Учеба – главное, - думаю я. И хожу на все пары, сижу в библиотеках, тяну руку на семинарах. Проблемы у меня только с немецким, Verdammt noch mal! Bombenelement! Fucking F;lle! Dummer Artikel! И физкультурой. Осенью мы играем в футбол. Все хотят играть в поле, меня ставят на ворота. Я не возражаю, я стараюсь меньше конфликтовать. Даже на семинарах я спрашиваю, к какой теме группа не готова и берусь отвечать на неё, и не задаю дополнительные вопросы докладчикам.
Мне нравятся индивидуальные занятия. Там глубже изучается предмет, и можно поговорить с преподавателями. Споры, беседы, получение интересной информации – это то, отчего я получаю реальный кайф. Преподаватели иногда говорят и на отвлеченные темы. И вот, во время такой беседы и происходит переломное событие.
Вечер, за окнами темно, в небольшой аудитории приглушенный свет, горят не все лампы. Я ответил на вопросы по предмету. Но у преподавателя настроение поговорить: «Ну, как вам Серёжа, учится в нашем институте? Не скучно?» «Нет, - отвечаю правду, - не скучно! Поменьше бы физкультуры, побольше бы времени на основные предметы». «Ну что вы, - мягко возражает преподаватель, - физкультура важна для здоровья». «Для здоровья? У меня пальцы болят, потому что выбиты мячом, а когда начинаются занятия на лыжах, я пробегаю одну дистанцию и на следующий день уже валяюсь дома с температурой, нос потому что не дышит, хватаю воздух ртом, и всё, привет, бронхит, две недели от учёбы минус». «Так возьмите справку по здоровью». «Не дают!»
«Ну, хорошо, а как вам ваши одногруппники? - преподаватель пытается сменить тему, - как вы думаете, кто-нибудь пойдет в аспирантуру?» «Думаю, пойдут, но на учёбу ребята замотивированы мало». А дальше, по словам некоторых свидетелей, я будто бы произношу фразу: «В основном наш курс это - серая масса, нет ни целей, ни мечты, ни особых талантов». Я не помню, произносил ли я эту фразу. Но сидящий за моей спиной мой сокурсник Вопиловский (к сожалению, или к счастью, память не сохранило его имя) рассказал всем, что я произнес именно эту фразу.
Зная себя, я вполне допускаю, что мог это сделать. Хотя не факт. Всё-таки, мне кажется, я бы выразился деликатней. Почему? Да просто в то время у меня была одна из идей фикс о том, что каждый человек талантлив, и каждого можно научить чему угодно, каждый может достичь совершенства, нужно только время, терпение и хорошие учителя, и дальше: и вот если бы у человека было бессмертие, тогда… каждый бы развился в совершенную личность. Ну и как это вяжется со словами «серая масса»? В пылу, в полемике, в гневе, еще допускаю, я мог бы такое отчебучить, но в тот вечер я, наоборот, был в очень хорошем настроении, благожелательном. Нет, ребята, чего-то этот маленький несчастный Вопиловский не понял, или не дослышал.
А через день перед моей партой выросли несколько парней. Нависли. Тени легли на конспекты. «Ты назвал нас серой массой?» «Я?» «Неважно, у нас есть свидетели» «Какие свидетели?» «Неважно. Ты не усвоил урок. Теперь придется ответить за свои слова» «Как?» - ухмыляюсь я. «Сегодня на физре узнаешь». «То есть - оправдываться нет смысла? Или вы назначите мне адвоката?» «Адвоката не будет, мы доверяем человеку, который нам сказал, что ты это сказал». «То есть моим словам вы не доверяете?» «Ни тебе, ни твоим словам веры нет».
Вот так-то, ничто не забыто, как я был чужим, так и остался, никакие общепримиряющие пьянки не помогли.
Я не пошел на физкультуру. Ни в тот день, ни в следующий раз. А через несколько дней меня ловят в коридоре. Я в плотном кольце. «Ну?» - говорю. «Надо ответить за свои слова». «Сначала докажите, что я говорил эти слова». «Мы спросили у преподавателя, и она подтвердила, что ты назвал нас «серой массой». Пытаюсь шутить: «Слушайте, если вы вот так озаботились этой фразой, глупой и, возможно, даже не сказанной, то кто вы, как не серая масса!» «А, так мы всё-таки серая масса, признаешь?!» «Вы меня вообще слышите? Вы предположение от констатации отличаете?» «Он ещё и издевается, давайте я ему тут вмажу», - хорохорится особо пылкий товарищ. Но это всё-таки институт, храм науки, прямо тут никто не решается начать. Я говорю: «Скажите мне, что за преподаватель, или лучше, пойдемте вместе и спросим у него, говорил я там что-то или нет». «Нет, не пойдем». «Но почему?» «Ты будешь мстить этому преподавателю». «Я? Как?» «Ты придумаешь».
Я не могу вспомнить, когда я произнес эту злополучную фразу. То есть в тот момент не мог вспомнить. При каком преподе, на каких занятиях, кто был в этот момент в кабинете ещё? Но потом, постепенно, это всё выяснилось. Когда я спросил у того самого преподавателя, говорил ли я ей эту фразу, то она ответила, что не помнит.
Я спрашивал и у Вопиловского: «Ну, скажи, мне просто нужна правда: так всё было или не так, и ты придумал, я не сделаю тебе ничего плохого». Но это хитрый свидетель, заискивающе улыбаясь, произнес: «Ты сам знаешь». Да что я знаю-то?! Что же теперь ходить всюду с видокамерой на башке и все свои слова и действия записывать?
