(Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2017/10/12/740 http://www.proza.ru/2017/10/13/265 http://www.proza.ru/2017/10/13/375 http://www.proza.ru/2017/10/14/1673 http://www.proza.ru/2017/10/15/792 )
…А потом «марии» сменяли одна другую со скоростью кадров немого кино, как его декорации менялись и спальни со смятыми простынями.
- Шлюхи! Все бабы шлюхи! - орал он в пьяном угаре, часто даже крепко побивая очередную «зазнобу».
- Вот что, паря, - как-то, задержав его в своем кабинете после совещания, твердо сказал ставший к тому времени большим партийным чином Семен Нечаев. – Нехорошее о тебе говорят. И уже давно… Охолонись, маленько, слышь?! Не то… Сейчас наш разговор – с глазу на глаз. Это предупреждение. Понял?! Надеюсь, внемлешь. И еще… Вашу группу с завтрашнего дня возглавит Иннокентий Онуфриев – он в ЧК на особом счету…
Петр удивленно поднял на партначальство глаза. Он знал, что, резко пошедший на повышение после того, памятного для него их жлобинского задания, Иннокентий в ведомстве - человек далеко не последний. Что ж ему в группе-то их делать?!
- Вот-вот…соображай! - видя, реакцию чекиста, добавил Нечаев. – И это тоже неспроста! Ну, иди покуда…
Мгновенно осознавший ситуацию Петр, предупреждению начальства внял и сделал из него соответствующие оргвыводы. В том числе и по «бабской» линии, заведя себе для утех одну… в общем не кривую и не косую…
***
…Василиса была гибкой, верткой и бесстыдной. Ей хотелось не просто досыта, но вкусно кушать. Желательно, как господа – на серебре и мейсенском фарфоре.
Сколько же она его перемыла на господской кухне в свое время! И как била ее хозяйка по щекам, когда она «кокнула» по неосторожности какую-то замысловатую статуэтку…«Сука! Собачьей смертью и подохла – изнасилованная двумя дезертирами с фронта и приколотая в сарае вилами!»...
А еще Василиса хотела уважения от таких, как она сама; и чтобы никто не вспоминал о ее посудомоечном и прачечном прошлом. И готова она была для этого на все. И ей повезло – она вытащила свой главный собачий билет: окрутила комиссара! Да не простого, а большого чина из «чеки» - следователя по особо важным делам Петра Перфильева!
Сожитель ее сутками пропадал на службе и часто продукты усиленного доппайка привозил их «чековский» шофер из управления. Тогда по кухне просторной коммуналки на Новокузнецкой, что занимала целый этаж жилого дома, разносился запах жареного мяса с овощами, кайенским перцем, кориандром и еще чем-то, отродясь невиданным такими же поселенными в комнаты бывшей когда-то благоустроенной квартиры. В это время главным для Василисы было - не дать спереть из сотейника «этим тварям» ее вкусную еду, равно как и не дать им плюнуть в нее: голодной слюны, замешанной на зависти и пролетарской ненависти у соседей вырабатывалось с избытком!
Впрочем, не для всех, питавшихся селедкой, сушеной воблой и черным хлебом жителей коммуналки, эти запахи были незнакомы: в крайней комнате у самого туалета жила бывшая хозяйка квартиры с двумя детьми. От всей прочей публики та почти ничем не отличалась: только вежливостью, спокойствием, тихим разговором, да опрятной одеждой.
С самого начала сожительница комиссара невзлюбила ее – уж очень на прежнюю хозяйку замашками походила. И еще… она не любила фифочек, которые жертв из себя строят. По бумажке Пети на вселение они с ним должны были бы жить в той крайней комнате поменьше; но эту, теперь уже их, занимала бессловесная «овца» - барынька с ребятишками. Она, Василиса, на нее лишь цыкнула, и та молча, скоренько собрав немудрящие пожитки, удалилась, уведя детей, куда ей было указано. Пете и вмешиваться не пришлось. Впрочем, если быть до конца с собой честной, его сожительница вовсе не была уверена, что, он бы ее поддержал, даже если бы она попросила: Василиса вспомнила, с каким безучастным выражением лица тот стоял у входа на их вещевой склад, ожидая пока она для их квартиры мебель из свезенного туда расстрельного да буржуйского конфиската выберет.
- Сама, все сама… - бормочет в пустоту она, поправляя чехол на большом, уютном диване, где, укутавшись пледом, она по вечерам занималась мелким ремонтом своей и мужниной одежды.
В это время за стенкой слышится какая-то возня, и на пол что-то падает…
- Опять барынькины выродки скачут – покоя от них нет! – вскидывается она, решительно направляясь к двери, чтобы показать «кузькину мать» паршивцам.
Однако, как всегда без стука ворвавшись в соседкину комнату, она застала там картину иную, чем ожидала: «выродки» сидели вполне себе пристойно, тесно прижавшись друг к другу и к лежащей на полу матери. Та с виноватым видом оттого, что ноги почему-то ее не слушаются, успокаивала их, гладя протянутые ладошки: «Сейчас-сейчас… немного полежу и встану», - шепчет она вполголоса. Василисе женщина ничего не сказала, лишь вопросительно на нее посмотрела.
