Перестройка. Бартер

Альбина Демиденко
Я  приехала из отпуска.  Настроение было отличное, когда позвонила Вера, моя кума.

          - Привет. Ты где была? Я тебе звонила.

          - Ой, Верочка, привет. Я только вчера из Москвы приехала.  Как вы? У тебя голос грустный. Все в порядке?

          - Васю убили.

          - Что? Что ты говоришь? Когда? Где?

          - Сегодня девять дней. Приходи, помянем, поговорим.

          - Ой, Верочка, конечно, я приду. Может быть помощь нужна?

          - Ничего не надо. Ты просто приходи к двенадцати.  Помянем.

           Верочкиного Васю я никогда не видела. Как-то так получилось. Я знала, что у нее есть муж, но он был всегда в отъезде.  Он где-то на северах работал вахтенным методом, уезжал на лесозаготовки, что бы заработать какие-то деньги. Времена были тяжелые, перестроечные. Дефолт недобро отразился на  семейных бюджетах простых людей. В глубинке это ощущалось особенно остро. Если в больших промышленных городах люди могли устроиться хоть на какую-то работу, мыть полы в подъездах, торговать семечками, то в нашем малюсеньком поселке и такой радости не было. Зарплаты офицерам не давали по полгода, а на единственном  кормильце местных жителей, асбесткомбинате, вообще забыли, как выглядят деньги. Выживали кто, как мог. Кто-то ехал на заработки на нефтяные промыслы в северное море и там бесследно исчезал, кто-то уезжал в Тюмень, а потом оттуда просил родных прислать денег на обратную дорогу. Вот и Вася, как мог и где мог, зарабатывал хоть какие-то средства для  содержания своей семьи.

          Семья была большая. Сын, вечно больной и  хилый мальчонка, еще учился в школе, дочь, со второго курса ГПТУ  сдружилась с солдатом из музыкального взвода, долго хороводилась и, наконец,  вышла за него замуж, родила ребенка, и жена, Вера. Все они жили вместе и все хотели и есть, и пить, и жить красиво, но никто из них не работал, и даже не прилагал никаких усилий для того, что бы хоть как-то заработать на хлеб. Иногда Вера  ездила в Москву или в Свердловск, привозила оттуда какие-то вещи и продавала их на рынке или знакомым. Вещи расходились с трудом. Оно и понятно, зарплаты всем не давали, и часто она предлагала взять  в долг что-нибудь. Но,  те, кто попал в ее сети, долго не могли выпутаться из них. Буквально через неделю она требовала вернуть долг, а еще через пару дней сумма платежа возрастала в два, а то и три раза.

           Я избежала этой участи. Есть у меня такое правило, никаких сделок со знакомыми или друзьями. Это правило очень  хорошее. Есть такая поговорка: хочешь заиметь врага, дай другу в долг. Может быть поэтому и наши с Верой отношения  были ровными, никого ни к чему не обязывающие. Встретились, поговорили, посмеялись, выпили кофе и разбежались по своим квартирам. 

          Я человек пунктуальный, поэтому пришла  к назначенному часу   без опоздания. Дверь мне открыла Вера и, если бы не траурная  черная косынка,  кокетливо повязанная на белокурой головке, я бы подумала, что мы решили, как это часто бывало, выпить по чашечке воскресного кофе.

           - Привет, проходи, - Вера указала рукой на  гостиную.

           Квартира  у Веры была четырехкомнатная, хорошая,  теплая. Комнаты  большие и солнечные. Обставлены бедно, но кто тогда, в те годы, в наших провинциальных городках жил на широкую ногу.  Единицы.  Я помню, как однажды меня пригласил в гости главный инженер рудника. Жили они в центре города, в самом красивом доме. В народе поговаривали о его не совсем честных сделках. Впоследствии это подтвердилось, им заинтересовалось ОБХС, но он умело и вовремя предпринял меры и тихо уехал из города. Так вот, тогда, в мой приход к ним, меня поразили напольные вазы, привезенные с Кисловодска. Они стояли в углах большой комнаты, и из них торчали искусственные цветы. Все остальное в этой квартире было таким же, как и у многих в нашем городке, диван, купленный в «Звездочке», стенка Магнитогорского деревообрабатывающего комбината, ковер, полученный по талону – все, как и у всех.

