Несмотря на конец весны, день выдался необычайно жарким. Солнце палило просто беспощадно. Прошлогодняя трава на южных склонах гор была им так высушена и выбелена, что казалось, попади на неё искра, и вся она займётся страшным неугасимым огнём лесного пожара.
По чуть заметной тропинке среди прозрачного, с только что раскрывшимися почками леса, шли два путника. Шли они молча, лишь изредка переговариваясь.
Первым шёл мужчина средних лет. Лёгкая бесшумная походка. Дошка из тонких козьих шкур, высокие лосиные сапоги-чулки, подвязанные по-вогульски к поясу. Длинное кремневое ружьё, хорошо пригнанная котомка за плечами. Можно было понять, что это лесной человек. Глаза его живо и весело блестели, когда он смотрел по сторонам. Когда же он оглядывался на свою спутницу, они то почти смеялись, то делались задумчивыми. Спутницей его была девочка лет десяти. Худенькая, стройная. Одетая в тёмно-синий сарафан, поверх которого была надета короткая душегрея. Под туго повязанным платком выделялся высокий лоб. Прямые брови, зелёные глаза, нос с небольшой горбинкой. Губы плотно сжаты - было видно, что идти за своим спутником, не отставая, ей нелегко. Но вместе с тем её большие глаза смотрели вокруг с интересом. В пути они были уже полдня.
- Ничего, дочка, скоро отдохнём – заговорил, не оборачиваясь, охотник.
- Тут у перевала есть добрая земляночка. В ней перекусим, водицы попьём. Только нужно поспешить. Посмотри, какая тучища за нами гонится. Должно быть, не минует нас.
С запада, действительно, быстро двигалась тёмно-синяя туча. Вскоре она закрыла солнце. Разбежалась на полнеба. Стала почти чёрной. Её край сделался белым, похожим на гребень высокой пенной волны. Приближалась буря.
Через несколько минут по вершинам деревьев пробежал быстрый порыв ветра. Следующий с сильным шумом пригнул верхушки. На землю упали крупные дождевые капли.
- Бежим – весело вскрикнул охотник.
Девочка с округлившимися от испуга глазами, радостно взвизгнув, пустилась вслед за ним.
Ливень стеной обрушился на путников. Спасла их землянка. Это жилище можно было угадать лишь по невысокой дощатой дверце и костровищу перед входом. Устроенная в вершине лога, укрытая сверху дерновиной с лесной травой, она была совершенно незаметна среди чащобы.
Небольшой очаг, сложенный из буроватых камней, и две лежанки, сделанные из жердей, покрытые пихтовым лапником - вот и всё устройство этой лесной обители. Но и сейчас и в холодную зимнюю ночь эта простая постройка была надёжным убежищем от непогоды. Люди скинули намокшие одежды и молча сидели, глядя через открытую дверцу на ливень.
- Дождь скоро пройдёт, но идти по сырой дороге ещё хуже, чем под дождём – вся вода с деревьев наша будет. Да и намаялась ты с непривычки. Заночуем, пожалуй, здесь. А завтра хороший день будет – дальше пойдём. Дня в три и доберёмся до Невьянского завода – проговорил мужчина.
- Нарежу свежего пихтарника на лежанки, этот то, погляди, весь высох, осыпается. Выспимся с тобой как на перинке пуховой.
Девочка взяла одну веточку. На руке остались коричневые душистые хвоинки. Вообще ей нравился запах леса. Хотя её родная Висимская слобода и располагалась в широкой долине среди бескрайних лесов, но пахло там жильём. Летом это был запах луговых трав, сена. Зимой к морозной свежести примешивался запах дыма из топящихся печей. Здесь же, как говорил охотник «в горах», пахло совсем по-другому. Дождь только усилил все лесные ароматы. И теперь уставшая маленькая путница тихо сидела, вдыхая неизвестные запахи леса. Изредка подносила к носу и нюхала зажатые в ладошке хвоинки.
- Тятя, а где же твой Кучумка? – спросила после долгого молчания девочка.
- Волки его зимой заели, Палаша - ответил вздохнув охотник. - Под Крещенье сильно студёно было. Ночевал я в лесной избушке. Кучумку на улице привязал - он к холоду привыкший. Ночью тихо так подошла стая волчья. Залегли в соседний лесок. Лютущие, голодные. Кучумка услыхал, оборвал верёвку и ринулся в драку. Да где ему одному справиться, их там серых с дюжину было… Как рассвело, выглянул я за дверь - нет Кучумки. Встал на лыжи, пошел по следу, да не далеко. Всё и увидел. Снег красный. Пса, друга моего верного, нет. Прошел дальше по волчьим следам. Им тоже досталось – два на трёх лапах ухрамывали, а третий, огромный волчище, видно, их вожак, тяжело шёл. Через несколько шагов кровь у него из шеи на снег, на ветки так и брызгала. К вечеру, верно, и околел…
- А к нам сюда волки не придут? – с опаской спросила девочка.
- Нет. Летом их и не увидишь. По лесам разбегаются, волчат ростят. Разве, где какую скотинку отбившуюся заедят. А к жилью и не показываются.
