Самая первая встреча с ними произошла в Кокчетаве. Я опоздал на последний автобус, и мне пришлось заночевать на автостанции. Подошли подростки-чеченцы, разговорились. Они по ошибке приняли меня за своего. Один из них был сильно похож на меня, больше, чем на своего родного брата. Парни, так же как и я, собирались поступать в техникум и тоже опоздали на автобус.
Потом была милицейская облава. Меня вместе с чеченцами заперли в какую-то конторку и начали допрашивать. Взрослых арестовали, а нас отпустили. Что там у них произошло, не знаю. Я просидел на лавках вместе с парнями до самого рассвета, утром подъехали первые автобусы и мы, попрощавшись, разъехались в разные стороны. Больше я с ними никогда не встречался.
Вторая встреча с чеченцами произошла в 1970 году на Алтае, на Чуйском тракте. Я ехал по распределению на работу в горную алтайскую деревушку. Вместе со мной в автобусе ехал студенческий стройотряд из Грозного. Будущие преподаватели истории ехали в Кош-Агач строить кошары. Один из чеченцев снова сильно походил на меня, но это был не тот чеченец, которого я встречал тогда ночью в Кокчетаве.
Маленький „ПАЗик“ юрко нырял по ущельям, постанывал на поворотах, надрывно завывал на подъёмах, за окном то тайга, то скалы, дорога долгая, в дороге хороший попутчик роднее соседа, мы разговорились. Студенты не имели никакого представления о том куда едут. Кош-Агач лежит в высокогорной пустыне у самой монгольской границы. Кош-Агач означает прощай лес. Я им рассказал всё, что знал про Горный Алтай, а они мне про свой Кавказ. То стихами, то прозой, за умной цитатой прямо к месту острый анекдот. Мне всегда везло с попутчиками.
- Девушек крадут? Если бы Ромео украл Джульетту было бы хуже?
- Махмуд, раскажи ему про мальчика, который за отца отомстил...
Рассказывая про своих всякие были и небылицы, парни смотрели на меня изучающе. Им приятно видеть как я, развесив уши, разеваю от изумления рот. Эти легенды известны на Кавказе каждому ребёнку лучше, чем стихи про нашу Таню, про ту, что громко плачет.
Если чеченец приведёт в дом русскую девушку, то этому все рады - в нашем полку прибыло. Если чеченка вздумает выйти замуж за русского, то обоих прирежут как баранов. Правда, у них есть шанс - надо ровно год скрываться от погони, если не поймают, то через год все двери будут для них открыты, их обоих встретят как героев.
Если идёшь вечером с девушкой и видишь на другой стороне улицы деда с тяжёлой хозяйственной сумкой, то обязан перейти улицу и спросить у деда, нужна ли ему помощь. Если нужна, то провожать домой будешь не девушку, а деда.
Это я понимаю, это правильно. Всем бы так делать, но было много такого в их рассказах, что выглядело круче сюжетов из «Кавказской пленницы».
Когда“Арарат“ играл в Грозном против „Кайрата“ не обошлось без эксцессов. Весь Грозный болел за „Кайрат“, как-никак земляки, чеченская молодёжь родилась в Казахстане в изгнании, казахи им как родня. Армяне спешили на стадион нескончаемым потоком: на автобусах, на легковых, на грузовиках, на арбах и пешком... Куда, спрашивается, спешили! Видно же было, что милиции не хватит для наведения порядка. Чеченцам счёт не понравился. Судьи успели скрыться, а армянские болельщики нет.
Эту веху в чеченской истории студенты представили мне как дебилизм. Они смеялись до упада, но в этом смехе была не только ирония, они всё же чуточку гордились этим погромом. Так осуждая, тайно гордится бабуля шалостями своего внука.
