Стихотворение "Две силы есть" датировано: март 1869 года
Тему и идею этого произведения (это же является и выводом) можно определить заключительными строками.
«Таков уж свет: он тем бесчеловечней,
Чем человечно-искренней вина.»
Стихотворение состоит из восьми строф, каждая из которых делится на две части, происходит некая повторяемость по принципам построения произведения, по способу изложения и по использованию художественных приемов. Поэтому тождество между строфами проявляется довольно четко. Например, между I и V строфами:
I Две силы есть – две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мы под рукой
V И горе ей – увы, двойное горе,-
Той гордой силе, гордо-молодой.
В обеих строфах наблюдается повторение, этот прием служит усилению мысли, придает ей большую эмоциональную окраску.
II-ая и VI-ая строфы так же тождественны, как и I-ая с V-ой . Если во II-ой строфе дается характеристика двум роковым силам, злым и неотразимым, то в VI-ой идет раскрытие сути третьей силы, противопоставленной двум первым.
II. И та, и тот равно неотразимы,
………………………………..
……………………………….
Их приговор смыкает всем уста.
VI .Когда она при роковом сознанье
…………………………………..
………………………………….
Идет сама навстречу клеветы.
Если обратить внимание на последние строчки обеих строф, нельзя не заметить, как ярко выражается противопоставление этих сил.
“Их приговор смыкает всем уста”, и, несмотря на это, противоположная сила “Идет сама навстречу клеветы”.
Так же можно сравнить III-ю с VII-ой, IV-ую с VIII-ой строфами. Все это относительно композиции произведения. Сюжет строится так.
I-ая строфа –
вступление, минипролог, в котором приводится некоторое объяснение того, что можно ожидать в его дальнейшем содержании.
II-ая строфа –
выполняет функцию объединения, поэт делает упор на общее между Смертью и Судом людским.
Дальше сюжет строится на сравнении этих двух роковых сил – Смерти и Суда, III –я и IV-ая строфы раскрывают суть “Смерти” и “Суда”.
V-ая строфа –
Воспринимается как возглас восхищения третьей силой. Силой, которая отваживается, осмеливается вступить в поединок с одной из роковых сил – с людским Судом. Возвышаемая поэтом, возможно недосягаемая даже для самого поэта, сила вступает в бой с людским Судом не по принуждению, а по своей собственной воле. Нравственная чистота и искренность, которые собственно и являются (по контексту) генераторами этой третьей силы, в конце концов, могут оказаться выше всякой хулы. В духовно-нравственном плане и при твердых позициях они всегда победители. Поэт преклоняется перед этой возвышенной силой и сочувствует ей, его симпатии, без всякого сомнения, на стороне этой силы.
Кульминация стихотворения определяется конфликтом между Искренностью и Честью с одной стороны и людским Судом, с другой. Смерть как действующее лицо усиливает этот конфликт. Поэт настойчиво напоминает о том, что смерть неумолимо заявляет о себе, и нет никакого смысла спорить с ней. Произведение завершается философской аксиомой, выведенной автором.
“Да, горе ей – чем простосердечней,
Тем кажется виновнее она…
Таков уж свет: он там бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина.”
В создании стихотворения используются различные художественные приемы: сравнения, эпитеты, метафоры, очеловечивание абстрактных понятий и явлений. Поэт утверждает, что есть они эти “Две силы”. Усиливает это утверждение тем, что добавляет понятие “роковые”, то есть, неизбежные.
Дальше используется метафора, смысл которой заключается в том, что, любой человек, всю жизнь находится “под рукой” у неких таинственных господ.
Присутствует прием одухотворения таинственных сил – Смерти и Суда. Тютчев придает образам Смерти и Суда людские черты: “неотразимость” т.е. неповторимость, единственность, особенность; “безответственность”, неизменно присущая взбалмошным ненадежным людям; “беспощадность” и “глухость” к любому несогласию, роптанию со стороны жертвы.
Речь идёт о том, что их приговор не подлежит обсуждению или пересмотру. Подразумевается, что даже абсолютный монарх не обладает такой силой, так как при всей неограниченности власти человеческие возможности весьма ограничены.
Обратив внимание читателя на факты, объединяющие эти две силы, он тут же повествует и о различиях:
“Но смерть честней” – эпитет, наделяющий смерть человеческой чертой: честностью, чуждостью лицемерия и даже “не смущается” (опять эпитет) то есть независимо от того, смиренна ли жертва или осмеливается роптать, “Своей косой равняет всех она”.
Что касается Света – название высшего общества, которое тоже имеет переносное значение. “Свет” так же наделен людскими чертами, присущими преимущественно людям из "Света", которые “Не косят сплошь, но лучшие колосья (имеются в виду лучшие человеческие черты или самые стоящие люди)
Нередко с корнем вырывает вон”.
II-ая половина стихотворения, второй цикл вещания, является неким отражением I-ой половины.
Третья сила. Гордая сила, гордо-молодая сила. Эта сила возможна только при молодости Духа. Здесь проявляется и отношение поэта к НЕЙ, то ли к обладателю этой силой, то ли к абстрактному явлению, которое поэт наделяет лучшими человеческими качествами.
“Вступающий с решимостью во взоре,
С улыбкой на устах – в неравный бой.” – в бой метафорический.
И, действительно, человек, осмелившийся вступить в бой с “людским Судом”, наверное, осознает безнадежность своего положения. Но это не отпугивает его от намеченной линии поведения, от принципиально важных вопросов. Поэт восторженно обрисовывает, пытается донести до читателя магию образа Силы, вопреки всем обстоятельствам смело идущей навстречу клеветы. И, надо полагать, что описанное, обрисованное поэтом обаяние и красота такой Силы отражаются, а вернее, эта Сила сама является отражением поведения личности, индивида – носителя необычной силы, природу которой Тютчев не берется объяснить в данном стихотворении. Он ограничивается только характеристикой этой Силы и ее носителя; констатирует, что Сила, исходящая от отверженного обществом человека не лицемерит, не дает упасть лицом в грязь, - “И не дает принизиться ему”.
Самая значительная, самая глубокая мысль стихотворения, философская мысль оставлена на конец. И действительно, чем человек честнее, чем искреннее и откровеннее, тем он беззащитнее перед коварством толпы (возможно, от того, что слишком не похож он на тех, кто хорошо себя чувствует в лицемерной толпе).
Тютчев не берется решать эти проблемы, выявлять причины такого явления. Он только с горечью констатирует:
“Таков уж свет: он тем бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина.”
Вина? Действительно ли это вина? Нет, автор не считает это виной. Виной данное явление считается лишь по утверждению толпы.