Острова нашего детства. Это не только острова Катуни. У каждого из нас были в детстве свои островки, где мы жили в своём мире, созревали для дальнего полёта как птенцы в гнезде.
Пацаны брали меня на сенокос возить копны, на выпаса пасти коров, на горные склоны и на острова собирать ягоду, на речку рыбачить. С речки я приходил домой иногда уже в сумерках и мне дома за это здорово влетало. Во время половодья мальчишки бродили по ближним речным островам и старыми тюлевыми занавесками неводили гольянов в протоках. Такой невод считался для малышни особым шиком. В ход шли также рубашки и штаны. Часто ставили стеклянные банки заткнутые картошкой. Из крупной картофелины вырезали воронку и этой воронкой затыкали банку. Для приманки пихали в банку хлебные крошки. Иной раз банки набивались гольянами битком. В банке бушевал настоящий фейерверк.
Удочками ловили пескарей на речных перекатах, иногда по полдня стоя по колено в ледяной воде. Если повезёт, то можно было зацепить хариуса и даже таймешонка. Леска натягивалась как струна и её дрожь шла через удилище прямо к мальчишечьему сердцу. Ликованию не было предела. С таким уловом любой пацан ограждён как от насмешек знакомых так и от родительских взбучек.
В то время были ещё на Катуни рыбаки-профессионалы. Они ловили тайменей и хариусов закидушками, корабликами и сетям, ставили запруды, корчажки, а в половодье неводили. Дохода большого они с улова не имели и промышляли больше, гонимые рыбачьей страстью, оставшейся с детства. В сельмаге, помню, лежал на прилавке огромный налим. Его никто не собирался покупать и продавщица тётя Стеша боялась, что рыбина протухнет.
Тогда денег у людей в деревне почти не было. Ребятня прирабатывала как могла на сенокосе, на облепихе, на кизяках, на тряпках, на костях, на металлоломе, на золе. Помню как я за сданную облепиху купил Ленке капронового ёжика, а себе целую пачку рыболовных крючков. Крючков мне хватило на два лета, а ёжика каждую зиму мама ставила на вату между оконными рамами. В долгие зимние вечера, во время буранов ёжик не ёжился от холода, а навострив нос глядел на улицу через заледенелое окно, будто грезил о лете, о пыльных переулках, о зелёных островах, о рясной клубнике на солнцепёке, о грибах в лесу.
Зимой в ясные дни вся ребятня пропадала либо на горе либо на речном льду. -Мам, я пойду на гору!
-Мам, я пойду на речку! - выклянчивали мы дома каждый свою мальчишечью свободу.
Наше детство было действительно счастливым. Родителям легко было удовлетворять наши запросы. Самым дорогим подарком была свобода действий. Когда можно было бросить все домашние дела и умчаться в наш романтичный счастливый детский мир. Этот мир мы открывали для себя не с голубых экранов в тесном углу, а под огромным голубым небосводом, где весь мир был наш.
Телевидение ещё не успело испортить нам жизнь и нам некогда было смотреть как живут другие люди. Мы жили сами. Я как и все пацаны зимой поил коров, чистил стайки, убирал снег со двора, летом тяпал и окучивал картошку, полол грядки, усердно топтал кизяки - делал всё что ни попросят, лишь бы меня отпустили на речку или на гору.
Поздней осенью нас тянуло на первый тонкий лёд. Лёд трещит под коньками, по его чистой зеркальной поверхности молнией летит вдаль вдоль по руслу белая трещина. Вслед за ней летит, продирается через чистый морозный воздух резкий треск, переходящий вдали в гул. Этот гул эхом отдаётся подо льдом и застревает где-то в глубине реки далеко за островом. На таком льду хорошо глушить рыбу. Через пробитую камнем лунку мы вытаскивали из подо льда самодельной острогой своих чебаков и пескарей. Порой мы проваливались в ледяную воду по пояс и тайно сушили потом свою одежду на острове у костра.
Зимой мы прыгали на лыжах с самодельного трамплина или торили лыжню, съезжая вниз с самого высокого склона. Кто был слаб в коленках, летел кубарем вниз, поднимая за собой столбом целый снежный вихрь. Во время буранов вдоль заборов наметало целые гребни сугробов. Там мы строили из снега замки и играли в войну. Подростки иногда брали у своих старших братьев коней и запрягали их в сани. Особым шиком считалось среди подростков прокатить кучу малышни галопом по деревне.
Весной Катунь разливалась и мы во время ледохода с большим риском катались в протоке на льдинах. Во всех логах водопадами шумели ручьи, расцветали первые подснежники, лопались первые почки на на вербе, на черёмухе... Весна приносила с каждым днём всё новые запахи, новые звуки. День ото дня менялись и наши детские игры и забавы. Вдоволь набегавшись по зазеленевшим горным склонам, по берегу и островам, изведав все подсохшие под весенним солнцем закоулки своих ребячьих владений, мы засыпали под шум прибывающей с каждым днём Катуни. Этот шум напоминал о новых затеях, о новых приключениях, которые ещё с вечера разыгрывались в нашем детском воображении.
У нас были свои лидеры и свои кумиры. Мы ими гордились и стремились их обойти: дальше проплыть, дальше прыгнуть, обыграть в городки или в лапту, честно побороться. Ценилась справедливость, особенно в конфликтах. Морду могли набить честно, морду могли набить нечестно.
Наши игры были простыми и не требовали особого оснащения. Для лапты на всю толпу хватало одного маленького резинового мяча, для игры в ножичек имелся в кармане складень, для чижика вытаскивали из плетня палку и можно начинать. Для городков надо было потрудиться и изготовить ровные биты и ровные одинаковые чурки. Была ещё одна игра – бабки. Эта старинная детская игра похожа на маленькие городки, только вместо деревянных бит и чурок мы приносили с собой бабки - костяшки. Кости выбрасывали домохозяйки, когда готовили холодец. Мы их с радостью подбирали и пополняли свой арсенал спортивного снаряжения.
Однажды мы собрались во дворе у Семёновых со своими бабками. Галдим, спорим так громко, что нас аж на Хвощёвке слышно и вдруг во двор выходит из избы Гена Семёнов. Он был в форме пограничника и . прихрамывал. Мы тут же побросали все свои бабки и окружили его. Гена служил на уссурийской границе во время корейской войны. Шальная пуля ранила его в ногу, Гену отправили в лазарет, вылечили и демобилизовали. Геннадий был уже взрослым, но не намного старше нас потому, что пошёл в Армию на два года раньше по метрикам старшего брата Юры. Юрий не прошёл медкомиссию и отдал свои метрики брату. Много было во всём этом таинственного. Мы не верили, что пуля была шальной. Наверняка, Гена там воевал и скрывает от нас.
Наши кумиры определяли стиль нашей жизни. Нам казалось, что каждый из нас сможет стать настоящим героем и мы пробовали себя в детских играх, которые переходили из поколения в поколение без присмотра и без корректировки взрослых. Над каждым катунским островом веял дух романтики.
У нас были на островах свои потаённые места, где мы строили свои балаганы, играли в войну или в индейцев, собирали летом смородину, рыбачили, а зимой ставили петли на лис и на зайцев.
Мне кажется, что тогда в ребячьем визге на катунских протоках было больше задора, радости и безудержного веселья. Сама деревня в то время была экологически абсолютно чистой. Щепки, хворост, навоз, кости, металлолом, зола по переулкам не валялись. То, что не принимала заготконтора, шло на личные нужды односельчан. Нищета царила в то время в каждом доме и поэтому мы её не замечали.