Грише Соломончику приснился сон, что он умер и стоит возле своего тела, брезгливо его рассматривая. Гриша страдал эндокринным ожирением после перенесенного в детстве энцефалита. Росту в нём было под метр семьдесят, но весил он не меньше ста килограммов. Его косолапые конечности с трудом перемещали изрядный вес. Тем не менее, Гриша был подвижен и находчив. Лет ему было в конце восьмидесятых где-то сорок пять. Его семья состояла из жены, по странному совпадению тоже переболевшей энцефалитом, и двух взрослых дочерей, девочек некрасивых, но умных и с хорошими способностями. Сам Гриша закончил физфак и работал в НИИ. Он давно пытался защитить кандидатскую, но всё не получалось по разным, преимущественно чисто советским, обстоятельствам. Жили на шестом этаже старого шестиэтажного дома. Дом потихоньку осыпался и внутри и снаружи. Никто его никогда не ремонтировал и серо-бурые его стены наводили бы в более цивилизованной стране уныние. Но местным жителям главное было, что квартиры в доме старой, довольно просторной планировки и голова не задевает потолок. Бомжей, периодически оккупировавших чердак и устраивавших там шумные попойки, Гриша гонял совковой лопатой. Бомжи его боялись. В неуклюжем бесформенном Гришином теле жил неукротимый дух. Дух этот принял довольно популярное в те годы, да и не только в те, решение увозить семью из осточертевшей и одряхлевшей империи в Израиль. Сказано – сделано. Гриша собрался в дорогу. Незадолго до отъезда и приснился, несколько озадачивший его, сон. Друзья истолковали сон в том смысле, что, раз увидел себя мёртвым, значит предстоит долгая жизнь.
В процессе сборов неожиданно свалилась Гришина жена. У неё начались сильнейшие головные боли и она скоропостижно скончалась, как объяснили врачи, от разрыва аневризмы в мозгу. Гриша вспомнил свой сон, но тут же забыл. Не до снов. Уже в Израиле, в Иерусалиме, заболела старшая дочка. Что-то ей по наследству досталось от матери в смысле сосудистой дистонии, которая проявлялась периодическими головокружениями и головными болями. Её обследовали, но ничего страшного не нашли. Случалось, что ей несколько дней приходилось проводить дома и пить лекарства. Вот и сейчас началось обострение и она маялась дома, пропуская занятия в Технионе. В один из этих дней Гриша снова увидел тот же странный сон, в котором он стоит возле своего мёртвого тела. Гриша вспомнил, когда увидел этот сон в прошлый раз, и всполошился. С дочкой однако ничего ужасного не происходило и она удивлённо поглядывала на испуганного Гришу. С дочкой всё обстояло благополучно, зато на Гришиной работе умер его непосредственный начальник. Гриша, надо сказать, работу по специальности не нашёл и служил охранником в магазине. Начальник Гришин сам по себе никаких особо приятельских отношений с Гришей не имел, но Гришу испугал сам факт повторения странного сна и то, что сон похоже имел последствия, то есть предвещал чью-то смерть. Так вроде бы можно было это видение истолковать. Гриша понимал, что дело не в самом сне. Его подсознательная интуиция предупреждала о грядущей неприятности. В третий раз сон приснился через год и умерла соседка по лестничной клетке, пожилая, но не особенно старая женщина. С ней Гриша обменивался городскими новостями, если встречал её во дворе. Гриша начал побаиваться снов вообще. Каждый раз, когда ему начинало что-то сниться, он, даже не просыпаясь, испытывал тревогу и дёргался. Началась бессоница и пришлось обратиться к врачу. Гриша начал пить снотворные, которые оставляли неприятные последствия: тяжёлую голову и вялость по утрам. Он попробовал спиртное. Это до некоторой степени помогало, но Гриша боялся втянуться. К тому же, дочки неодобрительно относились к Гришиным упражнениям с бутылкой. В чём дело, Гриша им не сообщил.
Умер Гриша через несколько лет ночью, во сне. Дочки нашли уже остывшее тело в кровати. Их, даже в состоянии паники и горя, удивило выражение Гришиного лица. Казалось, он увидел что-то неприятное и вызвавшее брезгливое недоумение.