глава 24 Несправедливое обвинение

Кузьмин Алексей
Смеющаяся гордость рек и озер

глава 24

Несправедливое обвинение

Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин


Лин-ху Чун развернулся и пошел по большой улице, расспрашивая прохожих о том, где находится охранное бюро «Могущество Фуцзяни», однако, не спешил туда идти, медленно бродя по переулкам. Он так и не осмеливался взглянуть в глаза шифу и шинян, посмотреть собственными глазами на то, как обстоят дела у сяошимэй с младшим братом-наставником Линем. Не отдавая себе в этом отчета, он постоянно находил всяческие предлоги, чтобы оттянуть время, и раз за разом откладывал посещение. И вдруг он услышал до боли знакомый голос: «Малявка Линь, так ты составишь мне компанию выпить вина?» У Лин-ху Чуна тут же горячая кровь прилила к груди, а в глазах пошли круги. Он проделал путь в тысячу ли только затем, чтобы услышать этот голос, и увидеть лицо его обладателя. Но сейчас, услыхав его, так и не осмелился повернуть голову. Он замер, как истукан, слезы хлынули у него из глаз, и его зрение на миг размылось. По одному этому обращению, по одной только фразе он понял, какие горячие и близкие отношения у его младшей сестры-наставницы с учеником Линь Пин-чжи. Тут послышался ответ ученика Линя: «У меня нет свободного времени. Шифу задал урок, я еще не отработал, как следует». Юэ Лин-шань ответила: «Да эти три приема меча совсем простые. Ты сходишь со мной выпить вина, а я тебя обучу всем тонкостям этих приемов, пойдет?» Линь Пин-чжи ответил: «Шифу, шинян приказали нам не слоняться по городу, во избежание неприятностей. Давай вернемся». Юэ Лин-шань ответила: «Кто сказал, что по улицам и прогуляться нельзя? Я как раз тут никого из воинского сообщества и не вижу. К тому же, даже если герои рек и озер тут появятся, «речная вода в колодец не попадет» – чего бояться-то?»

Двое постепенно начали удаляться. Лин-ху Чун медленно развернулся, и увидел тонкий, как молодой росток силуэт сяошимэй, и высокую фигуру Линь Пин-чжи справа от нее. Они вдвоем шагали плечом к плечу. Юэ Лин-шань была одета в светло-зеленую рубашку, и ярко-зеленую юбку. Линь Пин-чжи был одет в длинный халат светло-желтого цвета. Платье и обувь у обоих были свеженькими, даже простого взгляда со спины было достаточно, чтобы увидеть, что это была удивительно гармоничная молодая пара, подобная драгоценной парной яшме. У Лин-ху Чуна как будто в груди что-то закупорилось, он даже дышать не мог. Он столько месяцев был в разлуке с Юэ Лин-шань, хотя и непрерывно скучал, но только сейчас, взглянув на нее, понял, насколько глубоко он в нее влюблен.
Он прижал рукой рукоять меча, с трудом сдерживая желание выхватить меч, и покончить с собой, перерезав горло. И в этот миг у него в глазах внезапно потемнело, небо и земля поменялись местами, голова закружилась, и он рухнул наземь. Прошло некоторое время, он пришел в себя, медленно поднялся, но голова по-прежнему кружилась, и он подумал: «Мне теперь навечно нельзя встречаться с ними двумя. К чему мучить себя самого?» Сегодня вечером я тайно навещу шифу и шинян, оставлю запись о том, что Жэнь Во-син вернулся на реки и озера, и хочет извести клан горы Хуашань, его боевое искусство высоко, им двоим следует быть предельно осторожными. Мне не будет нужды подписывать своим именем, после этого отправлюсь в дальние страны, и больше ни ногой не ступлю на Центральную равнину».

Он вернулся в трактир, потребовал вина и напился. После этого прямо в одежде упал на кровать и заснул. Проснулся глубокой ночью, перемахнул через стену,  и отправился прямо в охранное бюро «Могущество Фуцзяни». Комплекс зданий охранного бюро был огромен и величав, узнать его не составило труда. Но увидев, что огни повсюду погашены, не слышно ни звука, подумал: «Я не знаю, где расположились отец-наставник с матушкой-наставницей. Они наверняка уже спят». И как раз в это время увидел на стене слева тень человека – темная фигура мелькнула и пропала, по виду это была девушка, она бросилась бежать в сторону юго-запада, ее искусство легкости явно было этого клана. Лин-ху Чун бросился преследовать, и скоро узнал силуэт Юэ Лин-шань, подумав: «Куда это сяошимэй отправилась глубокой ночью?»