Посидели молча. Дождь за дверью лил плотной серой стеной. Сквозь открытую дверцу попадала пахнущая дождём водяная пыль.
- А другую собачку возьмёшь когда-нибудь? – снова заговорила девочка.
- Наверно. Без собаки охотнику плохо. Только ведь мне особенный пёс нужен – чтоб сам себя прокармливал, да и мне помогал. Чтоб и белку гнал, и медведя держал, и за сохатым мог день-другой без устали бежать. У вогульцев такого искать нужно. Я и Кучумку у твоих дядьёв брал. Сразу он мне поглянулся. Ещё только мать перестал сосать, а уж вся стать охотничья была: уши вострые торчат, хвост кольцом на спине лежит, стойку делает. Да баской какой – белый с пятнами чёрными и на лапах передних крапинки черные… Как найду подходящего щеночка - шкурок лисьих в промен не пожалею.
Опять замолчали. Дождь не переставал, но за дверью стало немного светлее.
Девочка стряхнула с рук остатки хвоинок и развязала платок. Волосы её были аккуратно собраны и заплетены в две косички, и поэтому, когда она сняла туго повязанный платок, её чуть оттопыренные ушки распрямились и стали похожи на крылышки бабочки. Мужчина посмотрел на неё и улыбнулся.
- Танюша так тебя и звала по-вогульски – Мань-Лапанты - Мотылёк.
Девочка чуть смущённо пожала плечами и потрогала свои уши.
Охотник тем временем достал из котомки медный котелок.
- Дождь пройдёт, сходим на родничок за водой, брусничного листа запарим, а пока хлебца поешь.
Он развернул обернутый тряпицей каравай. Отрезал от него ломоть. Посыпал солью из берестяной коробочки и подал девочке. Она взяла.
- И ты, тятя, поешь - сказала дочь.
- Не хочу пока. С утра наелся. Встал пораньше и ел, ел, пока ты сны досматривала – ответил, улыбаясь, мужчина.
Девочка начала есть с аппетитом.
- Я через волков и с Танюшей моей повстречался.
- Как это, тятя? – удивилась девочка.
- Лет уж пятнадцать прошло, а помнится всё, как вчера было. Место-то это под водой теперь. Пруд огромный разлился на Чёрном Истоке. Я тогда только недавно охотничьим промыслом занялся. Ни леса, ни зверя до тонкости не знал. Случилось как-то в конце зимы, под вечер, возвращаться с охоты. На лыжах шёл. Скатился с горы на открытое место. Передо мной впереди другой пригорок. Подниматься вверх нужно да вдруг на той горке, куда мне идти, волк завыл, а сзади, с моего следа ему другой отвечает. Остановился. Думаю, что делать. Пока стоял, гляжу, на моей лыжне среди деревьев замелькало что-то. Я и сообразить не успел – из леса на ялань человек на лыжах выкатывается. Идёт ловко, одет не по-нашему – видно, вогулянин. Ближе подошёл. Шапки на голове нет, две косы черные. Думаю: да ведь это - девка. Поравнялась со мной. Годами-то со мной ровня. Кожа тёмная, как у нас в летнюю пору бывает. Глаза, вот как у тебя – зелёные, смешинка в них. Заговорила смело: «Что, охотник, волки одолели?». Я удивился, но вида не показываю. «Ничего подобного», отвечаю. А она как по-волчьи завоет. От неожиданности я в сторону отпрянул и в снег провалился. Она смеётся. И я сижу в снегу, тоже смеюсь. На пригорке опять волк завыл.
- Там, наверно, дядька твой? – спрашиваю.
- Может и дядька, да только не человек – отвечает со смехом и руку мне протягивает. И как-то ловко, да легко. Другому кому не подал бы руки, а к ней так и потянулся. Помогла мне из сугроба выбраться.
Снова заговорила. Говорит по-русски, как-то особенно, как будто голубь лесной – вяхирь - воркует. Расспросила кто я, да откуда. Про себя рассказала. Зовут её Татьяна из вогулов крещёных. Деревня их на реке Вые, а сюда на охоту зашли. Брат её неподалёку в избушке лесной ждёт. Она давно по моему следу идёт. Поняла, что русский я – лыжи мехом не подбиты. Что охотник никудышный – по следу лосиному вчерашнему большую петлю сделал. Потому как я через чащобу лез, поняла, что молодой, да горячий – человек солидный обошёл бы стороной.
- Ты, охотник, волка этого не бойся. Это молодой волчок – подругу себе ищет. Уйдёт он с твоей дороги. А по тропам звериным с опаской ходи, ветки наклонённые, зря не шевели – мы самострелы на сохатых настораживаем. Смотри не нарвись на стрелу.
Потолковали так, да и разошлись в разные стороны.
Вечером спать ложиться нужно, а у меня из головы эта вогулянка не выходит.
Через несколько дней с маманькой, царство ей небесное, заговорил: «Сосватай мне, маманька, вогулянку».
Она осердилась на меня: «У нас деушек полно. У Корякиных вон двое дочерей. У Беловых Аннушка – хорошая какая. Отца-мать и дедушек-бабушек всех знаю - добрая семья. А он к дикарке свататься собрался. Ты, Сергей, по лесам ходишь – скоро и сам одичаешь».
