Я не способен на подвиги и уж тем более не способен отрубать гидре головы. Бессмысленные попытки: отрубленную голову сменяют несколько новых, а одна и вовсе бессмертна. Да и о чем вообще говорить, если я свыкся с ее соседством, а три угловатых синих силуэта – длинные шеи, оканчивающиеся головами, в которых проглядывает что-то собачье – стали обыденной деталью существования.
Сначала я хожу по проспекту Ленина в поисках аптек, где правила рецептурного отпуска – скорее формальность, нежели обязанность. И ведь нахожу, и даже не одну. Прежде я не замечал, сколько на каждой улице аптек, однако теперь глаз невольно выхватывает из темно-серой тьмы полыхающие зеленые кресты. Их слишком много, чтобы не обращать на них внимания.
Потом переезжаю в другой город, но невзначай, практически случайно замечаю другую синюю голову. Результат предсказуем. Жду по четыре часа, названиваю и каждый час слышу одно и то же.
- Буду минут через десять.
Естественно, десять минут растягиваются на неопределенный срок. Просто он может позволить себе опаздывать: я ведь никуда не денусь. Он прекрасно это понимает, как и я. Всякий раз, когда я вижу приближающийся долговязый силуэт в коричневом пиджаке, когда вижу в его дымчатых вайфарерах искаженное отражение собственного лица, я ощущаю странную смесь радости, гнева и злорадства. Радость и гнев легко объяснить, ведь эта сволочь наконец-то пришла. Злорадство же обусловлено иным. Несмотря на то, что улыбается он излишне самоуверенно, несмотря на то, что его улыбка всегда раздражает меня, как в первый раз, сложно не заметить, что его здоровье уже пошатнулось. Ему тяжело не нюхать, имея дома солидный запас. Как и мне тяжело не злорадствовать.
Очередной переезд, уже второй по счету, а новый город, как известно, это новая голова. Мне больше не нужны аптеки, не нужен и посредник. Соблюдая осторожность, получать мефедрон прямиком с загадочных островов можно и без посредника.
Если провести пальцем по дисконтной карте – пластиковой, достаточно твердой, чтобы я мог ей пользоваться, то к коже липнут крошки белой пыли. На синей поверхности журнального стола отчетливо виднеются три белые дороги – длинные, жирные, напоминающие косые штрихи.
Сегодня я сворачиваю в трубочку сине-зеленый Ярославль.
Дело не в том, что люди, которые видят меня каждый день, не спрашивают, что происходит, не в том, что этот вопрос задают те, кто видит меня редко. И даже не в живучести гидры.
Просто я снова облажался.