ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга 7. И все-таки она верится!
Глава 5. Анатолий Никитин-второй
Остров в океане
Анатолий успел бросить взгляд к верху – туда, где за окрестностями наблюдала самая прекрасная женщина во Вселенной – его Бэйла. Ему даже показалось, что он разглядел ее сквозь пятьдесят метров, отделявших панорамные окна верхнего этажа цитадели от площадки перед ней; увидел, а скорее, представил себе, как она раскрыла рот в громком предупреждающем крике. Рука сама, без команды, рванулась назад, натягивая на голову шлем, и отрезая тракториста от окружающего мира. От площадки, на которой замерли в недоумении и подступающем ужасе самые близкие люди – командир, его Оксана, профессор, Левины, и многие другие. Все, кто выскочил из цитадели, чтобы разделить с полковником Кудрявцев радость победы над Спящим богом. Первым подал голос крупный щенок, копия своего отца - погибшего минуты назад Малыша. Его лай был злым, остервенелым; он смог заглушить грозный и всеобъемлющий рокот волны, которая уже занимала собой половину горизонта, и готовилась обрушиться на город, на цитадель, на него – Анатолия Никитина!
Первой мыслью тракториста было броситься назад, к распахнутым дверям цитадели, в которой – он был уверен – можно было спрятаться от любой опасности. Еще мелькнуло, и растаяло, как бесперспективное, желание броситься на помощь ближайшей женщине, или ребенку – несколько малышей тоже выскочили наружу на волне общей радости взрослых, забывших о безопасности.
- Бесперспективное, - шептал в голове кто-то бесконечно далекий, но точный в своих определениях, - потому что времени нет; потому что волна уже падает.
Никитин успел сделать единственное, что было возможно в такой ситуации; скорее тело среагировало само – вслед за стремительным движением командира, который подхватил на руки Оксану, для которой сам же изготовил специальный «беременный» комбинезон, и вжался вместе с ней в ступени лестницы, ведущей к входу на площадку. Тракторист упал где стоял – двумя ступенями выше, чем командир с женой – и закрыл глаза. Ожидание страшного, смертельного удара, было недолгим. А мысль о том, что комбинезон, изготовленный из чудо-пластмассы, может выдержать и не такие нагрузки, пришла с опозданием. Когда его, нелепо размахивающего руками-ногами, пронесло мимо цитадели, ударив о ее край, и погнало на гребне волны в неведомую даль.
Анатолий действительно «оседлал» волну. В первые мгновения этого полета он даже успел восхититься своим нежданно обретенным мастерством. Все тот же холодный голос в голове тем временем комментировал, не останавливаясь:
- Накрыло все; даже верхушку цитадели. Вижу тела… кажется, пытаются выгрести. Кто? Непонятно… Еще вижу что-то черное, и громадное, надвигающееся вслед за волной…
В следующее мгновение все – и этот самый голос, и обретенное «мастерство», и сам Анатолий стремительно полетели вниз – в яму, которая образовалась между двумя гребнями волн. Это не было смертельным; камуфляж обладал автономией в несколько часов. Гораздо неприятнее было то, что в глубине эта часть моря, или океана, напоминала взбесившуюся стиральную машину. Потом его выбросило наружу, как пробку. Но лучше бы этого не случилось! От той черной громадины, что возвышалась своими бесформенными очертаниями даже над мелькнувшим на мгновение изумрудным шпилем цитадели, вдруг принесло жуткий вопль, который легко пробился даже сквозь защиту шлема, и заставил тракториста в ужасе схватиться ладонями за твердый шлем – как будто это могло помочь прикрыть уши. Казалось, весь океан замер в ожидании вселенского катаклизма; даже в небе, затянутом низкими грозовыми тучами, этот вопль прорвал внушительную прореху. Из нее в глаза теряющего сознания Никитина брызнуло щедрой порцией солнечных лучей; жарких, и совсем не ласковых. А потом визг в голове, сравнимый децибелами с сотнями бензопил «Дружба» - когда она вгрызается цепью в неподатливую сухую древесину – достиг такой высоты и силы, что человеческий мозг просто не в состоянии был вынести ее. Анатолий отключился…
Сознание возвращалось медленно, вместе с монотонными резкими толчками. Нет – не сердца. Этот жизненно важный орган если и мог куда-то спрятаться из грудной клетки, так это в пятки – после пережитого ужаса. Но никак не в макушку, защищенную шлемом. Толчки, между тем, ощущались именно этой важной частью тела.
- Не менее важной, чем то же сердце, - вяло пробилась первая мысль, - учитывая, что я в нее ем!