Ну, я с ней более про то разговора не заводил. Сам же всё о Татьяне думаю, соображаю, как бы снова её повидать. У того места, где встретились все горы и ложки исходил. Никого не нашёл. Видно ушли в другое место зверя промышлять.
Только весной, когда уж снег сошёл, снова увидел её.
Специально ведь пошёл на реку Выю. У маманьки отпросился, обманул её маленько – заделье нашёл, сказал, что в заводе Тагильском мясо продам. Неподалёку от Тагильского завода - Выйский, ещё Никитой Демидовичем выстроен. А рядом с ним деревня вогульская была. Там и решил её искать. Сейчас уж этой деревни нету. Вогуличи, кто в заводах живёт, а кто в леса ушёл. Отыскал я Татьяну, замуж позвал. Согласилась она. Обвенчались, правда, только через три года. Тайком от маманьки - она мне благословенья не дала…
Девочка давно доела хлеб и тихонько сидела, внимательно слушая отца. Она боялась перебить его. Ей хотелось побольше узнать о своей маме, которую она почти не помнила. Было немного горько, оттого, что её добрая бабушка Тина, с которой она прожила всю свою жизнь, конечно, ту её часть, которую могла вспомнить, когда-то сердилась на отца, ссорилась с ним и называла маму дикаркой. Правда это прозвище – дикарка – доставалось, иногда, от бабушки и самой Пелагее, когда та не могла успокоить расшалившуюся внучку. Но это было за дело, и девочка это понимала душой, а обругать человека, даже не зная его, казалось несправедливым.
- Ты ведь потом помирился с бабушкой? – спросила Пелагея.
- Да мы и не ссорились, просто размолвка какая-то получилась. Она привыкла жить по-старому. Строга была насчёт веры и обычаев: чтоб женились да замуж выходили только за своих. Я и сам старой веры держусь – тремя перстами не перекрещусь, «аллилуйя» трижды не скажу, но на людей смотрю, не как они крестятся и поклоны кладут, а какой человек есть. А если полюбишь кого, тогда и вовсе, много не замечаешь… Маманька, царство ей небесное, строга-строга, да по раздумью мягчела, отходчива была. Когда узнала, что Танюша утопла, незамедлительно велела тебя к себе вести. Ты ещё невеличка была, я тебя почитай всю дорогу от Выи до Висима в коробе заплечном нёс.
- А как мамонька утопла? – почти шёпотом проговорила девочка, в горле у неё стоял комок.
- Осенью поздней – тяжко вздохнув, начал охотник - пошли бабы, девки, ребятишки вогульские за реку Тагил, на болото за клюквой. Лёд ещё не крепкий был, да за день подмыло его на быстрине. Когда возвращались назад, мальчонка один малой с тропы отбежал и провалился в воду. Все заголосили, заохали. Мать его беременная за живот схватилась – ничего сделать не может. Одна Татьяна, как ящерка распласталась по льду да потихоньку подобралась к нему. Выволокла его из полыньи, вытолкнула подальше на матёрый лёд. Но лёд неверный проломился под ней, а течением в глубину утянуло. Так и утопла… Вогуличи потом всей деревней собрались, хоть и крещеные, а своим богам молились: мясо в огонь бросали, в реку серебро отпускали, на скалах красные знаки рисовали. Просили, чтоб вернула её река…
Где-то за горой был слышен ослабевающий шум уходящей на восток бури…
- Тятя, Фимка с Никиткой меня вогулкой дразнили. А я ведь русская, правда? Петруша заступался за меня. Однажды даже с ними подрался: Никитку на лопатки положил - они и перестали. Теперь ходят, издали кулаки мне показывают… Петруша хороший. Посмотри, какого он мне человечка из деревяшки смастерил.
Она порылась в берестяной корзинке и достала завёрнутого в разноцветные тряпочки человечка. Подала его отцу.
- Это у тебя солдат что-ли, в красном мундире? – спросил охотник, возвращая его дочери.
- Что ты, тятя, это девочка в сарафане – отвечала Пелагея - солдатов я боюсь. Бабушка рассказывала, как от солдатов в лес убегали, а кто не успел – тех в острог посадили.
Она поправила на кукле тряпочки-одёжки и посадила её к себе на колени.
- Про солдат правда. Было такое дело, да и не раз. В Екатеринбурге, как новое начальство объявляется, так всех, кто старой веры держится, да кто от хозяев злых в горы ушёл, ловить начинает. Сильно народу-то вредят. А ты разве не помнишь, последний раз лет пять тому назад. Зимой, из Висима все в леса убегали? И маманька, царство ей небесное, с тобой. Акинфий Никитич, когда в заводах бывает, упреждает эти походы солдатские, помогает, как может…
Девочка не слушала отца. Она думала о своём и отвечала не на его слова, а продолжала свои мысли вслух.
- Петруша-то ко мне собрался прийти в Невьянский завод как вырастет. Сказал, что обязательно найдёт меня.
- Это который Петруша, из Кузнецовых? Ивана Кузнецова сын? – поддержал её охотник. Тогда знаю, про кого говоришь - видно в отца пошёл – слово своё обязательно сдержит. Жди гостя. А может жениха? – лукаво прищурив глаза, спросил отец.