          У Веры в квартире не было ковров, да и вазы отсутствовали. Большая комната, так называемая гостиная, была скорее пуста, нежели обставлена мебелью. Вдоль одной из стен стоял продавленный диван-книжка, по другую сторону, к стене прижался стол, облепленный стульями, между дверными проемами примостился небольшой шкафчик, так называемый секретер, заполненный книгами из школьной программы. Вот и вся меблировка.  На стенах, вместо ковров,  висели в деревянных рамочках картинки из «Огонька». Помните, был такой журнал. На его обложках всегда можно было увидеть лучших людей того времени –  портрет сталевара, получившего звезду Героя  Социалистического труда или доярки, надоившей рекордное количество молока,   –    а вот в середине журнала обязательно несколько страниц посвящалось какому-нибудь художнику и к ним прилагались репродукции картин этих художников. Надо отдать должное редакторам, репродукции были выполнены превосходно. И я думаю, что  большая часть населения нашей страны эти «картинки» вставляла в рамочки и вешала на стеночку. Какое ни какое, а украшение.  Вот так нас приучали понимать красоту и искусство.

          - Проходи, проходи,  -  Пропустила меня Вера в гостиную, - Знакомься, это Саша, Васин брат, - мне навстречу слегка приподнялся худощавый, щупленький мужчина. - А это моя лучшая подруга.

          - Очень рад познакомится,  - мужчина смущенно улыбнулся.

           - Давно ждете меня?

          - Ну что ты! Еще мама не пришла. Они с Надюшкой ждут  Генку с работы. Но уже вот-вот должны прийти.

          - Верочка, может быть на кухне что помочь?

          - Нет, нет. Все готово. Саша, помоги мне стол раздвинуть.

          Саша подхватился с дивана, засуетился со столом. Я же, чтобы не мешать никому, вышла на балкон. Я сама не люблю, когда рано пришедшие гости вдруг проявляют рвение и начинают суетиться у меня на кухне, поэтому и в гостях не проявляю свою сноровку в кухонном деле, если только хозяйка не попросит.

          Балкон у Верочки выходил во двор весь засаженный тополями. Послеобеденное солнце, нежное, не обжигающее, ласкало своими лучами. Совсем не верилось, что там, за моей спиной готовят тризну по ушедшему в мир иной человеку.

          - Дорогая, ты приехала? Здравствуй!
Я оглянулась на возглас. Вот кому я была искренне рада – бабушка пришла. Вернее это Верина мама. Но все ее звали бабушкой и я тоже. Настоящего имени я так до конца ее жизни и не узнала. Но этот человек всегда был со мной искренним и приветливым. В ее присутствии я чувствовала себя маленькой девочкой, которая знает, что ее защитят, укроют, накормят и пригреют вот эти старые, натруженные, и ласковые руки.

          - Бабулечка, милая, здравствуйте. Как здоровье?

          - Да я-то что. Вот с Васей беда.

          Пока мы приветствовали друг друга, подтянулись к столу и соседи, еще какие-то люди.

         За стол уселись чинно. Разговоры велись пристойные.  Поминали  ушедшего, желали ему, как и полагается в таких случаях, царствия небесного.  Я сидела рядом с бабушкой и она мне рассказала историю происшествия. Оказывается, Васе, как хорошему работнику, на стройке дали новый трактор, а сосед позавидовал и убил его зверски. Господи, неужели  из-за  какого-то трактора можно лишить человека жизни. Оказывается да, можно. Потому что на новом тракторе можно больше заработать. А у того тракториста в деревне старая мать и жена парализованная, и пятеро детей.