А тогда в коридоре, окруженный своими врагами, я как-то очень устал. Мне не хотелось никому противостоять, скандалить, тем более драться. Говорю: «Допустим, я это произнес. Не со зла. Но не важно. Пусть я это сказал, и готов извинится. Хотите сейчас, хотите завтра на занятиях перед всем курсом, хотите в письменной форме, хотите в устной». Они переглянулись. Один сказал: «Давай», но самый жесткий не согласился: «А меня это не устроит! Что значит, извинюсь, за такие слова надо отвечать кровью!»
Вот они – 90-ые.
-Тогда идите вы куда подальше, - говорю. - Хотите – догоняйте, бейте, а я пошел домой!
И я пошел домой. А они остались, что-то оживленно и горячо обсуждая. Делать людям нечего. А коленки мои тряслись, что правда, то правда. И на физкультуру я больше не ходил, пришлось потом отрабатывать перед новым годом на стадионе все пропуски, нарезая круги на стадионе. А был мороз. После чего, естественно – бронхит и веселые каникулы.
Бить меня не стали, выбрали другую тактику – бойкот. К тому времени Марина вышла замуж и ушла в академ, потом и Миша свинтился. Со мной почти никто не разговаривал, я сидел на первом ряду один. Никогда не мечтал оказаться внутри фильма «Чучело», но пришлось. Правда я не был таким ангелом, как главная героиня, и влюблен тоже не был. Мои однокурсники думали, что прижали меня одиночеством, а сами того не ведая принесли большое облегчение. Я начал спокойно учиться. Я никому не был должен, никто не просил у меня конспекты, я не сбегал вместе со всеми с пар, я не готовил никакие вечеринки, не ходил на тусовки. Одиночество, на самом деле, кайф. Ну конечно, не для всех.
В какой-то момент «серая масса» интуитивно почувствовала это. И начались мелкие пакости. Если я выходил из аудитории, мои учебники и тетради могли оказаться разорванными или выброшенными в мусорку. Курс мог договориться перенести занятия на другое время или день и не предупредить меня. Однажды двое чудаков – Леха и Вася, пнули меня в спину, когда я выходил из автобуса. На куртке остался отпечаток обуви. Я его сфотографировал, когда пришел домой. На следующий день, позвал одного из участников инцидента, Леху, на лестницу поговорить. Показал ему фото, сказал, что, если он не извинится, пойду в милицию. И он извинился. Я сделал это не для того, чтобы получить моральное удовлетворение, а для того, чтобы других отвадить совершать глупости. Кто же знал, что через несколько лет этот Леха пойдет работать в ФСБ.
Но особенно усердствовала одна девушка. Уж чем я так ей насолил – не знаю. А может она радела за коллектив. Она была смешливая, компанейская, красивым хрипловатым голосом пела под гитару «Динь-динь-динь, колокольчик звенит…», но мне представлялась просто молодой Шапокляк. Так вот эта девушка бросала мне в спину монетки, спички, мусор, спутанные волосы, огрызки яблок, пакеты из под сока. Преподаватель пишет что-то на доске, тут, бац, мне прилетает. Или листы конспектов слепит помадой. Я уж не говорю о слухах, которые распускали обо мне, я был и убийцей, и вором, и совратителем малолетних, ну и, конечно же, нетрадиционной ориентации. В какой-то момент очередной огрызок переполнил чашу моего терпения. Я сделал очень нехорошую вещь. Я тихо сказал: «Будь ты, сволочь, проклята!» И представил, очень крепко представил, как эта доставала умирает в страшных мучениях.
Увы, моим оружием было только воображение. Внутри себя я мог, что угодно, а снаружи только терпеть. Больше я никого не проклинал, даже тех, кто пытались меня бить. А эту бедную девочку проклял. Через год она вышла замуж. А через два года я проходил практику в лицее. И повел два класса в небольшой поход. Это было накануне Хэллоуина. Мы шли в гору, поднялся сильнейший ветер, похолодало мгновенно, осиновая роща, по которой лежал наш путь, превратилась в гигантскую ловушку. Половина деревьев и веток тут были сухие и хрупкие, ураганный ветер ломал их и бросал на тропинку, да что там, прямо в нас. Я сказал: «Бегом». Мы выбрались без потерь чудом, постояли на вершине горы, полюбовались видом, спустились немного по открытому склону и заночевали в лощине.
А утром выпал снег. Стало очень тихо. Я не спал всю ночь – не мог согреться. Это был мой день рождения. А когда мы пришли в город, я узнал, что эта девочка, которая бросала в меня, чем попало на лекциях в институте и придумывала всякую чушь обо мне, эта девочка умерла во время родов. Ребенка спасли, а её нет. И я мгновенно вспомнил своё проклятие. Я почувствовал свою вину. Я материалист, атеист, ощутил, что в какой-то мере виноват в её смерти. Я даже стал немного бояться себя. Я пообещал себе, что никогда никого не буду проклинать, как бы тяжело не было. И, конечно же, я не сдержал своей клятвы. В сердцах, сгоряча, я пожелал ещё одному человеку испытать то, что он заставил испытать меня. Прошло четыре года и это тоже сбылось. Мистика.
К черту мистику, всё это ерунда. Никто не может словом, сказанным, тем более - внутри себя, причинить вред другому. Или - может? Нет, нет, не может. Но всё же я чувствую свою вину, почему? Наверное, потому, что «серая масса» она не снаружи, она внутри нас. Прощать сложнее, чем проклинать, договариваться хлопотнее, чем бить и объявлять бойкот. И всякая ненависть к кому-то - всегда оборачивается на нас самих.
Сергей Решетнев ©