http://www.proza.ru/2017/09/26/1335
Немцы на Правохеттинской
Всё повторяется в нашем мире, и в этом нет ничего особенного. Сейчас для России вновь настают нелёгкие времена. Что ж, для нас это не впервой, и нам не привыкать к санкциям, против нас вводимым. Это не что-то новое, всё уже было под Луной. В 1981-м году Рональд Рэйган, тогдашний президент Америки, уже вводил против Советского Союза, аналогичные санкции. Тогда он запретил ввозить в нашу страну материалы, технику и высокотехнологичное оборудование для строительства газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород». Ничего, справились тогда, справимся и сейчас.
По договору с европейцами газопровод нужно было построить в кратчайшие сроки, меньше, чем за год, и волею судеб я тоже принял участие в этом строительстве. Правда, тогдашние наши европейские друзья-партнёры оказались покрепче нынешних. Наверное, потому что в те времена ещё не так была развита демократия, и однополые отношения ещё не набрали полную силу и не были так распропагандированы в средствах массовой информации. Европейские мужики всё ещё были мужиками, и мужские качества в них превалировали. Политики ещё не женились на политиках и не венчались в церкви друг с другом. А раз так, то они не пошли на поводу у Вашингтона, стали действовать самостоятельно, поставили нам вовремя необходимое оборудование, прислали квалифицированные кадры, с которыми мы и построили этот газопровод в обещанный срок и надёжного качества.
Проект этого трансконтинентального сооружения, общей протяжённостью 4451 километр, был разработан ещё в 1978-м году. Он предполагал поставку российского газа непосредственно из Уренгойского месторождения в Западную Европу. Газопровод должен был пересечь Уральский хребет, пройти по дну более шестисот больших и малых рек, включая такие, как Обь, Волга, Дон и Днепр, и после ввода в эксплуатацию перекачивать в европейские страны порядка тридцати миллиардов кубометров газа в год.
Итак, как же всё начиналось?…
В 1983-м году я – молодой мастер, но уже достаточно опытный, к тому времени смонтировавший со своей бригадой два цеха турбин на газопроводах Уренгой – Петровск и Уренгой – Новопсков, переехал с компрессорной станции Надым, на Правохеттинскую компрессорную станцию. Через неё и должен был пролегать этот газопровод. Определили новый коридор, проложили новый маршрут по местам, где ещё не ступала нога человека, где ещё не было ни обустроенного жилья, ни дорог, а будущий посёлок Правая Хетта только начинал зарождаться, и работа началась.
Я перевёз свой жилой вагончик, в котором прожил два года, на подвеске вертолёта МИ-6 и подключил к теплотрассе. Работники моей бригады помогли его утеплить и сделать пристройку. Соорудили её из деревянной обшивки, в которую упаковывалось импортное оборудование. Тут была и упаковка от японских шаровых кранов, с помощью которых осуществлялось управление подачей газа в трубах большого диаметра, и обшивка турбин и нагнетателей, а также поддоны, на которые ставилось оборудование. Главное, вся эта упаковка была изготовлена из первоклассной древесины, из которой потом были построены целые трассовые посёлки для рабочих и ИТР. В обиходе мы прозвали их «шанхаями», по аналогии с перенаселённым беднотой китайским городом. Знали бы мы тогда, в какой суперсовременный мегаполис он превратится в скором времени...
Прибыв на место, первым делом я отправился на рабочую площадку определить готовность фундаментов под такелаж турбин и нагнетателей. Мощные бульдозеры «Катерпиллер» и «Комацу», натужно урча двигателями, выравнивали место под будущую компрессорную станцию. На залитых бетоном основаниях для фундаментов сварщики генподрядной организации варили оголовники. На них в скором времени я должен был установить турбины немецкой фирмы «AEG – Kanis», отцентровать их с нагнетателями, навесить вспомогательное оборудование, опробовать его и потом передать всё в лучшем виде заказчику. Помнится, как, впервые придя на место такелажа, я был поражён увиденной мною картиной. Двое сварщиков, лежа на брезенте, варили арматуру под реперные точки, а недалеко от них на небольшом кедре, ещё не сваленном ножом бульдозера, сидела семейка глухарей и с любопытством наблюдала их за работой. Красивые, огромные птицы, качаясь на ветках, спокойно взирали на происходящее. Ещё они не были ничем напуганы, ещё не боялись они ни рёва «катерпиллеров», ни сварочных сполохов, ни громких криков. Ещё не слышали они выстрелов в них направленных и не попадались в силки, а потому не понимали всей той опасности, которая исходит от странных пришельцев без спросу вторгшихся в их среду. Пока им было просто любопытно, не более. Но очень скоро эти птицы поймут, да и другая живность тоже, что спокойная жизнь в этих краях для них навсегда закончилась. Когда мы начнём строительство второй нитки газопровода, эти величественные птицы уже не будут подлетать к компрессорной и на пушечный выстрел...
