Я не стал объяснять ей в чём разница между католиками и протестантами, потому что познания мои дальше кровавой Варфоломеевской ночи не шли, а копаться в очередной массовой глупости людей не хотелось.
К тому же хозяйка дачи погрузилась в собственные раздумья и воспоминания, нарушать которые историческим умничаньем тоже не было желания.
- А почему вы не спрашиваете куда делся Марат?
Эрика пожала плечами:
- Чего тут спрашивать? В город, наверняка, уехал - он давно туда рвался, а ты его, конечно, проводил.
- А Эвелина отправилась нас догонять?
- Не знаю. Догонять, пожалуй, было уже поздно. Она, ведь, недавно сорвалась. До последнего верила, что вы вернётесь. Сказала, что ты романтик, и, наверное, повёл Марата проветриться к свежей ночной реке.
Как она меня хорошо изучила - ведь и общались всего ничего!
- Когда же поняла, что вы не вернётесь, отругала меня грязными словами и уехала страшно злая.
- Разве она может грязными?
- Со мной может. Мы, ведь, обе детдомовские. Были почти как сёстры. Залезали в постель друг к другу в поисках душевного и физического тепла. А отругать близкого человека грязными словами легче, чем дальнего.
- Поэтому вы так ругаете Марата?
- Да... Наверное.
- А Эвелину тоже ругаете?
- Боже упаси! Она этого не позволит. Она всегда была госпожа, с детских лет, а я ей прислуживала. Но мне это даже нравилось.
- А сейчас не нравится?
- Стали раздражать её аристократические замашки. А сказать что-то против не могу, въелась психология рабыни. Возможно, поэтому отрываюсь на Марате. Вот и доотрывалась...
Она встала, чтобы подбросить в печку дров. Ночи стали холодные, по утрам выпадал иней.
- А, может, вы ревнуете Марата?
Она внимательно посмотрела на меня, пытаясь, наверное, понять насколько я посвящён в их общие интимные дела, достигшие наивысшего уровня развития.
Я выдержал её взгляд спокойно и доброжелательно, всем своим видом показывая собственную толерантность в этих вопросах.
- Да, ревновала! И его ревновала, и её ревновала! И сейчас ревную!
Она нервно закурила, взяв огонь прямо из печки, сунув туда лучинку.
Я не стал её успокаивать. Пусть выговаривается. Это было в моих интересах.
Наоборот, подбросил даже провокационный вопрос, имитируя наивность:
- Не можете его поделить?
- А что его делить? Эвелина сразу определила, что он болтун, хвастун и невежа. Правда, у него есть другие неоспоримые достоинства... Вы меня понимаете? - опять она перешла на " вы ". Видимо, тема для неё была слишком возвышенной и требовался особый уважительный пиетет к внимающему собеседнику.
Я согласно кивнул - маленько понимаем!
Для меня действительно всё стало ясно и понятно. Я даже догадался об особенностях отношений между подругами и пристрастном интересе одной из них к Веронике. Расшифрововать дальше не было нужды. Пора было уносить ноги, пока не нагрянула Эвелина.
- Мне пора! - сказал я решительно, вставая из-за стола.
- Куда ты на ночь глядя? Оставайся, я тебя не обижу. Можно баню истопить, отдохнёшь...
- Дома помоюсь.
- А как ты домой доберёшься?
- У меня тут знакомый есть с " кадиллаком "... от слова " кадить ".
Я вспомнил про Мирзоурина. Дом, в котором он квартировал, находился напротив причала и найти его в темноте было легко. Следом осенила мысль:
- Знаете, я нашёл вам более чем адекватную замену себе!
- Что ты имеешь ввиду?
- Я имею ввиду мастера, который вам выложит камин не хуже меня, а возможно даже и лучше... потому что в печных делах он собаку съел!( Эта ужасная поговорка мне страшно нравилась своей бессмысленной жуткостью ).
Моё ликующее сообщение её не очень обрадовало. Ей явно не хотелось со мной расставаться, но я уже бил копытом в нетерпении, желая поскорей удалиться из развратного чертога и бежать к хорошему верному другу в его домовито-непорочный уют.