Лин-ху Чун удивился. когда она перепрыгнула через стену и побежала, стал красться за ней на расстоянии четырех-пяти чжанов, бесшумно ступая, так чтобы она не смогла его услышать. Улицы Фучжоу упорядочены в продольном и поперечном направлении, Юэ Лин-шань то сворачивала на восток, то уклонялась на запад, эта дорога явно была ей хорошо знакома, когда она выбирала разветвление, ни разу не замешкалась, промчалась более двух ли, и забежала в маленький особняк около каменного моста.

Лин-ху Чун запрыгнул на крышу, и увидел, что она пробралась к одному из павильонов особняка. Этот павильон имел белые стены и черные двери, стены заросли старыми лианами, из окон лился свет фонаря. Юэ Лин-шань подошла к восточному флигелю. прокралась к окну. заглянула через щель, и вдруг завизжала тонким голосом, как ночной демон. Лин-ху Чун изначально подозревал, что она тайно прокралась разведать расположение врагов, но вдруг она так громко закричала, это было совершенно неожиданно, но, едва он услыхал голос человека внутри, как ему все сразу стало ясно. Из-за окна послышалось: «Сестрица-наставница, ты меня до смерти напугать хочешь? Да ты так пугаешь, любому ночному оборотню не уступишь». Юэ Лин-шань рассмеялась: «Противный малявка Линь, да чтоб ты сдох, оборотнем меня обозвал, берегись, как бы я твое сердце не вырвала». Линь Пин-чжи ответил: «Не надо тебе вырывать, я его сам тебе отдам». Юэ Лин-шань рассмеялась: «Ах вот как, ты мне ветреные слова говоришь, я мамочке пожалуюсь». Линь Пин-чжи рассмеялся: «А если мама спросит. в какое такое время я сказал эти слова, и в каком месте, что ты ей ответишь?» Юэ Лин-шань ответила: «так я скажу, что сегодня после полудня. на площадке для тренировки меча. Ты не старался на тренировке, и вот такие вольные слова еще мне сказал». Линь Пин-чжи ответил: «Твоя мама рассердится, наверняка затворит меня, мы с тобой три месяца не сможем встречаться». Юэ Лин-шань произнесла: «Плевать! Что за невидаль? Не встречаться, так не встречаться! Эй, противный малявка Линь, ты все еще окно не открыл. в чем дело-то?»

Линь Пин-чжи смеясь, распахнул створки окна. Юэ Лин-шань спряталась. прижавшись к стене. Линь Пин-чжи сам себе пробормотал: «Да была же тут сестрица-наставница, а оказалось – никого нет». Начал потихоньку закрывать окно, и тут Юэ Лин-шань запрыгнула внутрь. Лин-ху Чун присел на угол крыши, слышал, как двое переговариваются и посмеиваются, он не понимал уже, на каком свете находится, больше всего желая не слышать этих слов, но каждая фраза ясно и отчетливо била ему в уши. Внутри опять послышался дружный смех.
Окно было наполовину открыто, тени двоих падали на бумагу окна, две головы льнули прижимались друг к дугу, но смех постепенно смолкал. Лин-ху Чун негромко вздохнул, уже собираясь пойти прочь, повесив голову. Вдруг послышался голос Юэ Лин-шань: «так поздно, а ты все не спишь, чем занят?» Линь Пин-чжи отвечал: «Тебя ждал». Юэ Лин-шань рассмеялась: «Тьфу, Глупость говоришь, не боишься, что я тебе по зубам дам, откуда ты мог знать, что я приду?» Линь Пин-чжи ответил: «Отшельник составил схему предсказаний, пальцем ткнул. не глядя – выпало, что сестра-наставница сегодня осчастливит блестящим визитом». Юэ Лин-шань ответила: «Да уж вижу, какой у тебя в комнате кавардак, ты наверняка трактат о мече искал, так или нет?»

Лин-ху Чун уже сделал несколько шагов прочь, но услыхав два иероглифа «трактат о мече», был поражен, и снова развернулся к ним. тут послышались слова Линь Пин-чжи: «За эти несколько месяцев я уже сбился со счета, сколько раз я обыскивал эту комнату, даже черепицу на крыше переворачивал, осталось только стены разобрать... ... ах. сестра-наставница, этот дом все равно никому не нужен, давай, разберем стены?» Юэ Лин-шань произнесла: «Это дом вашей семьи Линь – разберешь – хорошо, не разберешь – тоже хорошо, зачем у меня спрашиваешь?» Линь Пин-чжи ответил: «Это дом семьи Линь, поэтому тебя и спрашиваю». Юэ Лин-шань спросила: «Это еще почему?» Линь Пин-чжи ответил: «Тебя не спрашивать, так кого спрашивать? Кто знает, может в будущем твоя фамилия как раз... кхэ... кхэ.. хи-хи».