Два села в горах враждовали между собой. Кровная месть внесла такую неразбериху в их отношения, что уже никто, даже старейшины, не могли припомнить с чего всё началось. Резали друг друга, чтобы отомстить за убитых, но баланс постоянно не сходился. В каждой деревне вели свой бухучёт, который от вражеской бухгалтерии сильно отличался. В конце концов горцы, те, что жили повыше собрались в деревне на сход. На повестке дня военный вопрос. Старейшины постановили: врага надо вырезать. Всех до единого, иначе самих по одному всех перережут.
На последний и решительный бой собрали всех юношей, мужчин и стариков, способных нести оружие. Вот оставили они дома своих заплаканных жён и детей и идут ясным утром вниз по узкой горной дороге, кто с автоматом, кто с берданкой, кто с обрезом, идут, значит, навстречу своей судьбе. Судьба выглядела очень внушительно. Их встретили танками. Весь военный обоз встал как вкопанный. Джигиты сильно смутились. Что теперь скажут старейшины! Старейшины сказали:
- Вот этого всего вы и заслужили. Мы вам говорили, что надо вооружаться, а вы: „Нет, нет, нет...“ Так вам и надо, балбесы. Враги своих старейшин слушали и вот результат! Полюбуйтесь! У них танки, а у вас что!? Позорники!
Из танка вылез армейский русский командир, подошёл к обозу и сказал:
-Всё оружие, всё до последней побрякушки вот сюда вот сложить и шустро-шустро все по домам!
Оказывается, нижняя деревня со страха в панике сбежала спасаться в местную армейскую часть...
Мне трудно было поверить во всё, что студенты истфака рассказали. В их рассказах было столько острого юмора, столько оригинальной весёлой самокритики, доходящей порой до сарказма, что нельзя было понять, где кончается анекдот, а где начинается правда.
- Вот вы состаритесь, и всё это кончится.
- Не кончится.
- Но вы же совсем другие
- Когда мы будем стариками, мы не откажемся от положенных нам привилегий.
Моя третья встреча с чеченцами произошла в Киргизии высоко в горах на Сусамырской долине. Перед возвращением домой приходилось заходить чуть ли не в каждую юрту. Киргизы не выпускали меня из-за стола:
- Када ишо приедышь к нам, Педя!
- Ну если Андрюшку не зарежете, то на следующий год...
- Ха-ха-ха... - киргизы чуть не упали со смеху.
С киргизами можно как хочешь пошутить, поймут, с чеченцами так шутить нельзя.
Последняя юрта была чеченской. Меня представили как невидаль (это учитель с Алтая, он знает историю Чечни!). Дали лучший стул и посадили рядом с главой семьи.
Какую историю я знаю, боже мой, просто пересказал то, что от студентов тогда услышал. Уточнять свой имидж не было времени, и я в торжественной тишине занял почётное место. Разлили водку, заслушали в честь меня тост, я довольный расцвёл как майская роза, слегка пригубил стакан и поставил его на стол. Вслед за мной, не выпивая, поставил свой стакан и тамада, а за ним и все остальные. Мой шурин Андрей зашипел мне прямо в ухо:
- Ну ты даёшь, даже у наших так не делают, пей давай, не сдохнешь...
Все уставились на меня, а я всё ещё никак не мог врубиться.
- В чём дело, Фёдор, почему не пьём?
- Не могу больше...
- Зачем тогда стакан в руки взял!
- Желудок болит
- Ты у киргизов пил? Пил. Желудок не болел!
Тишина из торжественной превратилась в зловещую. Атмосфера за столом ещё больше сгустилась, её можно уже резать ножом. Положение спас Андрей. Объяснил ситуацию как только мог, у слишком грамотных, дескать, с головой не всегда лады, и т.д. и т.п.
В сумерках еду домой в кузове грузовика. Рядом со мной на лавочке сидят племянники шофёра и племянник Таштанбека. Таштанбек сидит в кабине. Его надо отправить в больницу. Днём вывихнул ногу. Нога посинела. Я тоже спешу. Завтра последний день отпуска. Надо успеть в аэропорт. В дымину пьяный шофёр выжимает из мотора всё возможное, чтобы хотя бы к полуночи спуститься в Чуйскую долину. На перевале туннель, проезжаем три километра под ледником. На выезде стоит магазинчик. Наш „ГАЗ-52“ тормозит и останавливается. Заходим в магазин. За прилавком киргизка бойко торгует водкой и коньяком. Ей помогает красавица-дочь, этакая айтматовская Джамиля. Наш шофёр, чеченец Мала, просит коньяк и подаёт пятидесятку:
- Энэ, сколько дочка стоит!
