовных перипетиях своеобразную роль. Она вроде бы лишает Сергея решительности и уверенности в отношениях с женщинами, мешает сразу расставить все точки над i. Но именно деликатность делает неопределенно-интригующей любовную игру героя, затягивает её, словно бы задерживая под объективом внутреннего микроскопа для лучшего изучения и себя, и объекта любви.
Пожалуй, лишь зайдя в тупик в отношениях с Ольгой, герой вынужден перекладывать «музыку на слова», вступая с ней в откровенный и бестактный, по его мнению, разговор.
Деликатность заставляет Сергея сожалеть о том, что он невольно вовлекает в свои «эксперименты» других людей. И всё-таки совесть его по большому счёту чиста: его «экспериментирование» не оставляет после себя ни разбитых сердец, ни исковерканных судеб. Тут автор, по его собственному признанию, не тянет не только на Наполеона, но даже и на Раскольникова.
Сергей часто плачет. То от полноты чувств, то слушая лирические песни, плачет от обиды на жизнь и на женщин, а порой и совсем вроде бы без повода. Такая сентиментальность, может даже показаться болезненной. Но очевидно, что близкие слёзы – признак повышенной эмоциональности автора, чуткости его натуры и как раз этим качествам мы и обязаны глубине наблюдений и оригинальности суждений Сергея.
Да, в книге немало открытий. Конечно, прежде всего - для самого автора. Простодушие делает его взгляд особенно проницательным, заново открывая, казалось бы, старые истины. Вот, к примеру, извечная коллизия: дисгармония души и тела. Герой страдает по недоступной Оле и вынужден довольствоваться Аней. Но, оказывается, «ночь с нелюбимой ничего не меняет в душе», и тем мучительней в удовлетворённом теле ощущать страдающую душу.
Или вот, казалось бы, уже умудрённый горьким опытом, автор анализирует свои чувства перед женитьбой, пытаясь ответить на вопрос: зачем и почему люди женятся, а главное – как? Сергей приводит слова кого-то из великих о том, что русский мужик с большей тщательностью выбирает себе сапоги, нежели спутницу жизни. Наш герой выбирает вроде бы мучительно и долго. Но вот на завершающем этапе поиска, но еще до встречи со своей избранницей, он вдруг приходит к пугающему его самого выводу. Оказывается, он ничуть не лучше того мужика и готов жениться на очередном объекте своей влюблённости, уже несмотря ни на что. Он обуреваем каким-то непонятным, почти паническим нетерпением и испытывает ощущение человека, прыгающего с трамплина. Весь накопленный предыдущий багаж опыта и знаний – ничто, когда человек, оторвавшись от твёрдой лыжни, оказывается один на один со стихией полёта и управлять собой уже не в состоянии…
И уже встречаясь с Любой, но еще пребывая в полной неопределенности, Сергей фиксирует в дневнике состояние какой-то неизбежности, вовлеченности в стихийный необъяснимый процесс:
«Пишу, еще пытаясь рассуждать, но в последнее время не выражаю главного. Главное – это какое-то странное чувство, что всё плывёт, жизнь плывёт, я плыву вместе с нею по течению, уже не сопротивляясь, слабый, покорный, улыбаюсь всем по течению, расточаю душу по течению…»
Даже когда свою судьбу Сергей уже определил, и дело идет к женитьбе, он опять в растерянности констатирует:
«…И уже сейчас я не в состоянии ни думать, ни смотреть, ни выбирать. Я сейчас – как пучок льна, сунутый в сноповязалку. Можно, конечно, «думать», пока движешься к выходу, но ведь всё равно знаешь, что в конце пути станешь снопом». Пронзительный образ!
Нет, всё непросто у нашего героя. И радость от соединения с любимой не избавляет его от тревожных размышлений:
«Да, есть страстно любимый человек. Но откуда эта неуверенность и даже страх при мысли о совместной жизни? Откуда эта зависимость от грубой физиологии, тяжело коверкающая и разрушающая счастливую гармонию нашей любви? И почему именно она, физиология, в первую очередь толкает меня делать дела, необходимые для женитьбы?».
Мне кажется, такие откровения могут дать пищу для размышлений и философам, и психологам, и социологам.
Сомневаться в документальности записок, повторяю, не приходится. Но в то же время все события в дневнике выстраиваются таким удивительным образом, что действительно получаются как бы три круга, каждый из которых по-своему завершен и является этапом в самопознании автора, в его росте. Это заметно даже по меняющемуся стилю изложения. С каждым очередным «кругом» записки становятся всё более емкими, экспрессивными. Возрастает драматизм повествования, внутренний мир автора становится все напряжённее.
Прослеживается даже своего рода сюжетный параллелизм. Трудное расставание с Женей в первом круге скрашивает «инфернальница» Люда. Мучительные перипетии с Ольгой во втором круге облегчает Аня с её неуклюжей судьбой. Один виток спирали как бы повторяет другой, но на более высоком уровне.
Рядом с героем идут по жизни и другие женщины – Катя, Юля, Оксана, Альбина, Татьяна, Тоня с Надей. И роль их тоже не случайна в раскрытии основной идеи произведения. С каждой из них Сергей чем-то и как-то связан. Но, в конечном счете, пройдя по страницам книги, они всего лишь подтверждают мысль о том, как непросто найти ту единственную, которая только и может стать твоей второй половиной. Через розы и тернии герой движется к последнему витку, к вершине пирамиды, в основании которой - все предшественницы Любы.
Удивительно, но в поворотах непридуманного сюжета настолько явно прослеживается определённая логика, что невольно приходишь к мысли о судьбе, провидении, божественном промысле.