          - Ему, наверно, ничего не дадут, - спокойно, как факт сбывшийся, сказала бабушка, - да и малых детей жалко. Если его посадят, с голоду вымрут.

          - А суд будет?

          - Будет. Сейчас следствие идет. Я Верке говорю, прости ты его,  не от хорошей жизни он на такое пошел.

          - Ну, как же так? А завтра он другого человека убьет.

          - Э, милая моя, когда видишь своего детеныша голодным и не на такое пойдешь. В тридцать седьмом, когда голод был, людей убивали и ели. Упаси господь, - бабушка перекрестилась.

          - Да неужели до такого дойдем? – я содрогнулась.

          - Э! – бабушка раздраженно махнула рукой. - Перестройка, перестройка… Они  там строятся, а мы тут скоро с голоду будем пухнуть. На комбинате, слышь, бартер устроили. Наш асбест куда-то заграницу отправили, а оттуда консервы привезли. Вместо зарплаты выдавали. Вон Генка припер с фабрики два ящика. Раскрыли банку, вроде мясо, а Пусик, гавкнул, хвост поджал, и в угол забился. Есть не стал.

          Наш разговор услышала соседка, что сидела рядом со мной.

          - Слышь, Петровна, - вступила она в разговор. - Училка  английского языка с первой школы перевела с этикетки название. Говорит, что это консервы для кошек. За границей для котов и собак готовят тушенку. А они, гады, нам ее, как мясо прислали.

          - Так ведь собака не ест даже.

           - А хто знает, что они там напихали.

          - Да нет, бабоньки, - в разговор постепенно вовлекались все, сидящие за столом, - вон у меня Митька, сосед, на хлеб мажет и ест. Ничего, не помер еще.

           - А в прошлом годе, осенью, помните, прислали туфли. Да такие черненькие. Все перецапались, кому талона не хватило. А они оказались бумажными, до первого дождя. Потом та же училка прочитала на коробке, это обувка для покойников. Так и написано – на холодные ноги.

          - Вот сволочи, что делают!

          - А  у  наших,  кто  там  энтот     бартер  заключает,  что  мозгов  нет, проверить,  на что он добро наше меняет.

          - Кто заключает, кто заключает? - проворчал доселе молчавший Генка, - Петляков и  заключает. Не знаешь что ли, кто по заграницам ездит,   - в нашем маленьком городишке шила в мешке не утаишь, все друг о друге все знают, -  Он же племяш директора. А их жены в таких туфлях не ходят.

          - Это точно. И консервы такие не жрут.  Вон хари каки. На трудовые нажрали.

          - Это ты на свои трудовые скоро пупок через копчик чесать будешь.

          - Зато нас призывают: Соблюдайте дисциплину, господа. Потерпите, будем жить хорошо. Свобода требует жертв!

          - Да на кой мне хрен энта свобода, коль пенсию уже полгода не дают.

          - Ну, как же? Ты вот сейчас можешь выйти на улицу и сказать все, что думаешь.

          - Ну, и что с того?  Что в кошельке у меня зазвенит, али хлеб на столе с какао появится?  Свобода.

          Под бурные дебаты сторонников и противников  нынешней свободы я тихонько выбралась из-за стола. Вера на кухне мыла посуду и готовила поставить на стол, по обычаю, пироги.

          - Верочка, я, пожалуй, пойду. Держись, дорогая, - я поцеловала белую пухленькую щечку. - Если нужна помощь, я всегда готова помочь по мере моих возможностей.

          Мы еще раз раскланялись, расцеловались и я, не прощаясь с остальными гостями, вышла. Честно говоря, вся эта публика, кроме бабушки, восторга у меня не вызывала. Плюс ко всему и печальные события, причина сбора, тенью ложились на сердце. Выйдя из подъезда, я с удовольствием вдохнула свежий вечерний воздух.


12.12.2000г.                г. Ясный