- Ну чего ты, тятя – засмущалась дочь.
- А чего, ты вон выросла как незаметно. Я по лесам брожу, а ты растёшь. Не увижу, как невестой станешь.
Охотник выглянул за дверь.
- Закончился дождь – проясняется. Подождём немного, пусть с веток вода спадёт, да и пойдём на ручей. А может, здесь посидишь, подождёшь меня?
- Нет, тятя, я с тобой – ответила девочка.
Дождь за короткое время вылил столько воды, что она заполнила все ямки и ложбинки. На месте костровища, у входа в землянку, сделалась лужа. По сухим, ещё несколько минут назад, ложкам побежали ручьи. Горные речки, даже здесь на перевале, в самом начале своего пути, вышли из берегов, и захватив лесной мусор, песок и мелкие камешки, понесли их вниз. Вода делала свою вековую работу. Но попав в горные долины, перегороженные, даже по людским меркам «только вчера», плотинами, она принималась за новую для себя работу – вращать колёса водяных мельниц, поворачивать механизмы молотов и доменных мехов в заводах.
Непогода задержала путников на перевале, который делил водные потоки. Одни реки стекали с него на юг и запад и попадали в Чусовую – Каму – Волгу. Другие, убегая на восток и север, впадали в реку Тагил, и дальше, в сибирские: Иртыш и Обь.
Ни отец, ни дочь никогда не бывали в тех далёких краях. Охотник промышлял зверя на Камне – так раньше называли Уральские горы, а девочка знала лишь ближайшие окрестности Висима. Сейчас они шли в Невьянский завод, где жила с семьёй младшая сестра Сергея – Наталья. Его мать Харитина Фёдоровна Килякова, известная и уважаемая за свой характер и твёрдость веры среди старообрядцев-раскольников далеко от Висима, скончалась, оставив Пелагею снова сиротой.
Немного подождав, мужчина с девочкой вышли из землянки и отправились к родничку. Он был совсем рядом. Это была ямка на дне лога, обычно заполненная прохладной чистой водой. Но сейчас, после проливного дождя, это был бурный поток, несущий мутноватую воду. Охотник наполнил котелок, на дне был мелкий песок. Выплеснув воду, решили набрать её чуть позже, когда муть осядет.
Пелагея принялась ходить вдоль ручья, разглядывая влажные поблёскивавшие камешки – бурые, тёмно-зелёные обломки окрестных гор. Изредка среди них попадались любопытные: то с зелёными и белыми полосками, то с чёрными крапинками. Один камешек был похож на грибок – коричневая шляпка на беловатой ножке, ну точь-в-точь небольшой боровичок. Девочка подняла его и стала с ещё большим вниманием смотреть под ноги.
- Тятя, а как этот ручей называется? - спросила девочка.
- Не знаю. Русского названия нет, а какое иное может и есть, да я не ведаю. Вот куда впадает знаю: в речку Висим. Та в Утку, как раз у слободы. Дальше Чусовая – большая река.
После бури какое-то время было затишье, а сейчас с юга подул слабый ветерок. Он уносил, поднимавшиеся от земли, небольшие лохматые облака испарений. В верхнем синеватом слое облака двигались быстрее. Среди них появились просветы, стало выглядывать солнце. Один из лучей проник сквозь сеть прозрачного леса к ручью. Осветил до дна всю толщу рыжеватого потока, прямо возле ног Пелагеи. Под водой слабо заблестел небольшой беловатый камешек. Девочка подняла его и почувствовала на руке необычную тяжесть. Она сжала холодный камешек в ладони. Задумалась о чём-то.
- Тайна - тихонько в задумчивости проговорила она. И громко крикнула: - Тятя, погляди-ка, что я нашла…
* * *
- Акинфий Никитич, вас с утра дожидается охотник этот - Сергунка Чудн;й Сапог, мимоходом сказал служащий в доме светловолосый, с плутоватыми глазами, парень - Андрюшка, сидевшему за столом, заваленным бумагами хозяину.
- Так что же ты мне не докладываешь? - подняв взгляд от листа с чертежом, спросил основатель и владелец десятка уральских и алтайских горных заводов статский советник Акинфий Никитич Демидов. Знаю, не любишь ты Сергея Тимофеевича. Вот и прозвище придумал - Чудн;й Сапог.
- Не я придумал-то. Все его так зовут. Надел сапоги вогульские и ходит в них, как нехристь. Правда, не люблю я таких. В заводе не может, видите ли, работать. Ремесла ни какого не знает. По лесам только и поплутяжничает. Одним словом - разбойник.
- Угомонись-ка, Андрюшка. Да зови мне Сергея-то. Человек это самый надёжный, не раз делом доказал.
Через несколько минут в комнату, служившую Демидову рабочим кабинетом, вошел охотник. Одет и собран он был так же, как и в лесу. Не было с ним только его ружья.
- Проходи, проходи, Сергей Тимофеевич. Давно тебя не видал. Как живётся? Что-то без ружья? Н;то потерял?