В одном из своих писем Л. Толстой говорит о причине, побуждающей человека писать. Это – когда человек так увлечётся какой-либо стороной жизни, так полюбит её, что увидит в ней то, что другие не видят – и тогда он страстно захочет это выразить словами. Мне думается такая причина у автора «Трёх кругов..." налицо. Именно зацикленность автора на проблеме, позволяют ему глубоко внедриться в неё, добраться до корней и истоков своего ненормального состояния, увидеть то, что открывается далеко не каждому.
Любовные переживания, как известно, многократно описаны в мировой литературе. Можно вспомнить хотя бы «Страдания юного Вертера» Гёте или «Обыкновенную историю» Гончарова. Однако содержание книги Сергея Костромина вовсе не исчерпывается одной темой. Книга гораздо более полифонична и многопланова.
Целиком находящийся под тяжкой властью природы, страдающий от её неумолимости автор всё-таки едва ли не с первых страниц начинает сомневаться в том, что единственная причина его страданий – неудачи на любовном фронте.
Казалось бы, и неоднократно упоминаемый в дневнике Фрейд с его пансексуализмом, и приводимые высказывания философов и мыслителей, и Нойберт с Имелинским здесь «работают» на автора. Да и сам он отмечает, что только когда успешны его сердечные дела, наступает и трезвость в мыслях, и здоровый, оптимистичный взгляд на людей и жизнь. И всё-таки, всё-таки…
Сердечные излияния то и дело перемежаются в дневнике, размышлениями о прочитанных книгах, просмотренных кинофильмах, об искусстве, о литературе. Наш герой даже пытается возродить юношескую мечту о физическом совершенстве и спортивной славе, хотя и понимает утопичность такой попытки. Сергей постоянно сетует на то, что любовные перипетии отвлекают его от продолжения самообразования. Независимо от ситуации на любовном фронте, он смотрит на жизнь пытливым взглядом, размышляет, постигая и людей, и себя…
Сторонники фрейдизма напряженную внутреннюю жизнь Сергея опять же могут свести к сублимации. Но вот на исходе «третьего круга» Сергей делает неожиданный, казалось бы, вывод: «Как человек с сытым желудком еще не может сказать, что он счастлив, так и я, полюбив и получив взаимность, осознаю, что не любовью единой жив человек». Оказывается, настоящая «религия» для нашего героя – всё-таки литература и утрата веры в свой талант для него едва ли не страшнее любовных неудач.
Как бы между прочим, он пишет, что следит за публикациями в прессе, собирает и копит вырезки из газет по разной проблематике. Зачем? – не знает сам. Но получилось, что он неосознанно, исподволь готовил себя к журналистскому призванию. А самое, может быть, удивительное в том, что заканчивается книга вовсе не предвкушением счастливых семейных лет, а надеждой, что в союзе с любимой он станет, наконец, нормальным человеком, спокойным и уверенным, а главное - найдет свой путь в жизни, ради чего, собственно, и пройдены мучительные круги. Получается, что рай – это не только обретение своей второй половины, но, пожалуй, прежде всего - обретение самого себя.
…Удивительная книга! Она как будто написана по заказу именно для сегодняшнего дня. О ней всякий раз невольно вспоминаешь после просмотра очередного дискуссионного «шоу» по телевидению или прочтения газетной «чернухи». В книге идет речь об основах человеческого бытия, от которых мы, увы, все больше отрываемся. И тут неважно, что записки делались почти сорок лет назад. Берусь утверждать, что их злободневность только усилилась. Ведь мы всё больше перестаем быть людьми, превращаясь в неких биологических особей, «ориентирами» для которых стали безудержное материальное потребление да эгоистическое стремление к наслаждениям любой ценой.
Вот одна из основ – семья. Только она для каждого является экзаменом на человечность, создает среду для воспитания потомства, морально и физически здорового. Сегодня, когда всё громче звучат голоса о том, что институт семьи – это анахронизм, себя изживший, четырехлетние поиски автора убеждают в обратном – в непреходящей ценности семьи и в невозможности достичь рая в одиночку.
Уникальность книги в том, что здесь правда литературы сливается с правдой жизни. Её назидательность не выдумана, и книга важна именно для сегодняшнего времени, когда вокруг столько одиноких, разочарованных, опустошенных, сбитых с толку пропагандой потребительства и «красивой жизни». Ведь душа человеческая не терпит пустоты, и многие заполняют её чем угодно – алкогольными и наркотическими иллюзиями, уходом в духовное отшельничество, в сектантство…
Автор ненавязчиво даёт нам пример борьбы с опустошенностью, бессмысленностью и никчемностью жизни. Он мучительно движется от отрицания к утверждению. Идёт, спотыкаясь, ошибаясь, экспериментируя. Он - не пассивная игрушка в руках природы, как может показаться при поверхностном взгляде. В полной мере ощущая над собой власть «основного инстинкта», Сергей всё-таки не отдаётся ему безвольно и бездумно, а стремится направить его проявления в рациональное русло, добиться гармонии духовного и физического. И, в конце концов, побеждает.
И еще одна известная истина подтверждается всем содержанием книги. Каждый - кузнец своего счастья и надо только трудиться над собой и не ждать манны небесной. Автор трудился и, как видим, был вполне вознаграждён за свой труд.
Дойдет ли книга до молодых читателей, будет ли ими воспринята и оценена? Очень хочется в это верить. Ведь обращена книга в первую очередь именно к молодым, еще неопределившимся в жизни людям, к тем, кого не поздно удержать от ошибок.
Николай Смирнов,
журналист