Анатолий резко свел ноги, пытаясь принять позу эмбриона, и тем самым хоть немного приглушить свербящую боль в желудке. Какими бы незначительными ни были повреждения организма, заключенного в непробиваемую камуфляжную броню, они сейчас требовали калорий, и еще раз калорий. Тех самых, что в организм вносят деликатесы Зины Егоровой.
- Вносили! – Никитин вспомнил все, и матюгнулся.
И от невозможности оказаться среди своих; помочь тем, кто нуждался в помощи больше него самого, и по той причине, что свернуться в клубок не получилось. Коленки уперлись во что-то жесткое, скорее всего, в подножие камня, о который и билась его многострадальная макушка. Следующим движением Анатолия был молодецкий прыжок, заставивший тело буквально взлететь на этот камень; на сушу, где ничего не напоминало ему о городе, о товарищах. Но это была суша! Он одним резким рывком содрал с себя шлем, и тут же едва не застонал – к боли в желудке прибавилась нестерпимая резь в глазах. Солнце и тут, на суше, было немилосердно ярким, бьющим наотмашь кулаком солнечных лучей – совсем как в мультике «Ну, погоди!». Анатолий ничем волка из мультфильма не напоминал. Разве что тем, что и ему сейчас грезились совершенно фантастические картинки. Вокруг поражало своим буйством нагромождение камней самых разных размеров и форм; крупные были не меньше его «Беларуси». Этот хаотичный бруствер охранял от волн, которые – помнило тело и разум тракториста – могли достигать высоты цитадели, в которой было почти пятьдесят метров, еще более буйные заросли какого-то неестественного цвета.
- Мандаринового, - вспомнил Анатолий известную песню из своей первой жизни.
Лучше бы он не делал этого! Ярко-оранжевый плод, мгновенно всплывший в памяти отчетливой картинкой, и ощущением свежей сладости во рту, взорвался в животе новым приступом боли. Никитин сам не заметил, как преодолел кучу камней, поставившую бы в тупик самого опытного альпиниста, или паркурщика. И все с одной, вполне осознанной целью – найти в зарослях что-то съедобное, и вонзить в это «что-то» зубы. Контроль за собственным сознанием и организмом удалось вернуть, только когда на камуфляж действительно закапали крупные капли неведомого плода, который он сорвал с низко висящей ветки. Что это было за дерево?
- Какая-то из пальм, - отстраненно зафиксировал Анатолий, срывая пятый, или шестой по счету плод, - только почему вкус у него какой-то странный? Словно в ней смешались сразу все фрукты и ягоды, которые я прежде пробовал.
Действительно – стоило лишь мозгу, независимо от желания хозяина, вспомнить очередной вкус, и он тут же заполнял полость рта. Неугомонная сущность тракториста-исследователя тут же дала о себе знать. Он принялся уже вполне осознанно представлять себе поочередно те самые ряды фруктовых деревьев, что ряд за рядом заполняли пустующие окрестности города благодаря заботам и таланту землячки, Любы Ульяновой. На мгновение сердце стиснуло болью – он вспомнил, что именно «баба Люба» стояла рядом с ним на ступенях цитадели в тот самый миг, когда он поднял голову, пытаясь отыскать за блестящими окнами штаба Бэйлу. А значит, у нее не было ни малейшего шанса спастись. А ведь рядом стояли и другие – та же Зина Егорова, к примеру. «Пример» отозвался новым уколом в сердце, и совершенно фантастическим поворотом в эксперименте. Никитину вдруг вспомнилась отбивная из мастодонта, приготовленная по фирменному рецепту Зинаиды Сергеевны, и рот тут же заполнился новым восхитительным вкусом; в нем Анатолий теперь распознавал и то самое мясо, и лучок, прожаренный до золотистого цвета, и неуловимый запах чесночка и каких-то трав, привнесенных еще из родного мира двадцать первого века.
Теперь процесс насыщения пошел быстрее; словно он действительно жевал сочный кусок мяса. Или действительно жевал? Никитин едва удержался от еще одной фазы эксперимента – не выплюнул на ладонь пережеванную мясную кашицу. Вместо этого он проглотил комок, который оказался последним; больше в ненасытную, казалось, утробу тракториста ничего не влезло. Теперь можно было и оглядеться. В той части неведомой тверди, где оказался Анатолий, видно было немого – те самые камни, на которые он смотрел с понятной опаской и недоумением: как он это перескочил через них одним дыханием, не переломав ноги? За камнями была видна необозримая ширь океана, или моря, которое вообще-то располагалось километрах в ста от города.