Тут Юэ Лин-шань, смеясь, начала ругаться: «Противный малявка, чтоб ты сдох, ты меня за дешевку держишь?» Тут послышались звуки оплеух, было ясно, что она колотит Линь Пин-чжи. Они веселились в комнате, а для Лин-ху Чуна это было как ножом по сердцу, он снова захотел уйти, но этот трактат о мече, отвергающем зло имен важнейшее отношение к его судьбе. Отец Линь Пин-чжи перед смертью передал Лин-ху Чуну несколько фраз, имеющих отношение к этому трактату, чтобы он передал их его сыну, свидетелей того разговора не осталось, и из-за этого Лин-ху Чун был несправедливо обвинен. Он получил передачу «девяти мечей Ду Гу» от дядюшки-великого наставника Фэна, но в клане горы Хуашань все сплошь считали, что он несправедливо присвоил себе трактат «меча Би Се», и даже издавна прекрасно знавшая его сяошимэй подозревала его. Рассуждая по справедливости, посторонним было очевидно, что, когда он поднимался на скалу размышлений, то не мог даже противостоять мечу матушки-наставницы, но прошло несколько месяцев, и он внезапно получил грандиозный прогресс в технике меча, во всем клане горы Хуашань уже никто не мог сравниться с ним, как такое могло произойти кроме как если он получил трактат по технике меча другого клана? И ели этот трактат другого клана не был трактатом меча «Би се» из семейства Линь, то откуда ему было взяться?
Он попал под подозрение потому, что обещал дядюшке-великому наставнику Фэну не сообщать сведений о нем, в самом деле – «рот есть, а оправдаться нельзя». Глубокой ночью он вспоминал, как шифу выгнал его из клана за то, что он свел дружбу с людьми из колдовского учения, но это был только повод, скорее всего, главным была уверенность в том, что именно он присвоил себе трактат меча «Би се», и этот подлый поступок не позволял ему оставаться в рядах клана горы Хуашань. Сейчас, услыхав. как Линь и Юэ обсуждают поиски трактата меча «Би се», хотя они и обменивались интимными шутками, но он превозмогая сердечную тоску слушал, как открывается истинное положение вещей.

Вдруг он услышал слова Юэ Лин-шань: «Ты ищешь уже несколько месяцев, раз не смог найти, значит трактата здесь нет, к чему стены ломать? Большой старший брат... передал тебе слова, ты им веришь, или нет?» Сердце Лин-ху Чуна снова пронзила боль: «Она неожиданно снова назвала меня «большим старшим братом»!» Линь Пин-чжи ответил: «Дашигэ передал мне слова умиравшего отца, сказал, что в переулке Сянъян, в нашем старом особняке, есть наследие предков, но его нельзя  опрометчиво даже  просматривать. Я полагаю, что даже если дашигэ взял на время и еще не отдал...» Лин-ху Чун втайне хохотнул ледяной усмешкой: «Уж очень ты вежлив, не сказал, что я украл, а тактично предположил, что взял взаймы и еще не отдал, эх, к чему эти слова».

Тут Линь Пин-чжи продолжил: «Но, думая об этих пяти иероглифах «старый особняк в переулке Сянъян», эти слова дашигэ не мог сам выдумать, это точно было сказано перед смертью мамой или батюшкой. Дашигэ ничего не знал о моей семье, к тому же никогда прежде не был в Фуцзяни, не мог знать, что там есть переулок Сянъян, и тем более не мог знать, что у нашей семьи там есть старый особняк. Даже среди уроженцев Фучжоу не многие об этом знали».

Юэ Лин-шань сказала: «Ладно, будем считать, что это истинное завещание твоих родителей, но что с того?» Линь Пин-чжи ответил: «Дашигэ передал истинное послание моих родителей, к тому же упомянул два иероглифа «просматривать» – это никак не может относится к «четырем книгам, пяти канонам» или старым прогнившим свиткам, это определенно имеет отношение к трактату о мече. Сестра-наставница, я полагаю, что если, когда мой батюшка назвал это место, в нем возможно, уже не было самого трактата, а была какая-то зацепка, указывающая на его местонахождение». Юэ Лин-шань произнесла: «Это может быть верным. Все эти дни я смотрела, как ты без толку тратишь душевные силы, не можешь спать в охранном бюро, наверняка возвращаешься сюда, я не могла успокоиться, поэтому и прибежала сюда посмотреть. Оказывается, ты белым днем тренируешься с мечом, да еще должен сопровождать меня, а вечерами здесь занимаешься тайными поисками». Линь Пин-чжи невесело рассмеялся, вздохнул: «Думая о том, какой жестокой смертью погибли мои родители, я хочу найти этот трактат о мече семейства Линь, переданный через поколения предков, и с клинком в руках отомстить врагам, чтобы успокоить души моих отца и матери на небесах».