- Наш советский страна дочка ны пратаёца!
- Энэ-ээ! Сколько дочка стоит!!
- Твой питисят руплей, стача сорок атин десит..
- Энэ-ээ! Я тебя спросил сколько дочка стоит!!
Из киргизкиных глаз полетели в нашу сторону молнии. Я весь сжался, ожидая грома. Мале прямо в лицо полетела сдача.
- Мильён!
- Обратно поеду, чтоб наряжена была! Ха-ха-ха!
Мала с довольной ухмылочкой, покачиваясь, направился к выходу. Вслед за ним, перешагивая через деньги вышли из магазина и мы.
Бешеный спуск с перевала с визгом тормозов, с воем клаксона, с заездом в поворот на двух колёсах. Выпрыгивать с кузова опасно. Оставаться в нём не менее опасно. Колет в пятках и выше. Понятия не имею чем всё кончится. Слава богу, обошлось.
Позади длиннющий серпантин, впереди стоянка машин у родника. Надо мной в синем небе белоснежная тянь-шаньская вершина. Наконец-то до меня доходит, что пронесло, что живым только что спустился оттуда, с самого поднебесья, но в пятках и выше всё ещё колет, ноги как ватные. Где бы присесть...
- Фёдор! Иди сюда! Познакомьтесь. Это Фёдор, учитель с Алтая, с Чуйского тракта! Представляете, с самого Чуйского тракта! Фёдор, знакомься! Это мои друзья, начальник милиции… Оставь свою водку, Таштанбек, мы сейчас коньяк пьём...Моя милиция меня бережёт, ха-ха-ха, выпьем за дружбу! Фёдор, ты опять не пьёшь! - шофёр Мала хорошо говорит по-русски. Киргизский тоже знает, грамотный мужик, но так пить! Для нормального человека это несколько смертельных доз.
- Ну что ты, в самом деле, Фёдор, кто его остановит, дорогой! Какое ГАИ! Я же здесь. Ну одну -то можно выпить! Как так, не могу! Сибиряк называется! Ты у чеченцев пил! Пил. Почему со мной не хочешь! – начальник областной милиции воистину удивлён. Я удивлён не меньше его. Вот это дела! Ну и порядочки здесь.
Не успели мы в кузове дух перевести как наш грузовик и милицейская волга устроили гонки на приз Тян-Шаня. До сих пор удивляюсь тому, как наш грузовик в той гонке мог победить. Видимо потому, что Мала был в дрезину пьян и умел на крутых поворотах заходить на двух колёсах, а шофёр милицейской волги был трезв и таких выкрутасов никогда не выделывал. Поманежив своих друзей из областного управления МВД, Мала распрощался с ними на первом перекрёстке. Волга съехала с трассы и наши пути с милицией разошлись.
В Кара-Балта приехали ночью. Мала подруливает к памятнику. На постаменте груда железа, когда-то бывшее самосвалом. На постаменте надпись: «Причина аварии - алкоголь». Мала вываливается из кабины, с трудом приближается к памятнику, читает надпись по слогам и осуждающе качает головой:
- Дурак, не умел ездить! Я умею! Фёдор, ты синус-косинус понимаешь? Вот так надо ездить! Ну как, как! Если я прибавлю - мы перевернёмся. Если убавлю – мне не интересно! Понимаешь?
Ещё бы. Как не понять.
