Записка четвертая
«Почти сто лет я жил не зная забот. Я побывал в разных местах и со мной случилась целая уйма интересных историй. В те годы я поедал человечину только для поддержания молодости и здоровья. Благо в Санкт-Петербурге люди умирали часто и в больших количествах. Если я успею то обязательно напишу тебе о тех чудных временах, но позже.
А потом была война с Японией, первая русская революция и жизнь в стране покатилась под откос. Я был молод и меня словно щепку во время шторма кидало из крайности в крайность. Сначала меня сагитировали революционеры и я им беззаветно верил. Потом доводы монархистов меня убедили в необходимости сражаться за царизм и отечество. Я успел побывать бомбистом у эсеров и доблестно повоевать на фронтах первой мировой войны. Я был и «белым» и «красным» и даже «зеленым». После на полях гражданской войны я понял всю бессмысленность происходящей борьбы. Брат шел на брата, сын вешал родителей и все это ради редко кому понятных идеалов.
Однажды я просто встал и ушел. Ушел и от большевиков и от
белого движения, ушел от всех людей. За пару месяцев я добрался до сибирских лесов, где стал обычным охотником промысловиком. Выходя из леса для обмена шкурок на необходимые вещи я просто констатировал для себя очередную смену власти. Вчера на окраине леса стояли лагерем казаки и пели «Боже царя храни», завтра там же будут сушить на кострах свои буденовки бойцы РККА. Для тех и других я был местным дикарем и меня это полностью устраивало.
Но отсидеться мне не удалось. Однажды мне пришлось отправиться в город Иркутск за новым ружьем. Совсем недавно там расстреляли адмирала Колчака и в городе вновь у власти были большевики. Для меня это было совершенно рядовым событием, хотя когда-то в другой жизни я имел честь встречаться с Колчаком. Задерживаться в городе на долго мне совсем не хотелось и когда я собирался уходить на центральной улице Иркутска появилась конная колонна Красной Армии. Это были авангардные части пятой армии и одним из первых в ее рядах на черном рысаке восседал мой отец.
Он ни за чтобы меня не узнал, мое лицо почти полностью скрывали длинные не мытые волосы и путанная борода. Но я сам себя выдал. Когда передо мной возникла могучая фигура моего отца затянутая с ног до головы в потертую кожу я просто не смог удержаться от удивления и ужаса.
Как только его холодные стальные глаза скользнули по толпе зевак, в которой стоял и я из моей груди вырвался предательски громкий выкрик. Этот звук был настолько неуместным, что все кто был рядом с опаской отодвинулись от меня, как от чумного.
Так я остался один в расступившейся толпе зевак под тяжелым взглядом родного отца. Он изменился. Его лицо было чисто выбритым , а под большим носом красовались тонкие черные усики. Седоватые кудри были острижены и из под кожаной фуражки с красной звездочкой торчал короткий ежик. Он внимательно всматривался в мою скрюченную фигуру закутанную в самодельный полушубок, а я рассматривал его орден красного знамени на кроваво-красном бархатном подбое.
Он почти проехал мимо, его ноги собрались было пырнуть острыми каблуками коня под ребра для ускорения шага, но тут наши глаза встретились. У меня были мамины глаза. Карие у зрачка и зеленые по краю. Видимо я так сильно таращился на отца, что не увидеть их было не реально. Он на секунду замер, после чего что-то шепнул подъехавшему к нему конному красноармейцу и рванул с места в галоп. Я повернулся в след скрывшемуся в дорожной пыли отцу и пропустил короткий хлесткий удар прикладом в затылок».
Вчера Женя очнулась. Она несколько секунд смотрела в одну точку. Ее большие черные глаза с каждым ударом сердца становились все больше и больше, а потом она закричала. Ее тонкий крик почти сразу скатился на пронзительный визг. Это голод судорогой скручивал ее внутренности в тугой морской узел. Она упала на дно ямы и стала кататься там словно объятая пламенем. Яму я копал несколько дней, когда-то так сделала моя мама и я решил не изобретать велосипед. Яма получилась глубокой с отвесными краями почти в два с половиной роста маленькой девочки. Но ужасное чувство голода рано или поздно заставило бы малышку выбраться из ямы. Когда молодой людоед голоден остановить его способно только одно, еда. Я аккуратно скинул вниз тушку молодого олененка. Женька тут же подскочила к добыче и стала рвать ее на части. Я отошел от края ямы, все таки подобные зрелища не для меня. Как же хорошо, что новым людоедам не требуется именно человечина. Как хорошо, что голод можно утолить любой едой, но лучше всего для этого подходит сырое мясо.
Снизу раздавались звуки чавканья и довольного урчания дикого хищника, иногда эту симфонию прерывали звуки рвущихся сухожилий и трескающихся костей. Через пару часов от оленя не останется ничего, девочка подъест все, до последней косточки и куска шкуры. Даже впитавшая запах дичи земля будет педантично поглощена голодной людоедкой. После этого у нас будет перерыв часа на четыре до следующего приступа голода.