Юэ Лин-шань произнесла: «Эх, где-то сейчас большой старший брат-наставник? Если бы я могла встретиться с ним, то наверняка бы смогла вернуть тебе обратно трактат о мече. Его мастерство меча так выросло, он должен вернуть  изначальному хозяину. Успокойся уже, малыш Линь, хватит уже переворачивать вверх дном этот старый особняк. Пока трактата о мече нет, изучай искусство моего отца – волшебное мастерство фиолетовой зарницы, так тоже можно осуществить месть». Линь Пин-чжи ответил: «Это само собой. Но только мои отец и мать подверглись издевательствам и пыткам, были так бесчеловечно убиты, если бы удалось отомстить за них при помощи нашего меча семьи Линь, то только так удалось бы излить душу. К тому же, младшие ученики нашего клана не так легко могут заполучить волшебный навык фиолетовой зарницы, я самым последним вошел во врата учения, даже если бы добродетельные шифу и шинян выделили бы меня перед всеми старшими учениками и ученицами, то они бы этого не приняли. наверняка бы сказали... наверняка скажут...» Юэ Лин-шань перебила: «Да чего скажут-то?»

Линь Пин-чжи ответил: «Что я с тобой так сблизился только ради благосклонности шифу и шинян, чтобы заполучить волшебный навык фиолетовой зарницы». Юэ Лин-шань произнесла: «Тьфу! Посторонние пусть говорят, что захотят. Главное, что я знаю, твое сердце, и этого достаточно». Линь Пин-чжи усмехнулся: «Откуда тебе знать мое сердце?» Юэ Лин-шань хлопнула его либо по плечу, либо по спине – раздался громкий хлопок, и она сплюнула: «Я знаю, что ты притворщик и лгун, у тебя волчье сердце, нутро собаки!» Линь Пин-чжи рассмеялся: «Ладно, ты пришла так поздно, нужно возвращаться, я провожу тебя до охранного бюро. Если шифу и шинян узнают, будет скверно». Юэ Лин-шань произнесла: «Ты торопишься меня спровадить, так? Раз гонишь, так я пойду. Кому нужны твои проводы?» Голос ее при этом был совсем не радостный. Лин-ху Чун сердцем чувствовал, что в этот момент она надула свои губки, выражая легкую обиду. Линь Пин-чжи сказал: «Шифу говорил. что прежний глава колдовского учения Жэнь Во-син вернулся на просторы рек и озер, говорят, что он лично прибыл в город Фучжоу, у этого человека несравненное боевое искусство, коварный и жестокий нрав. Ты пойдешь одна поздней ночью, а вдруг не повезет, и ты с ним столкнешься. тогда... как тогда быть?» Лин-ху Чун подумал: «Оказывается, шифу уже узнал об этом деле. Точно, когда я набуянил на перевале зарницы святого, все и каждый твердили, что это вернулся Жэнь Во-син, как шифу мог об этом не услыхать? Мне и письмо писать не нужно».

Юэ Лин-шань произнесла: «Эх, если ты пойдешь ночью, и с ним встретишься, неужели сможешь его убить, или поймать?»

Линь Пин-чжи отвечал: «Ты прекрасно знаешь. что мое боевое искусство никуда не годится. снова на смех хочешь поднять? Я, разумеется, не могу ему сопротивляться, просто хочу быть вместе с тобой – умирать, так вместе». Юэ Лин-шань нежным голосом произнесла: «Малец Линь, я не говорила, что твое боевое искусство не годится. Ты так усердно тренируешь меч, наверняка станешь сильнее меня. На самом деле, кроме некоторых огрехов из-за недостаточной тренировки, если биться по-настоящему, то я тебе не соперник».
Линь Пин-чжи слегка усмехнулся: «Если только ты будешь биться левой рукой, то, возможно, мы сможем посоревноваться». Юэ Лин-шань предложила: «Я помогу тебе в поисках. Ты хорошо знаешь вещи своей семьи, не замечаешь что привычно, а что странно, дай мне свежим взглядом посмотреть». Линь Пин-чжи ответил: «Хорошо, так посмотри, что тут странного».