- Нет, Акинфий Никитич, не потерял. Целое ружьё. У сестры оставил. Как вы одарили меня, так с ним уж сколь годов и хожу. Никогда не подводит - бьёт точно. Вогуличи говорят, что за четыре горы слышат выстрел. Ну, это они, конечно, по-своему судят; но без добычи не хожу. Блогодарствуйте за карабин.
- Давай хвастай. Принёс чего особенного? Заказ мой исполнил?
- Есть маненько. Вот собольков с полдюжины за зиму добыл, да лисичек, особливых, чёрно-бурых с десяток.
Говоря, охотник снял заплечную котомку, развязал ее и начал доставать из холщового мешка драгоценные шкурки. Сначала соболиные. Он вынимал их по очереди, расправлял и встряхивал. От этого не имевшие вида с прижатым мехом шкуры, как будто наполнялись воздухом. Ворсинки на них поднимались, и они начинали мягко светиться тёмным, почти чёрным с серебром светом.
- Красота!... А как их в столице-то любят! Мне такое добро без надобности, но собираюсь в Саксонию съездить, без таких подарков волокита с бумагами долго тянется. А так, глядишь, быстро дело выправим. И где ты только их добываешь? Говорят, перевёлся соболь на Камне, в Сибирь ушёл.
- И то верно. Мало теперь стало. Еле-еле этих добыл, заказ ваш выполнил. На будущий год не знаю, будет ли удача?
Так рассуждая, охотник вытащил все шкурки и разложил их на полу перед ногами Демидова.
- Полно жаловаться-то, хватит на твой век зверья - оглядывая меховое сияние, сказал всемогущий хозяин. Распоряжусь, заплатят тебе за шкурки.
- Хорошо, что увидел тебя до отъезда - явно, что-то обдумывая, проговорил он.
Немного понизив голос продолжал:
- Да, говорю, собрался я в Саксонию, на рудники и заводы тамошние поглядеть. Может, мастеров каких нанять. Здесь, в заводах, управлять надёжные люди остаются. Но прошу тебя, Сергей Тимофеевич, на всякий случай, смотри, кто в горах ходит. Если что, знаю, ноги у тебя быстрые, упреди, кого следует. Выручал ты скитников да слобожан, и впредь на тебя надеюсь - совсем тихо договорил Демидов.
Охотник в ответ молча кивнул головой.
- Как матушка-то твоя, Харитина Фёдоровна, жива-здорова? - продолжил разговор Акинфий Никитич.
- Померла маманька.
Демидов с удивлением взглянул на охотника. Он был явно поражен.
- Царство небесное - с чувством перекрестившись, проговорил он.
- А что случилось? Когда?
- Занемогла что-то. Пролежала больной недели полторы, да на Светлой седмице и преставилась.
- Да, все под Богом ходим. Не знаем, когда жизни конец… Не встречался я с Харитиной Фёдоровной, но много про неё доброго слышал. Царство небесное - повторил Демидов.
- У тебя ведь, вроде, дочь есть? С бабушкой, кажется, в Висиме жила. Она где?
- Здесь, в заводе. Привёл я её к сестре своей Наталье, что замужем за Ильёй Толункиным, кузнечным мастером. Здесь и оставлю жить. Не с собой же её по лесам таскать.
- У Ильи-то своих ребят трое. Как приняли ещё одну?
- Как же, хорошо приняли - обрадовались. Свои же - родные. Дети Натальины-то на Пелагее повисли, радуются. Они помладше её будут, она за старшую получается. Она у меня самостоятельная, да хозяйственная - маманька, царство небесное, приучила. Проживут. Теперь и я почаще в Невьянске появляться буду.
- Может, какая помощь нужна, говори.
- Нет, благодарствуйте, всё в порядке.
- Ладно… Расскажи, что в горах делается?
- Что в горах? Вроде, всё по-прежнему. Весна вот проходит. Теплынь нынче, но сушь в лесу. На Шайтанке-реке в устье Мартьяна леса много выгорело… А с другой стороны меняется год от года: заводы строятся, пруды разливаются, лес рубят.
Зверя меньше становится.
- Займись чем другим. Ты ведь сыскивал как-то руду железную. Правда, рудничок не велик получился и порода больно крепка. Не по зубам нам оказалась. Может в потомственные времена сыны-внуки смогут добыть её. А ты ищи, авось, что подходящее да богатое найдёшь: медную али серебряную руду.
- Без пробы да копанья не сыщешь земного богатства, а я к этому делу не привыкший. Ежели бы смолоду этим делом занимался, как Ваша светлость, тогда был бы толк. Теперь уж поздно ремесло менять. Да и рудничок тот - не моя находка. Вогуличи рассказали, а я вам передал. Разве что под ноги само попадёт - не пройду мимо. Вот, третьего дня, диковинка какая-то попалась. Показать вам хочу. Что такое - не понимаю.
С этими словами охотник из привязанного к поясу мешочка для дроби достал небольшой свёрток. Аккуратно развернул его и протянул Демидову ладонь, на которой лежал комковатый, размером с греческий орех, тускло блестящий стального цвета камешек.