- А сколько сейчас до него от меня? – задал себе Никитин вполне уместный вопрос.
Ни километры (или морские мили); ни направление, в котором надо было искать близких ему людей, прежде всего Бэйлу (еще один укол в груди), было неизвестным. Может, их разделяло огромное водное пространство, а может, остроконечный шпиль цитадели скрывался за вершиной горы, которая уступами поднималась перед Анатолием, обещая новые чудеса; быть может, еще поразительней, чем дерево, одарившее его сразу и первым, и вторым блюдом, и десертом.
- Это я еще чарочку для аппетита не пожелал, - усмехнулся Анатолий, попытавшись прогнать, или хотя бы загнать поглубже внутри души горькие мысли, - так что путь сейчас один – наверх, к вершине.
Сказано – сделано. Времени на отдых Никитин себе не позволил. Решил, что отдохнул, пока болтался в море, подобно бутылке с письмом моряка, потерпевшего крушение. Это сравнение ему понравилось. Оставалось решить – какое послание он несет внутри себя? И для кого? Пока ни одного представителя местной фауны он не видел, несмотря на обилие флоры, несомненно, таящей в себе много полезных вкусностей.
- Или вкусных полезностей, - поправил он себя, стирая со лба обильно выступивший пот.
Впрочем, липкой влаги на лбу, или другой части тела не было. Жаркое солнце заставляло капли пота испаряться сразу же, лишь только они проступали наружу. Так что Анатолий невольно принялся присматриваться к деревьям и кустарникам в поисках плодов, способных утолить нешуточную жажду. Но раньше помог слух; веселое журчание воды он услышал прежде, чем наткнулся за поворотом едва заметной тропы, проложенной неведомыми восходителями на гору (скорее всего, дикими зверями), на тонкую, практически невидную на фоне темной скалы струйку воды, падающую с неведомой высоты. Она практически неслышно разбивалась о камни, которые образовывали правильный круг небольшого водоема. Здесь следов было побольше; очень непрофессиональный охотник Никитин даже рискнул предположить, что зверь, оставивший на влажной глине, пласт которой заходил за бордюрчик из камней, круглые следы, сравнимые с размером его ладони, и глубокие вмятины когтей, был здесь не далее как…
- Сейчас! – успел подумать Анатолий, падая прямо в водоем под грузом чудовищно тяжелого тела, обрушившегося ему на спину.
Если бы неведомый пока хищник дотянулся в своем броске до незащищенной головы тракториста, тут бы его исследования и пришел конец. Теперь же Анатолий прежде всего хлебнул широко открытым ртом глоток морозно-холодной воды, и дернулся левой рукой за плечо, в надежде достать, и накинуть на голову спасительный шлем. Правая ладонь сама, без всякой команды, сжалась вокруг рукояти ножа, острота которого не раз была проверена; только не на живой плоти. В нее, отозвавшуюся свирепым воем, лезвие длиной в двадцать пять сантиметров вошло легче, и быстрее, чем в дерево, или грунт – ничего иного тракторист прежде резать, или строгать не пробовал. Хватка тяжелого тела чуть ослабла, и это позволило Анатолию вывернуться из-под него, вскочить на ноги – все там же, в небольшом озерце, где уровень воды едва доходил до колен – и нахлобучить все-таки на голову шлем. Теперь он не боялся никого и ничего. Даже зверя явно кошачьей породы размером с взрослого льва.
- Или тигра! – добавил весу противнику тракторист, - но до собакомедведя, или там махайрода ты, дружок, не дорос.
«Дружок», весом превышавший человека не самой хлипкой комплекции раза в четыре, если не в пять, присел на задних ногах, которые не поместились в водоеме, и прыгнул вперед, прямо на грудь Анатолия. Никитин не стал даже пытаться остановить эту живую махину. Безгранично доверяя защитным свойствам камуфляжа, он принял зверя в объятия – одной левой. Правая успела нанести несколько глубоких, до самой гарды, ударов, прежде чем они вместе упали в озерце, в котором мало что оставалось от воды, явно копившейся здесь стараниями крошечного водопада месяцами, годами…
- Да хоть тысячелетиями, - воскликнул про себя Анатолий, - когда же ты, наконец, сдохнешь, паскуда?
«Паскуда», какой-то из родственников домашней кошки (только чей это был дом?) умирать никак не желала. Тракторист истыкал всю шкуру огненно-оранжевого цвета, украшенного редкими черными полосами (все-таки тигр!), так что она – если бы кто-то задумал освежевать труп хищника, годилась бы разве что на коврик.