На заправке очередь, Мала на неё чихал и прямо к стойке, подрезал гружёный бетонными плитами зил, завизжали тормоза, в пятках опять закололо. Из зила выпрыгивает шофёр и осыпает Малу с головы до ног страшными матерками. Племянники Малы выпрыгивают из кузова, моментом налетают на рассвирипевшего шофёра, скручивают ему за спиной руки и подтаскивают к дядюшке. Мала спокойным ровным тоном спрашивает беднягу:
- Кто оборзел? Ты с кем разговариваешь? Ты спешишь? И куда ты спешишь? Ты на тот свет спешишь? Тебе помочь?
- Мала, да отпустите же вы его!
- Отпустите, козлы!
- Мужик, извини, я на самолёт опаздываю, а Басмач ногу сломал.
- Кто козёл! Ты с кем разговариваешь?
- Какой басмач?
- Да он не басмач, он пастух, кличка у него - Басмач, мужик..
- Да но, мужики, эта, я что зверь что ли, сразу бы сказали...
- Кто козёл!?
- Ну простите, мужики...
- Ну повезло тебе. Отпустите его!
Заправились, поехали дальше. Я забился в кузове в угол, злой-презлой. Молчу. Парни сконфужены. Тоже притихли.
- Жаль мужика...
- Какого же чёрта вы его тогда скрутили!
Парни обрадовались, что появилась возможность высказать свои оправдания. Их послушать, так они были просто в безвыходном положении: «Дядю же оскорбили! Тут, понимаешь, никак не открутишься, помирай, но защищай его честь. Да ты что!! Если бы дядю посадили, да нам тогда бы вообще не жить...»
Наконец-то Мала подрулил к Андрюшкиному дому. Голова гудит как чугунок, земля уходит из-под ног, но я догадался всё же пригласить Малу в летнюю кухню. На посошок! Это мой долг, к чёрту всё! Мала мой гость, только бы не вырубиться...
- Мала как ты по..., ык,... поедешь д-д-домой! Ночуй здесь, ты же не доедешь....
- Ты с к-к-кем...
- С чеч...,.ык, .с чеченом..
- Ты синус-косинус понимаешь!..
- Ты классный шофёр, Мала...
Грузовик рванул с места и рассекая фарами ночную тьму рванул к трассе.
Больше я Малу никогда не видел. Его дальнейшая судьба в тумане. Через год он попал в тюрьму и там с горя и досады повесился. Через два года поползли по Сокулуку слухи, что он живой и удрал в Чечню, а повесили и схоронили тогда в тюрьме совсем другого зэка.
Каждую весну в село приезжали грачи. Сегодня их зовут гастарбайтерами. Грачи приезжали в основном с Кавказа: армяне, грузины и азербайджанцы. Однажды, в самый разгар Перестройки, удивили своим появлением чеченцы. До этого я чеченцев на наших сельских стройках не встречал. Бригада была небольшая – пять человек, дед и четверо внуков молодёжного возраста.
Дед был в той бригаде мастером, подмастерья учились и делали успехи. За лето выстроили огромный кирпичный зерносклад. Удивило не только это. Отношение к еде и друг к другу. В рот положат лишь лично проверенный продукт, изо рта выпустят лишь проверенное слово. Внуки опекали деда, всё делалось незаметно, как бы невзначай, но явно к месту и вовремя.
До чеченской войны оставалось всего лишь пять лет. Не знаю как встретили её те парни, шофёр Мала и студенты из Грозного. Племянникам Малы было к тому времени под сорок, студентам из Грозного под пятьдесят, они хорошо знали историю, пришло время не преподавать, а делать её. Возможно, против собственной воли. Они-то прекрасно знали как и почему начинаются войны.
Они прекрасно знали как она будет выглядеть, эта война, если начнётся. Они знали, что их народу война не нужна. Они знали, что их вера, обряды и обычаи будут не причиной, а средством для ведения войны. Они знали, что настоящие виновники катастрофы и их истинные цели будут долгое время народу неизвестны. Они многое знали. Знание - сила, но этой силы не хватило, чтобы предотвратить войну. Та война кончилась. Дай Бог, чтоб никогда не повторилась! Мир вашему дому, ребята. И нашему тоже. Во веки веков. Аминь.