Демидов бросил на комочек быстрый, почти не заметный, ястребиный взгляд. Взял его двумя пальцами. Брови его мимолётно приподнялись. Он был явно удивлён, но почти никак не показал своего изумления. Крепко держа камешек большим и указательным пальцами, Акинфий Никитич внимательно рассматривал его. Затем обратился к Сергею:
- Расскажи подробно, где нашел? Что думаешь?
- Опять не моя находка. Пелагея, дочь моя, в ручье углядела. Шли мы из Висимской слободы не обычной дорогой, а вверх по реке Висиму, через перевал в верховья Мартьяна - гарь на Шайтанке обходили. Там на самом перевале у ключика, в ручье и нашла его. Я сначала думал, свинец или олово какое, ножом попробовал резать - следа не остаётся. Только ржавый налёт из ямок-щербинок счищается - под ним металл блестит, а камушку ничего не делается. Бросил его в ковшичек для пулелейки, нагрел на огне. Долго грел - ковшик красным стал светиться, а камню опять никакой перемены. Да тяжёлый какой-то, на руке чувствуется.
- Да, тяжёлый. С фунт, пожалуй, будет - задумчиво проговорил Демидов. Отдашь его мне?
- Отчего не отдать? Возьмите, пожалуйста.
- Ты, Сергей Тимофеевич, про камушек этот, до поры, не говори никому. И дочери накажи. Заплачу за него по цене серебра и ещё прибавлю, на будущую удачу… Пока не могу я понять, что это. Пробу нужно обстоятельную сделать.
- Ещё что-нибудь расскажешь? - после короткой паузы спросил Демидов.
- Да нет, вроде, нечего больше.
- Ну, тогда не буду тебя задерживать. Не забывай к нам дорогу. Найдёшь чего интересного, или камушки такие же - сразу ко мне. Если в отлучке буду, камешки никому не отдавай, жди меня. Теперь ступай с Богом - расчёт получишь.
- Андрюшка! - позвал Акинфий Никитич слугу - найди мне Ивана. Пусть придёт с казной. Заплатить нужно Сергею Тимофеевичу. Да сбегай потом до лабораториума, приведи мастера Филиппа-саксонца.
Андрюшка, высунув в чуть приоткрытую дверь своё хитрое лицо, выслушал хозяина. Бросил недружелюбный взгляд на охотника и исчез.
- Вот же ехидное семя - сказал вполголоса Демидов.
- Ступай, Сергей Тимофеевич - обратился он к охотнику.
Когда Сергей ушёл, Акинфий Никитич сел за стол. Убрал бумаги в сторону. На чистом месте, посередине стола, положил камень и долго пристально смотрел на него. Иногда брал его в руки, подносил ближе к глазам, качал, взвешивая на ладони, и снова клал на стол. Брови его сдвинулись к переносице. Что-то непонятное, непостижимое было в этом небольшом металлическом комочке.
- Тайна, неведомая тайна - негромко несколько раз повторил знаток минералов и руд Акинфий Никитич Демидов.
Через полмесяца, на пути в Петербург, Демидова догнало письмо, вернее сказать, короткая записка с непонятными знаками. Отправив слугу из комнаты, Акинфий Никитич достал из потайного кармана на груди маленькую записную книжку. В ней такие же знаки соседствовали с обычными буквами. Это был ключ к тайнописи. Сев за стол и разложив перед собой письмо, книжку с ключом и лист чистой бумаги, он начал работать - заменять тайные знаки явными. Вскоре перед ним лежала записка, содержание которой адресовалось исключительно ему. С листа, исписанного крупными, как будто летящими, буквами его собственного почерка, Акинфий Никитич прочитал:
«Испытал на капеле - не серебро. В расплавленном свинце грел три времени в сильном жару. Свинец выгорел. Потеря есть, но весьма мала. От молота распался на три части. Нутро ровное металлическое. Жду дальнейших распоряжений. Июня 2 дня 1740 года. О. Сосновый. С.М. »
Демидов довольно долго сидел в задумчивости, время от времени перечитывая записку. Потом тихонько, себе под нос, проговорил:
- Что же ты нашла, Пелагея Сергеевна? Что же ты нам доставил, Сергей Тимофеевич?
Затем, заглядывая в книжку с тайнописью, написал ответ:
«Пробу больше не делай. Камушек побереги. Июня 14 дня 1740 года. С.С.А.Д.»
* * *
Дзинь - прозвенел звонок в дверь. Дзииинь - повторился более долгий звонок. Дзинь, дзинь, дзинь - прозвучали три коротких звонка.
Молодой человек, сидевший за столом заваленным бумагами, оторвался от работы, отложил карандаш в сторону и отправился к входной двери. Открыв её, он увидел на пороге невысокого мальчика лет двенадцати с копной темных волнистых волос на голове.
- А, Василий, заходи - пригласил он его.
- Здравствуй, Илья - ответил мальчик, входя в квартиру.
- Я тебя попозже ждал. Сижу, бумаги перебираю. Проходи ко мне в комнату. Будешь завтракать со мной?
Разговаривая, молодой человек пошёл на кухню, а мальчик в комнату. Илья был его двоюродный брат, хотя разница в возрасте у них была большой. Василий через несколько дней должен был пойти в шестой класс, а Илья уже закончил институт. Василий не часто бывал у Ильи. Но в этом году его родители уехали в отпуск и он жил весь август у бабушки и иногда ходил к Илье.