- Из которого не нужно было бы вытряхивать песок, - подумал Анатолий, утверждаясь дрожащими ногами на дне водоема, воды в котором было теперь лишь по щиколотку, - потому что весь он будет сам проваливаться в эти дырки.
Длинное полосатое тело, протянувшееся в длину от одной каменной стенки до противоположной, дернулось в последний раз, и застыло. Никитин едва сдержал себя от глупой попытки водрузить на мертвого хищника ногу, и огласить окрестности ликующим воплем, достойным Тарзана. Эпопея этого героя романов Бэрроуза в библиотеке тракториста лесничества когда-то занимала достойное место.
- А может, и сейчас занимает, - подумал Никитин, откидывая шлем за плечи, и жадно подставляя рот под тонкую струйку воды.
Зубы тут же заломило от немилосердного холода, который тоненький ручеек как-то умудрялся сохранять в звенящей жаре окрестностей. Никитин поднял было голову, чтобы оценить высоту, с которой низвергался вниз водопад, но застрял взглядом, едва оторвав его от радуги, которая успела восстановиться у краешка водоема после той «бури», что устроили в нем человек и зверь. Потому что прямо за водопадом, в скале, темнело отверстие грота, или пещеры. Отверстие достаточно большое, чтобы в него мог протиснуться человек.
- И даже зверь, - решил Анатолий, только теперь понявший, откуда мог появиться тигр.
Он нагнулся, подставляя под холодную струйку камуфляж на спине. Никакого холода, конечно же, защитный комбинезон не пропускал; но тракторист и не ощутил бы его. Потому что все внимание человека было приковано к следам, ведущим внутрь пещеры. По большей части это были отпечатки звериных лап; самые свежие и глубокие – как догадался Никитин – тигр оставил, прыгая на его спину. Но не это было самым поразительным. С краешку этой тропы, ведущей в неведомую пока темноту внутренностей горы, в глине отчетливо отпечатался еще один след. Неестественно широкий, быть может, расплывшийся во влажной глине, он не был тигриным. Он был человеческим! Тракторист замер – точно как Робинзон Крузо на картинке в книжке из школьных лет. Изумление; даже ступор Никитина вполне можно было понять – хотя знаменитый островитянин ждал своего следа годы, а наш герой видел в последний раз людей, своих друзей, не больше нескольких часов назад.
Но этот след никак не мог принадлежать кому-то из горожан. На чем основывалась эта уверенность, Анатолий и сам бы не смог объяснить. Но уверенность была – это не просто чужой; это чужеродный след. Он не обрадовался тому, что окрестности, возможно, населены. Более того – удвоил, даже утроил внимание, прежде чем шагнуть в пещеру. Теперь никто не смог бы неожиданно прыгнуть ему на спину.
- Разве что опытный разведчик, - подумал Никитин, опять невольно вспоминая товарищей, - такой, как товарищ полковник.
В просторном зале, куда он попал по извилистому, темному ходу, где Анатолий местами касался руками сразу обеих стен, было удивительно светло. Никаких видимых источников света не было видно. Да Никитин их и не искал. Его внимание сразу сфокусировалось в углу, где зловещей неопрятной кучкой белели кости – скорее всего, того самого человекообразного существа, который оставил следы у входа. Потому что первыми в глаза бросились ступни, оставшиеся целыми; даже не запачканными кровью, которой вокруг было предостаточно. Камни вокруг, и какое-то тряпье, которое прежде явно служило этому существу постелью, было щедро полито красной «краской», еще не застывшей в прохладе пещеры.
- Так что, дружок, - обратился к мертвому островитянину Анатолий, поднявший одну из оторванных ног без всякого смущения, - я, на твое несчастье, немного опоздал. А так, глядишь, рассказал бы мне, куда это я попал. Ох, ты!