Послышались звуки выдвижения ящиков, и перемещения стола. Прошло немного времени, и Юэ Лин-шань произнесла: «Тут все совсем обычное, у тебя в доме есть какие-то необычные места?» Линь Пин-чжи ненадолго заколебался: «Необычные места? Нет». Юэ Лин-шань спросила: «А где в вашем доме место для тренировок боевого искусства?» Линь Пин-чжи ответил: «Да нет никакого специального места для тренировок. Когда мой прадед основал охранное бюро, он переехал жить на его территорию. Мои прадедушка и отец тоже тренировались на территории охранного бюро. К тому же, мой батюшка использовал два иероглифа «просматривать», а на территории для тренировок боевого искусства перелистывать нечего». Юэ Лин-шань ответила: «Точно, нам нужно пойти в библиотеку твоего дома». Линь Пин-чжи сказал: «Да у нас же семья охранников, у нас есть бухгалтерия, а никакой библиотеки нет. Да и бухгалтерия тоже на территории охранного бюро».
Юэ Лин-шань произнесла: «В самом деле сложно найти. Среди комнат этого особняка есть место, где можно читать?» Линь Пин-чжи ответил: «То, что мой отец говорил дашигэ, что здесь вещь, которую нельзя перелистывать, это скорее всего, иносказание, мне наоборот, нужно просмотреть вещь в этом особняке. Но что тут можно просмотреть? Думаю и так, и сяк, тут есть только буддийские сутры моего прадеда».

Юэ Лин-шань аж подпрыгнула, всплеснув руками: «Буддийские сутры! Отлично! Великий предок Да Мо основал боевое учение, трактат о мече скрытый в буддийских текстах – такое не является чем-то необыкновенным». Лин-ху Чун услыхал эти слова маленькой младшей сестры, и его как громом ударило: «Если младший брат-наставник Линь среди буддийских канонов найдет трактат о мече, отвергающем зло, это будет замечательно, и меня больше не будут понапрасну подозревать». Однако послышалось. как Линь Пин-чжи сказал: «Да я их давно все просмотрел. Да не один или два раза. даже и не десять, боюсь, что уже раз сто просмотрел. Я даже сходил купить «Алмазную сутру», «Сутру великого закона», «Сутру сердца», «Ланкаватару сутру», и иероглиф за иероглифом сверял их с текстами сутр своего прадеда, но там и одной ошибки не было. Те буддийские каноны на самом деле просто обычные сутры». Юэ Лин-шань сказала: «Ну. значит, читать нечего». Она помолчала довольно долго, а потом спросила: «А в корешках, между страницами сутр искал?»
Линь Пин-чжи вздрогнул: «В корешках? Даже и не думал. Пошли, посмотрим». Они взяли подсвечники, и. держась за руки, вышли из комнаты, пошли на задний двор. Лин-ху Чун спрыгнул с крыши, видел, как свет проходит через окна комнат, и наконец, свечи осветили самый дальний зал в северо-западном углу. Лин-ху Чун прокрался через двор, и приник к оконной щели, всматриваясь внутрь. Внутри находился зал для буддийской медитации. В середине висела картина, написанная черной тушью, изображавшая силуэт Да Мо, с видом со спины, напоминавшая о том, как он девять лет сидел лицом к стене. У западной стены лежал истертый молитвенный коврик, на столе лежала колотушка «деревянная рыба», колокольчик и гонг, а еще имелась наваленное горкой собрание буддийских канонов. Лин-ху Чун подумал: «Уважаемый предок-основатель охранного бюро Линь за свою жизнь немало поубивал разбойников в зеленых лесах, а как состарился, здесь свои грехи отмаливал». Он представил. как герой, потрясавший реки и озера, став седым и дряхлым, читал здесь заупокойные сутры под мерный стук деревянной колотушки, и ему сразу стало горестно и одиноко. Юэ Лин-шань взяла один буддийский канон, сказала: «Мы его сейчас разорвем, проверим, нет ли там чего-нибудь, если ничего нет, то сошьем обратно, как тебе такое?» Линь Пин-чжи ответил: «Хорошо! Взял одну сутру, разорвал нить, скрепляющую страницы, проверил, не было ли следов записей в переплете. Юэ Лин-шань разрезала другой канон, начала проглядывать лист за листом на просвет в пламени свечи. Лин-ху Чун разглядывал ее силуэт, видел ее белоснежные руки, подобные драгоценному нефриту. На ее левой руке был надет серебряный браслет, иногда ее лицо наклонялось, и на встречалась взглядами с Линь Пин-чжи, они тут же улыбались друг другу, и снова возвращались к исследованию книг. Он не мог сказать, то ли пламя свечи бросало красноватый оттенок, или она покраснела, но ее профиль был похож на цветущий персик. Лин-ху Чун стоял за окном, замерев от ее облика. Двое разрывали книги одну за одной, пока все двенадцать трактатов на столе не закончились, и тут Лин-ху Чун вдруг услышал у себя за спиной слабый звук. Он обернулся, и заметил, как над южной крышей появились два человеческих силуэта, они спрыгнули, сгруппировавшись, и бесшумно приземлились в дворике. Они тоже подошли к окошку, и стали заглядывать внутрь. Прошло некоторое время, и вновь раздался голос Юэ Лин-шань: «Мы все разорвали, ничего нет». Ее голос был совсем безнадежный, и вдруг она снова произнесла: «Малец Линь, я придумала, притащим-ка сюда таз с водой», – ее голос дрожал от радости. Линь Пин-чжи спросил: «Зачем?» Юэ Лин-шань ответила: «Я в детстве слышала от отца сказку, что есть одна трава, когда ее намочишь, ей можно писать иероглифы, а при высыхании иероглифы исчезают, но если снова намочить, то тогда иероглифы можно будет увидеть».