Осмотрев фундаменты, я отправился к заказчику принимать оборудование. Оно уже прибыло на склад, вернее, было выгружено на открытой площадке, огороженной по периметру сеткой рабицей. Эта площадка и считалась пока складом. Я внимательно осмотрел упаковку турбин, нагнетателей, тщательно проверил её сохранность, а потом пошёл знакомиться с шефперсоналом, прибывшим в посёлок. Это были инженеры тех фирм, которые поставляли нам оборудование. Они должны были осуществлять надзор за всеми нашими работами. На Хетту прибыли представители различных западных фирм из разных стран. Им предстояло прожить вместе с нами на Крайнем Севере в течение года, то есть отбыть весь договорной срок от начала и до конца строительства, вплоть до полного ввода в эксплуатацию газопровода.
Кстати, работать они согласись только с двумя выходными, а до этого у нас был только один – воскресенье. Пришлось руководству нашего «Миннефтегазстроя» пойти на их требования и, так как, работать нам без их ведома не разрешалось, то и у нас появилось два выходных. Потом они и остались после отъезда импортного шефперсонала.
Надзор за моими работами осуществляли сразу два специалиста. Немец Буркхард, который смотрел за монтажом турбин, и француз Андрэ из фирмы «Крезо – Луар», который обязан был наблюдать за монтажом нагнетателей. Всего иностранных специалистов приехало на Правую Хетту человек двадцать, а общее руководство шефперсоналом было поручено представителю немецкой фирмы «Маннесманн». Этим представителем оказался пятидесятилетний упитанный мужик под два метра роста, которого звали Манфред. Ему было поручено общее руководство потому, что именно с его фирмой был заключён наиболее крупный контракт, а именно, на поставку труб большого диаметра. В результате в нашем посёлке немцев оказалось двое: мой - шеф по турбинам и чужой - главный по трубам, ну...и главный по отношению ко всем другим иностранцам. Эти два немца с самого начала взяли в оборот весь остальной импортный персонал компрессорной и на какое-то время установили на ней маленький Третий Рейх.
Но только не для нас, русских. Нас они уважали, не то что моего бедного француза.
В первый же день нашего знакомства, Буркхард попросил меня привести к нему всю бригаду. Он изъявил желание познакомиться с каждым лично. Более того, немец переписал всех моих людей в блокнот и даже спросил у каждого его национальность, которую потом занёс в отдельную графу!!!
В этот же блокнот он потом запишет зимой показания наружного термометра, которые сразят его наповал.
- Боже, - скажет он мне тогда, - я ходил на работу в минус пятьдесят три градуса. Это надо «записальт в мой записной книжка, а то, вернувшись в Эссен, мне никто не поверит».
А пока я поинтересовался у него, зачем это он переписывает моих работников себе в блокнот.
- Чтобы потом было с кого спрашивать, - объяснит он.
- Это что, значит, ты мне не доверяешь? – поинтересуюсь я.
- Дело не в этом, - успокоит он меня, - я тебе доверяю и не сомневаюсь в твоей компетенции, но пусть и рабочий класс знает, что, если сделает что-то не так, то и с него тоже спросится. А, видя, что я их записал в тетрадь, они будут стараться. По крайней мере, это не помешает строительству, – прибавит он, улыбнувшись.
- Немец, есть немец, – подумаю я, - и от этого никуда не деться.
К немцам я тогда относился нормально. Я думал, что Великая Отечественная Война уже давно закончилась, прошло столько лет. Все мы теперь люди-братья, и впереди нас ждёт рай на земле. Но время – это такой своеобразный продукт с такими противоречивыми свойствами... который бывает и длинным и коротким одновременно. Я вспомню потом об этих своих мыслях, когда буду бродить по высокому берегу Правой Хетты между бараков для заключённых, строивших здесь когда-то сталинскую узкоколейку. Тогда эти бараки были ещё целы, и железная дорога была видна с высокого берега. По плану она должна была соединить Воркуту с Норильском, протянувшись по побережью Северного Ледовитого океана. По ней планировалось перевозить полезные ископаемые круглогодично, а не только в короткую летнюю навигацию.