- Ты что ль свалилась?! Тише не могла?! Дом весь перебаламутила! Что, помирать собралась, али так, репетируешь?!
- Бога побойтесь, соседка, при детях такое…
- А что мне твой Бог?! Ты вообще о чем?! Опять не жрамши?! Житья от вас всех нет – так и следи, чтоб на кухне что не слямзили!
- Да что вы такое говорите? Когда мы что у вас брали? – восклицает женщина, тщась подняться с пола.
То ли возмущение несправедливыми обвинениями, то ли удивление непонятной злобой соседки по отношению к ней и детям, то ли все это вместе взятое - но на этот раз ее усилия увенчались успехом; и, опираясь на руки старшенькой, Насти, она, наконец, медленно поднялась на ноги и побрела к продавленной кровати, которую вместо ее, буржуйской, ей выделила товарка Василисы – Анфиска. Вспомнив, как они с той проводили свой маленький «экс» и как жалобно при этом барынька заламывала ручки, она ухмыльнулась:
- Ладно, живите покуда! Но что б мне ни-ни, – на прощанье бросила Васька и громко со смаком хлопнула хлипкой дверью…
***
Новый, 1919-й год, Петр предпочел встречать не дома, а в «Яре», в компании сотоварищей-чекистов. Розы в этот день были главным украшением зала. Воздух был пропитан их нежным, слегка одуряющим ароматом. Разнообразили обстановку и купы зелени тропических растений по углам. Но всю компанию сейчас, конечно же, интересовало совсем не это, а запотевшая, еще во льду, «шампань» - напиток для них все еще редкий, буржуйский. Их спутниц – вечно голодных актрисулек – больше интересовала закуска к нему: невесть откуда попавшие сюда в это безвременье ананасы. Не лишними им казались и пирожные в красивой, хрустальной вазе. Привыкшие к следовавшему обычно за этим завершающим «аккордом» ужина перемещением «в номера», они торопились полакомиться заморской фруктиной. Потому, не дожидаясь, пока официант наполнит бокалы, не сговариваясь, потянулись за десертом.
Петр бросил на них гадливый взгляд: даже теперь, разморенный потребленными до того в обилии под «беленькую» устрицами с артишоками (тоже ранее для него едой неизвестной) и бутербродами с красной и черной икрой; он не мог без внутреннего омерзения смотреть на эти, жадно тянущиеся за даровой жратвой, ручонки, на все готовых за нее особ.
Поморщившись, он отставил в сторону бокал (к которому так и не притронулся) и вышел, как сказал товарищам, покурить. Постояв немного, медленно побрел по темным, запорошенным снегом аллеям: разгоряченный спиртным, Петр не чувствовал холода. Возвращаться в «Яр» не хотелось, но и к Ваське «под бочок» не торопился. Сейчас он, наверное, при всем желании не смог бы не то, что кому-нибудь, а даже самому себе объяснить, почему вдруг так тошно стало на душе, почему так сильно захотелось плакать…
***
Придя домой уже под утро, не снимая сапог, побрел на кухню: мучила жажда, голова разламывалась. Только уже открыв ведро и зачерпнув полную кружку студеной воды, он заметил на полу кухни у обжигающей холодом печи две скрючившиеся детские фигурки. Вглядевшись, узнал в них отпрысков «барыньки».
- Чо расселись?! Мамка загуляла что ль?!
- Не-а, - ответил младший, Митя. – В больницу увезли. А нас с ней не пустили…
- А-а-а, - безразлично протянул Петр и с удовольствием опустошил кружку.
- Вот же-ш …, - чертыхнулся он минуту спустя, когда она, водворяемая на крышку ведра, вдруг сорвалась и с грохотом покатилась по полу.
Нетвердыми шагами мужчина прогромыхал мимо и, так и не сняв сапог, направился к себе, не замечая, как за его спиной мальчик молча поднял кружку и аккуратно поставил на место…
В коридоре показалась разбуженная Васька:
- Чо так поздно? - потягиваясь и зевая, спросила сожителя она.
Тот не ответил, и, проходя, лишь небрежно отпихнул женщину в сторону.
Васька не обиделась. Пожав плечами, она медленно направилась на кухню, зная по опыту, что хозяин вскоре потребует жрать.
Обнаружив на полу соседских «выродков», она мгновенно закипела праведным гневом:
- Своего жилья мало, поганцы?! Брысь отседова, покуда мамке не накостыляла за то, что за вами не следит… Ах да... – вспомнив вдруг о вчерашнем к ним визите санитаров, неопределенно хмыкнула она. – И все же… Вам что, второе приглашение надо?! Убирайтесь живо!
Девочка потянула брата за рукав ветхой курточки:
- Пойдем, Митя…
- Там совсем холодно, - глядя на грозную тетю со слабой надеждой, робко ответил мальчик.
- Холодно им, вишь! - с грохотом открывая задвижку печи, фыркнула та. – Избалованы больно…
- Пойдем, - тихо, но настойчиво повторила Настя.
На этот раз брат ничего не ответил и понуро поплелся следом.
(Продолжение http://www.proza.ru/2017/10/15/1242 )