Войдя в комнату, Василий увидел, что весь стол Ильи завален бумагами, а посередине него лежит исписанный листок. Мальчик заглянул в него. Большинство слов были непонятны. Видимо, это были имена и названия, потому что написаны они были с заглавных букв.
- Антонио де Уллоа, Паскуаль де Андагойя, Картахена, Ямайка, Англия, Чарльз Вуд, Уильям Браунригг, Озёрный край - прочитал он.
От этих слов и названий какое-то непонятное чувство возникло в душе мальчика, будто на дворе конец мая и кто-то позвал его в увлекательное путешествие. Особенно понравилось ему - Паскуаль де Андагойя - и он тихонько повторил эти слова несколько раз.
Здесь же лежало несколько тоненьких стопок. Видимо, это были статьи из журналов, на английском языке. Василий учил английский в школе, но такие большие тексты были ему не по силам. Из всего напечатанного он знал только некоторые слова.
- New - новый - перевёл мальчик. Century - столетие - прочитал он. South America - Южная Америка и ещё немного слов было понятно. Кроме текста были здесь и картинки. На одной, это была старинная карта, Василий узнал очертания той самой Южной Америки. « Интересно о чём здесь написано?» - подумал он.
- Вася, иди на кухню - позвал старший брат. Давай поедим. Садись за стол - сказал он вошедшему брату.
- Не хочу я есть, бабушка накормила.
- Ну, хоть чаю попей. Вот брусники поешь. Я вчера в Уральце насобирал. Ездил в лес, хотел найти старую плотинку на одном ручье, но неудачно - карту с собой не взял, запутался в ложках. Зато в лесу брусники много - ну я и набрал ведёрко двухлитровое... Бабушке потом отнесёшь. Ладно? Я уже отсыпал для неё. Она теперь в лес не ходит. Раньше, когда я маленький был, всё время меня с собой за грибами, за ягодами брала… Не забудь! - унеси ягоды.
- Хорошо... А что там в Уральце за плотина? Там что, пруд есть?
- Есть, конечно. И побольше пруды, в самом посёлке, и маленькие прудки. Там ведь платину добывали и сейчас ещё добывают. Её там моют - вот и делают запруды, чтоб воду брать. Я, видишь ли, заинтересовался платиной.
Вася сел за стол. Он попробовал несколько кисловатых с горчинкой ягод брусники, но Илья ел так аппетитно, что младший брат решил присоединиться: налил себе чаю, сделал бутерброд.
Тем временем Илья продолжал с увлечением рассказывать.
- Я несколько лет назад прочитал статью про остров Сосновый. На Черноисточинском пруду есть такой остров. Будто на нём Демидовы чеканили фальшивую серебряную монету. И не просто монету, а голландские или немецкие талеры. Про фальшивую серебряную монету и тайную добычу серебра у Демидовых с давних пор ходят легенды. А тут это всё, ещё и с приукрасами, перенесли на Сосновый. Я сначала подумал - бред полнейший. А потом начал думать, рассуждать. Вдруг тайна и действительно существует - про Демидовых и серебро. Только серебро это не совсем серебро, а «серебришко», то есть платина. И получается, что какая-то тайна, связанная с островом Сосновым, была, только была она и для самого Демидова. Что если во времена Акинфия Демидова кто-то случайно нашёл платину? У нас на Урале, в отличие от Америки, её часто находили в крупных кусках - самородках. Приняли её за серебро - ведь они внешне похожи. Начали её обрабатывать как серебро, но ничего не получилось - платина очень трудно плавится и твёрдая. А слух уже пошёл и стал через какое-то время легендой.
Младший брат ел и внимательно слушал.
- Несколько лет назад какие-то исследователи проводили поисковые работы на острове - продолжал Илья. Но что нашли, неизвестно. Говорят, что обнаружили следы металлургического производства и монету 1741 года. Самое интересное, что платина в Европу была привезена в этом же самом 1741 году. Представляешь? Такое совпадение… Один англичанин по имени Чарльз Вуд привёз немного платины из Америки, а точнее с острова Ямайка. Он был металлург. Занимался железом, серебром, золотом. А на Ямайке служил пробирным мастером - делал пробы драгоценных металлов. Ну и привёз оттуда этот неизвестный металл с испанским названием «платина ди Пинто» - то есть «маленькое серебро с реки Пинто». Сам он, видимо, почти никаких исследований не проводил. Вернее сказать, он, вероятно, начал исследовать его как серебро или какой-то другой, известный ему, металл, но потерпев неудачу и поняв, что это что-то другое прекратил эксперименты и отдал его своему родственнику, местному доктору Уильяму Браунриггу. Этот доктор очень увлекался химией. Это было его хобби. Вообще, я когда прочитал про него, сразу вспомнил доктора Мортимера из «Собаки Баскервиллей» Конан-Дойля. Читал?
- «Собаку Баскервиллей»? Нет, только фильм смотрел.