Однажды, прогуливаясь там вместе с женой, мы зашли в один из бараков. В нём ещё были целы нары, на которых спали заключённые, варочные котлы ещё стояли нетронутыми и выглядели так, будто только вчера в них готовилась еда. Внутри они даже блестели на солнце, лучи которого пробивались через дырявую крышу. Я тогда ещё не понимал, что меня отделяют от тех времён какие-то тридцать лет – совсем короткий промежуток времени. Всего лишь три десятилетия назад здесь жили люди, строившие узкоколейку. Они надрывались от непосильного труда, мёрзли, недоедали,недосыпали. Многие так и остались здесь лежать в безымянных могилах…
А тогда мне казалось – тридцать лет, это такой огромный срок, что всё это так давно было, да и было ли…
Потом бараки эти снесут перед самым приездом иностранцев. Пошлют бульдозер и столкнут их в Хетту, чтобы никто не спрашивал, что здесь было до нас…
К концу строительства с Буркхардом мы подружились. Никакой он оказался не «нацик», нормальный немецкий парень, с которым мы построим лучшую компрессорную станцию на Крайнем Севере. Не раз и не два он будет приходить ко мне в гости, прихватив с собой пол-литра «Столичной» из магазина в Финском комплексе, у нас-то на трассе сухой закон так и останется до конца строительства. Мы будем говорить с ним за жизнь, обсуждать волнующие нас проблемы. Обсудим размещение Першингов-2 в Европе. Я буду наседать на него, указывая, что американцы разместили их на немецкой территории без всякого разрешения со стороны хозяев.
- Эти янки ни черта не понимают, - начнёт возражать Буркхард, разгорячившись после первой рюмки «Столичной», - до них не доходит, что вас, русских, не победить, поэтому и навязали нам этот дрянной контракт. Случись что, и всем нам станет хуже. Но у вас в магазинах и так ничего нет, а вы живёте, как ни в чём не бывало. За окном минус пятьдесят, а вы всё равно на работу ходите и не бастуете. Американцам этого не понять. Если их солдатам вовремя мороженое не подвезут, то они и воевать не станут. А вот наша молодёжь в последнее время о вас, русских, тоже почти ничего не знает, но, в отличие от американцев, все мы помним, кто победил во Второй Мировой войне. Отсюда и уважение к вам и вашей стране.
Я соглашался с ним, говорил, что, да, что-то у них было не так, что-то у нас, но друг друга мы уважали. А вот к своим европейским соседям у немцев уже тогда было совсем иное отношение. Сколько раз я просил Буркхарда пригласить француза, посидеть втроём с нами за рюмкой чая, но немец не привёл его ни разу. Подразумеваю, что он это нарочно делал. Мало того, находясь на компрессорной, он старался вообще не разговаривать с Андрэ и всегда поворачивался к нему спиной.
- Буркхард, ты ведёшь себя неэтично, - пенял я ему, - где же твоя хвалёная демократичность?
- Она у меня всегда с собой, - отвечал он бойко, - но с французом я себя вести так не стану, как с тобой. И ты знаешь почему. Мы их за четыре недели победили. И вообще, французам нечего делать в нашей компании.
А мне всё же иногда хотелось поговорить с Андрэ по душам, тем более, что в школе я изучал французский. Поэтому однажды я не вытерпел, выучил одну фразу на его языке (французский словарик у меня в балке лежал, я его с Большой земли привёз и всё ещё не терял надежды освоить этот язык), и выдал ему эту фразу на компрессорной. Сказал я примерно следующее:
- Эскё ву зэт вёню прёмьер фуа а л’Юньон Совьетик? –
Что по-нашему означало:
- Вы впервые в Советском Союзе?
Андрэ сразу поменялся в лице, потом выронил портфель, быстро подобрал его и куда-то убежал. Больше со мной без переводчика он уже не общался.
А Буркхард русский язык знал неплохо. За три года до приезда на Север и нашей с ним встречи здесь, он принимал участие в строительстве компрессорной станции на Украине. Там он познакомился с местной девушкой и неожиданно для себя женился на ней. Но почему-то остался не очень доволен этой женитьбой.
Однажды за рюмкой водки, когда она уже была не первая и даже не вторая, он пожалуется мне:
- Одну ошибку совершил я в жизни, но очень большую, - с горечью скажет он, - не надо было мне на русской жениться.
- А что так, - попеняю я ему, - немки лучше?
- Не то, чтобы лучше, но с этой украинкой у меня одни проблемы. Три года живу с ней, а детей нет. Но, может, это и к лучшему, - добавит он и махнёт рукой.
- Так она украинка, или русская? – уточню я.
Хотя тогда для нас… не только для русских, но и для всех живущих на территории Советского Союза национальность не имела значения. Украинцем ты был, белорусом, евреем или татарином – какая разница, все были братьями, все были с русской душой, раз разговаривали на русском языке.
Частенько, принимая Буркхарда в своём балке (рюмок после трёх он как-то объяснит мне, что Буркхард – это старинное немецкое имя), я буду жарить ему яичницу на электроплитке, а он будет хвалить меня за моё кулинарное искусство, говоря, что я готовлю гораздо лучше, чем их русский повар в Финском комплексе.