Он едва не выпустил из рук этот зловещий кусок плоти. Потому что левая рука Никитина (опять без всякой команды со стороны головного мозга) ухватилась за неестественно длинный мизинец, и оттянула его в сторону, явив неярким окрестностям растянувшуюся пленку. Такую Анатолий видел у белок-летяг – в учебнике по биологии, или у лягушек, выловленных в детстве в деревенском пруду. Что они, мальчишки, делали тогда с несчастными земноводными, тракторист не пожелал вспоминать. Ногу же, откушенную от туловища челюстью тигра посредине бедра он бережно опустил на утоптанный пол, чтобы шагнуть к новой «добыче». Шагнуть мимо туловища, от которого мало что осталось, к голове незнакомца, закатившейся в другой угол. Эту часть мертвого организма он поднял много бережней, с каким-то почти мистическим трепетом. Хотя раньше Анатолий за собой какой-то особой чувствительности не замечал. Он повернул к себе это лицо, предварительно зачем-то закрыв глаза. А потом медленно открыл их, едва не заорав, и отбросив от себя подальше этот страшный груз. Потому что на него мертвыми глазами смотрел… он сам – Анатолий Николаевич Никитин. Может быть, при более тщательном рассмотрении этой страшной находки, он и разглядел бы отличия; скорее всего, рассмотрел бы. Но этого ему не требовалось. Так же верно, как прежде, он уверился – сейчас он держал в руках кусок собственной плоти; пусть исторгнутой когда-то, и прожившей, быть может, десятки лет отдельно от него. Даже то обстоятельство, что щека, за которую он взялся, вдруг легко разделилась внизу на две части, и явила пораженному землянину самые настоящие жаберные щели, ничего не меняло.
Поэтому с головой он обошелся гораздо бережней; опустил ее на тряпье, оказавшееся при ближайшем рассмотрении кучей высохших мягких водорослей, так, как когда-то баюкал руку с откушенной собакомедведем ладонью. Но ту ладошку его организм, получивший от Спящего бога могучую регенерацию, отрастил. А эту голову можно было лишь похоронить…
Анатолий надолго замолчал, уставившись в огонь факела.
- А потом? Что было потом? – затеребил его за рукав камуфляжа недавно обретенный двойник, прилетевший сюда, на побережье, вместе со всем городом.
Сейчас Никитин, спасенный из морских глубин каким-то человеколюбивых осьминогом (бывают и такие!) отвлекся от этой невероятной картинки, как и от другого своего двойника – дикого, и могучего до неприличия. Он опять переживал свое первое спасение, страшную находку в пещере, и еще более волнующие события, последовавшие через несколько… Недель? Месяцев? Точно сказать Никитин не мог, потому что жаркое солнце за все время пребывания его в той пещере ни разу не опустилось за горизонт.
- Что потом? – очнулся он, продолжая рассказ, - потом я просто жил. Похоронил останки своего двойника; сбросил вниз по склону тигра, и почистил, насколько мог, водоем. Его, как я понял, соорудил мой предшественник на этом острове.
- Острове?! – воскликнули сразу оба двойника.
- Да, кивнул Никитин-островитянин, - не сразу, но я поднялся-таки на вершину горы. И уже там убедился, что вокруг только океан, или море – кому как нравится. Так что я вернулся к пещере, нашел в окрестностях несколько деревьев, которые назвал «столовыми Зины Егоровой», и стал ждать.
- Чего? - первым опять выступил меньший двойник.
- У моря погоды, - усмехнулся Анатолий, - а если честно, то какого-нибудь знака. Или появления кого-то, или чего-то.
- Дождался?
- Да, - кивнул Никитин, - но прежде я нашел еще в одном углу пещеры вот это.
Он порылся во внутреннем кармане камуфляжа, и достал из него камень размером с куриное яйцо. Даже здесь, в полутьме, этот камень полыхнул изнутри ярким изумрудным пламенем, на что большинство присутствующих отреагировало восторженными и изумленными возгласами. Только полковник Кудрявцев промолчал. Вместо бессмысленного содрогания воздуха он нагнулся к Анатолию, и ловко вывернул камень из его ладони. Никитину на мгновение стало неуютно, даже тоскливо. Этот бриллиант (если только это был бриллиант, а не другой драгоценный камень) он с первого дня своей одиссеи на острове считал талисманом. Теперь же…
Теперь командир (почти свой!) всмотрелся в камень, потом замер с закрытыми глазами, словно прислушиваясь к шепоту артефакта, и, наконец, удовлетворенно кивнул.
- Да, это он, один из семи!
- Вы знаете, товарищ полковник? - невольно прошептал Анатолий.
- А кто еще знает? – тут же повернулся к нему Кудрявцев.
- Она.
- Кто она? – теперь вопрос командира прозвучал жестко, требовательно, и Никитин невольно подтянулся сидя.
Ноги, кстати, уже вполне позволяли вскочить на камнях, и вытянуться по-настоящему, как учили в армии. Но глаза полковника торопили, и тракторист ответил, не поднимаясь:
- Бэйла, товарищ полковник. Бэйлу выбросило однажды штормом. Она только и успела рассказать мне о семи камнях, и о своем любимом, который бежал из племени, и унес один из артефактов…