У Лин-ху Чуна сердце защемило, когда отец-наставник рассказывал это предание, сяошимэй было всего восемь или девять лет, а ему самому – семнадцать. Все события того времени пронеслись в его сердце, он вспомнил, как они с сяошимэй пошли ловить сверчков, чтобы устроить между ними бои. Он подарил ей самого большого и сильного сверчка, и надо же было так случиться – этот сверчок как раз и проиграл. Сяошимэй плакала навзрыд, он очень долго старался ее развеселить, только тогда она успокоилась, и они пошли к отцу-наставнику, чтобы тот рассказал им историю. Он вспомнил былое, и слезы невольно полились у него из глаз. Линь Пин-чжи ответил: «Точно, не лишне проверить», – развернулся и ушел, Юэ Лин-шань произнесла: «Я с тобой», – и они рука об руку вышли из зала. Двое под окном затаили дыхание и замерли. Через некоторое время вернулись Юэ Лин-шань и Линь Пин-чжи, каждый держал в руках таз с водой. Войдя в зал Будды, они стали брать рассыпанные листы канонов и макать их в воду. Линь Пин-чжи проверял страницы на свет, но никаких иероглифов видно не было. Они проверили так больше двадцати листов, но ничего не обнаружили. Линь Пин-чжи тяжело вздохнул: «Нет смысла проверять, там нет других записей».

Когда он это сказал, те двое спрятавшихся людей прокрались к дверям, и проникли внутрь. Линь Пин-чжи закричал: «Кто там?» Но двое ворвались внутрь, как порыв ветра, Линь Пин-чжи поднял руки для боя, но ему тут же ткнули под ребра, выключая точки. Юэ Лин-шань до половины вытащила меч, но враг ударил ей растопыренными пальцами в глаза – она бросила меч, защищаясь рукой. Враг сделал три попытки захвата ее горла, она в ужасе отступила на два шага, прижалась спиной к алтарному столу – отступать дальше было некуда. Человек нанес ей удар по макушке, она подняла обе руки в защите, откуда ей было знать, что эта атака была отвлекающим маневром, и тут противник запечатал ее точки на пояснице. Она боком завалилась на алтарный стол, не в силах пошевелиться. Лин-ху Чун увидев это, понял, что пока жизни Юэ и Линя вне опасности, и не стал вмешиваться, наблюдая, что же предпримут двое напавших. Один из них схватил молитвенный коврик, и разорвал его пополам, другой ударом ладони разрубил на семь или восемь кусков»деревянную рыбу». Линь Пин-чжи и Юэ Лин-шань не могли говорить и шевелиться, но увидев, как эти двое разорвали коврик и разбили колотушку, тут же поняли, что те тоже ищут трактат о мече. Увидев, как те порылись в обломках, но ничего там не обнаружили, Линь и Юэ очень обрадовались.

Этим двоим было за пятьдесят – один лысый, другой седой. Они принялись быстро разбивать на алтаре все подряд, и вскоре там не осталось ни одной целой вещицы. Тогда они вдвоем уперлись взглядами в картину, изображающую патриарха Да Мо. Лысый протянул руку, намереваясь сорвать картину. Седой схватил его за руку, вскричав: «Погоди, смотри, куда указывает его палец!» Лин-ху Чун, Юэ Лин-шань и Линь Пин-чжи – все трое разом уставились на картину. Патриарх Да Мо сидел спиной, его левая рука была сформирована в пальцы-меч, и указывала за спину. Указательный палец правой руки был поднят, и указывал на потолок. Лысый спросил: «что необычного в его пальцах?» Седой ответил: «Не знаю, однако, надо проверить!» Он подпрыгнул, и обоими руками ударил в потолок в том месте, на которое показывал палец Да Мо. Раздался треск и хруст, с потолка посыпалась пыль и грязь. Лысый произнес: «Ну какой там может быть...», – и после этих самых слов с потолка выпала алая вещь, паря в воздухе – это была буддийская ряса, которую носят монахи.
Седой поймал ее, вгляделся в свете свечи. и произнес: «Здесь!» Его голос дрожал от бешеной радости. Лысый переспросил: «Что?» Седой ответил : «Да ты сам погляди!»