Будут и курьёзы в нашем общении, куда ж без них. Однажды, когда мы разгуливали с ним по компрессорной станции, а, значит, всё это происходило по абсолютной трезвости, я решил подшутить над ним. Как оказалось, сделал я это не совсем удачно. Подкравшись к нему сзади, я исподтишка ткнул ему пальцем между лопаток и громко произнёс известную немецкую фразу:
- Хенде Хох!.
Реакция оказалась неожиданной. Буркхард сначала замер, да так, словно окаменел, потом обмяк, ноги у него подкосились, и он начал оседать. Я еле успел его подхватить. Приходил он в себя долго, а когда пришёл, то слёзно просил меня больше так не делать.
Что значит гены! Они передаются из поколения в поколение, а потому на некоторые события наш организм реагирует автоматически, рефлекторно. Признаемся, кому из нас даже сейчас приятно слышать немецкую речь. Мелодичную английскую – да, грассирующую французскую – куда ни шло, а вот немецкую – это вопрос.
На компрессорной станции всему шефперсоналу разрешалось разговаривать только на английском языке и делать это в присутствии переводчика. И, даже если беседа велась гражданами одной страны между собой, всё равно они обязаны были говорить по-английски. Так было прописано в договоре, и так должно было происходить везде, но... не на Хетте. Там это правило постоянно нарушалось, и основными нарушителями были немцы. Когда они оставались вдвоём, то начинали между собой общаться только на родном языке и делали это так громко, что их отрывистая лающая речь была слышна далеко вокруг. Как мне тогда хотелось взять в руки воображаемый «Шмайсер» направить его в их сторону и прокричать:
- Тра-та-та-та…
А почему? Да потому, что все наши страхи растут из детства. В детстве все мы вдоволь насмотрелись фильмов про войну, вот и режет нам до сих пор слух немецкая речь.
Но...всё проходит в этом мире, как всегда незаметно. Компрессорную мы построили, настало время расставания. К середине лета 84-го года я закончил монтаж турбоагрегатов «AEG-Kanis», каждую мощностью по 25-ть мегаватт, и собрался в отпуск. Буркхард подписал мне все акты приёмки, и я отнёс их заказчику.
Начальник отделения Надымской Дирекции, Петросьянц Павел Саркисович, принял меня радушно в своём кабинете.
- А-а-а, первый на получение денег, - поздравил он меня, - молодец!
Но потом на планёрке, ещё до моего отъезда, он вдруг неожиданно заявит управляющему, что, дескать, турбинист, то есть я, всё время пил водку с немцем, и тот, не глядя, подписал ему все акты.
- Надо бы местному КГБисту пожаловаться, - скажет он, - пусть их обоих вызовет и как следует разберётся.
Но управляющий не принял всерьёз возражения Петросьянца, лично ознакомился с актами, подписанными Буркхардом, и отпустил меня в отпуск.
Перед отъездом я устроил прощальный банкет. Привёз из Надыма литровую бутылку «Столичной», купленную в ресторане «65-я Параллель», там же я приобрёл две баночки икры: красной и чёрной, а на пекарне в посёлке Хетта достал два огромных ещё горячих батона. Разрезал их пополам и намазал все четыре половинки сначала сливочным маслом, а потом сверху чёрной и красной икрой.
- Молодцы русские, - похвалит меня Буркхард, когда мы будем стоять с ним в ожидании моего отлёта на вертолётной площадке, - твой отъезд я запомню надолго. Дома, в Эссене, я расскажу и о тебе и обо всех русских людях своим друзьям. Пусть знают, что вы не такие уж и дикие. Хотя, - он рассмеялся, - в Надыме в «65-й Параллели» мне ухо в шапке-ушанке оторвали во время драки, которую ты мне подарил. Но – это чепуха. Настоящий мужик, да ещё после рюмки иногда обязан подраться. Особенно, если была замешана женщина… Даст Бог, свидимся! – сказал он, обнял меня и уронил слезу.
Я запрыгнул в вертолёт, который быстро домчал меня до Надыма.
Прилетев в Брянск, уже на следующий день я обнаружил в своём почтовом ящике повестку из КГБ.
- Вот те, на, - опешил я, - не успел приехать, а уже в компетентные органы вызывают. И попробуй не пойти…Неужели Петросьянц настучал на меня?
Но, всё оказалось гораздо прозаичней. Мой институтский друг решил продолжить карьеру в этой организации, а она в свою очередь, прежде, чем его принять в свои ряды, решила провести опрос всех его близких и знакомых. В конечном счёте, попасть ему в эту организацию не удалось, но это уже другая история.
18 октября 2017г
P.S. На фото - я, в цехе Правохеттинской компрессорной станции. На заднем плане турбоагрегат фирмы «AEG-Kanis», до окончания стройки ещё полгода. Фото сделано Буркхардом Нойхоффеном в феврале 1984-го года.
http://www.proza.ru/2017/10/28/1132