- Что ты?… Почитай обязательно! Интересно… Ну, если смотрел фильм, помнишь, что у доктора Мортимера тоже было хобби: он занимался раскопками древних курганов. Видимо, все доктора в Англии имеют хобби - сказал с серьёзным видом Илья, но Вася чуть не подавился чаем от смеха. Илья похлопал его по спине, и когда Вася перестал заикаться, продолжил рассказ.
- А жил этот доктор Браунригг тоже в «литературном» местечке - Уайтхэйвен - Белая Гавань в Озёрном крае. Белая Гавань - это место, из которого эльфы уплывали на запад из Средиземья в толкиновском «Властелине колец». А в Озёрном крае - уже в настоящем, а не книжном, жила английская писательница Беатрикс Поттер.
- Это, которая про Гарри Поттера написала?
- Нет. Про Гарри Поттера писала Джоан Роулинг. А эта писала сказки, про мышат, кроликов, ежей и делала к ним чудесные рисунки. Они конечно детские эти сказочки, но считаются сейчас классикой английской литературы… Что-то мы с платины на литературу перепрыгнули - добавил Илья.
- А-а, вот это всё у тебя на листочке написано - догадался младший брат.
- Ну да. Для памяти записываю.
- А кто такой Паскуаль де Андагойя? Тоже писатель?
- Нет. Это конкистадор - завоеватель американских земель. Про него я очень мало знаю. Кажется, он первый из европейцев попал в те края, где позднее стали находить платину… Да. А в Англии, доктор Браунригг, только лет через девять после того как платину привезли из Америки, лишь предположил, что это новый неизвестный до той поры металл и отправил его с описанием своих опытов приятелю в Лондон. Оттуда цепочка потянулась в Швецию, Германию, Францию. Металл исследовали лучшие химики того времени. Но только в 1752 году один шведский учёный установил, что это, точно, новый металл и оставил ему испанское название «платина» - «серебрецо» или «серебришко». Ты представляешь, как долго и сложно было сделать это открытие?! Даже в Европе! Что уж говорить про наши уральские края? Русские пришли сюда только лет сто назад. Руды стали основательно искать со времён Петра Первого. Неудивительно, что попадись в то время в руки рудознатцев платина, они бы не смогли понять, что это. А они говорят: «Голландские талеры»! Где логика? Вот послушай, Вася. Представь: ты живёшь с бабушкой. Утром просыпаешься, идёшь на кухню. Там на столе стоит тарелка горячей каши. Кто её сварил?
- Конечно бабушка.
- А вдруг кто-то другой? Может соседка какая-нибудь, может голландцы приезжали.
- Может, конечно - ответил просмеявшись Вася. Но ведь дома бабушка - значит, она и сварила.
- Ну, правильно! Есть такое понятие в философии - «лезвие Оккама». Видал, какой я умный? - проговорил с важным видом Илья. Очень мне это словечко нравится: «лезвие Оккама»… Оно означает, что наиболее простое объяснение какого-то факта и будет логически более правильным. Этим «лезвием» отрезают всякие домыслы. Теперь возьмём наш случай с островом Сосновый. Существует некая тайна. Вариант номер один. На острове существует мастерская, в которой плавят серебро, которого, заметь, на Урале практически нет, только очень редкие маленькие месторождения. Чеканят монету, которую, опять же, никто никогда не видел. И эта сомнительно существующая монета, из сомнительно существующего серебра, приносит Демидовым огромные барыши и делает их самыми богатыми заводчиками. Вариант номер два. На острове существует мастерская, в которой пытаются плавить «серебро» - то есть платину, которой в пяти километрах отсюда лежат тонны. Пусть месторождения начали разрабатывать лишь в девятнадцатом веке, но случайные находки могли быть и раньше. Попытки расплавить металл ничего не дают, но оставляют по себе множество вопросов у всех участников. Какой вариант разгадки тайны ты выберешь, используя «лезвие» монаха Оккама?
- Конечно второй! Про платину - ответил Вася.
- Вот и я так думаю. Хотя это тоже всего-навсего гипотеза - задумчиво проговорил старший брат. Для подтверждения ее нужно искать старые документы. В общем, нужно этим серьёзно заниматься, а не как я, «галопом по Европам».
От этого разговора, а может от горячего чая, мальчик даже немного вспотел. Его зелёные глаза, почти не мигая смотрели на Илью. Рот был чуть приоткрыт. Лишь изредка он сдвигал со лба на затылок свои густые волнистые волосы. Тогда из-под шевелюры показывались чуть оттопыренные, похожие на крылышки бабочки, уши.
- А ты знаешь Василий, что свет от Солнца идёт до Земли восемь минут двадцать секунд? - спросил после небольшой паузы Илья.
Мальчик в ответ помотал головой.
- А от Полярной Звезды вообще четыреста лет… Представляешь, вылетел этот лучик от звезды, когда на Урал Ермак Тимофеевич пришёл… Чего только здесь не произошло за это время, а мы с тобой выйдем звёздной ночью и увидим его этот четырёхсотлетний свет. Даже путь верный сможем найти, если понадобится…
- Илюша, расскажи ещё что-нибудь интересное - после долгого-долгого молчания попросил мальчик. И потом, когда-нибудь, возьми меня с собой в лес.