Лин-ху Чун внимательно вгляделся, и увидел, что вся ряса исписана мелкими иероглифами. Лысый спросил: «неужели это и в самом деле «трактат о мече Би Се?»« Седой ответил: «Восемь или девять из десяти, что это трактат о мече. Ха-ха, мы с тобой сегодня совершили великий подвиг. Брат, держи». Лысый с довольной усмешкой приблизился, бережно принял рясу, и спрятал ее за пазухой. Левой рукой он указал на Линя и Юэ: «Этих убиваем?»

Лин-ху Чун сжал рукоять меча, в готовности ворваться и убить обоих, если седой захочет убить Линя и Юэ. Но седой неожиданно возразил: «Раз уж трактат о мече уже в наших руках, нет нужды заводить кровную месть с кланом горы Хуашань, пусть они живут». Они вдвоем плечом к плечу вышли из зала Будды, перепрыгнули через стену, и были таковы. Лин-ху Чун перепрыгнул через стену, и стал их преследовать. Двое старейшин бежали очень быстро, Лин-ху Чун боялся их потерять в темноте. прибавил скорость, с тал держаться за ними в двух чжанах. Двое бежали все быстрее, и Лин-ху Чун тоже наращивал скорость. Внезапно двое резко остановились, развернулись, и разошлись в стороны. Лин-ху Чун только почувствовал внезапную боль в правом плече и руке – его рубанули парой сабель. Эти двое остановились, развернулись, выхватили сабли и ударили с быстротой молнии.

На что была у Лин-ху Чуна мощная внутренняя сила, и великолепная техника меча, но перед этим удивительным приемом, проведенным высокими мастерами он не то что не успел вынуть меч – даже пальцами не успел рукоятки коснуться, а уже получил тяжелые раны от мощного разрубания. Старики оказались отличными рубаками, и за первым ударом последовал второй. Лин-ху Чун в ужасе отпрыгнул назад на два чжана, благо внутренней силы было в избытке, и разорвал дистанцию. Двое увидели, что он тяжело ранен, но так сильно прыгнул назад, тоже были потрясены, но рванулись вперед. Лин-ху Чун развернулся и побежал. Поначалу он не чувствовал боли в разрубленном плече и руке, но теперь боль накатила, и он едва не терял сознание, подумав: «Эти двое украли рясу, на ней скорее всего, написан трактат о мече. Я не смогу смыть с себя обвинения, если не верну трактат о мече брату-наставнику Линю». Он, преодолевая боль, потащил меч из ножен разрубленной рукой, но смог вытащить только наполовину. За спиной послышался свист – стальные сабли снова рубили. Он изо всех сил отпрыгнул, левой рукой из всех сил дернул за пояс, порвал его, ножны упали на землю, и только так он сумел освободить меч. Он тут же развернулся, и в ему лицо ударило холодом – сабли шли в рубящем ударе.
Он снова отпрыгнул назад. В это время небо стало светлеть, но самое темное время бывает перед рассветом – кроме искр на клинках, он не видел вообще ничего. Он изучал «девять мечей одинокого», там были и методы противостояния саблям, нужно было вторгаться, используя слабости, но сейчас он не мог видеть приемы своих противников, и не мог использовать методы меча. Тут он почувствовал боль и в левой руке – противник подрезал его и там. Он выбежал на большую улицу, держа меч в левой руке, и кулаком зажимая рану в правом плече, стараясь уменьшить кровопотерю, чтобы не свалиться наземь. Преследовавшие его старики увидели, что он очень быстр, его не догнать. трактат о мече находился у них, лишние трудности им были ни к чему, и они решили его больше не преследовать, развернулись, и отправились прочь. Лин-ху Чун закричал: «Эй, ворье, осмелели, украли чужое, и хотите сбежать?» Он развернулся, и погнался за ними. Двое пришли в бешенство, снова развернулись, и бросились к нему, замахиваясь в рубящем ударе. Лин-ху Чун не стал сталкиваться с ними лицом к лицу, прыжком ушел в сторону, внутри себя взмолился: «Ну хоть бы кто вышел с фонарем – вот была бы удача!» Он сделал несколько прыжков, вспрыгнул на крышу, и в одном из дворов увидел свет, льющийся из окон. Он тут же побежал туда, но двое стариков преследовать его не стали.
Лин-ху Чун подхватил два куска черепицы, бросил в тех двоих, закричав: «Вы воры, украли трактат о мече Би Се семейства Линь, один лысый, один седой, да убегайте хоть до края земли, молодцы из воинского сообщества вас поймают, рассекут ваши тела на десять тысяч кусков». Раздался громкий треск – два куска черепицы разбились о каменную мостовую.

Двое услышали, как он упомянул название «трактата о мече Би Се», и бросились за ним на крышу. Лин-ху Чун ощутил слабость в ногах, сил становилось все меньше, он собрал все силы, и рванулся в освещенный двор, но вдруг зашатался, и рухнул с крыши, тут же из положения лежа выпрыгнул на ноги, применив прием «карп выгибает спину» – подъем разгибом, встал, и оперся о стену.

Те двое мягко спрыгнули рядом с ним, подходя с двух сторон. Лысый засмеялся: «Лаоцзы пощадил твою жизнь, а ты не стал убегать». Лин-ху Чун увидел, как блестит его лысая голова, и вдруг его осенило: «Уже светает». Он засмеялся: «Вы двое уважаемых, к какой школе принадлежите, из какого клана, почему с такой радостью хотите меня убить?»

Седой размахнулся одиночной саблей и со страшной силой рубанул Лин-ху Чуна по макушке. Лин-ху Чун переложил меч в правую руку, легко шевельнул им, и кончик меча пронзил горло сопернику. Лысый был потрясен, с танцующей саблей рванулся вперед. Лин-ху Чун подрезал мечом, и срезал его запястье вместе с зажатой в руке саблей. Он приставил кончик меча к его горлу и закричал: «Вы двое, в конце концов, из какой школы, говори, и я тебя пощажу». Лысый усмехнулся недоброй усмешкой, скорбно ответил: «Мы с братом исходили реки и озера, редко встречали достойных противников, сегодня погибаем от вашего славного меча, восхищаюсь. восхищаюсь. Жаль только, что не знаю благородное имя вашего превосходительства, я умру... умру тоже как безымянный оборотень».

Лин-ху Чун увидел что тот, хоть и лишился руки, но ведет себя с достоинством, как настоящий китайский парень, произнес: «Ничтожный только ради спасения собственной жизни навредил почтенному, не сдержал руки. Если почтенный не желает открывать своего имени, так тому и быть. Только верните рясу, и мы попрощаемся».
Лысый серьезно сказал: «Разве может лысый орел сдаться человеку?»

[В китайском языке иероглифы «лысый орел» также означают «кондор»]

 Он вынул кинжал левой рукой, и вонзил его себе в сердце. Лин-ху Чун подумал: «Этот человек предпочел смерть сдаче, все же он настоящая личность». Он нагнулся, чтобы вытащить рясу у него из-за пазухи. В этот момент его голова закружилась, он понял. что кровопотеря была очень велика, отрезал себе рукав, и забинтовал плечо, и только после этого начал вытаскивать рясу из-за пазухи лысого.

Тут у него снова закружилась голова, он отдышался, определился с направлением, и пошел в сторону особняка Линь Пин-чжи. Пройдя немного, почувствовал, что с трудом стоит на ногах, подумал: «Если я свалюсь, не только не спасу собственную жизнь, но после моей смерти все решат, что это я украл трактат о мече, краденное обнаружится у меня, после моей смерти имя мое будет запятнано». Так что он изо всех сил держался, и в конце концов, вошел в тот переулок. Но ворота особняка были заперты, Линь Пин-чжи и Юэ Лин-шань были обездвижены воздействием на точки, открыть ворота было некому, перепрыгнуть через стену у него совершенно не было сил, он только постучал несколько раз в ворота, а потом пнул ногой.

После удара ногой его тряхнуло, и он потерял сознание. Когда очнулся, обнаружил себя лежащим на кровати, открыв глаза, сразу увидел стоящих напротив Юэ Бу Цюня с супругой, Лин-ху Чун обрадовался: «Шифу, шинян... я... я...» Его чувства всколыхнулись, слезы неудержимо потекли из глаз, он напрягая все силы, сел в кровати. Юэ Бу-цюнь не отвечал ему, только спросил: «Что произошло?» Лин-ху Чун спросил: «Что с сяошимэй? Она... она... с ней все в порядке?» Госпожа Юэ ответила: «Ничего страшного! Ты... как ты оказался в Фучжоу?» Ее голос был исполнен вежливой заботы, но глаза невольно покраснели. Лин-ху Чун ответил: «Двое старых мастеров похитили трактат о мече, принадлежащий Линь Пин-чжи, я убил этих двоих, и вернул обратно. Те двое... те двое, скорее всего были высокими мастерами колдовского учения». Он ощупал свою грудь, не нашел рясы. и торопливо спросил: «Что с рясой?» Госпожа Юэ спросила: «Ты о чем?» Лин-ху Чун ответил: «Ряса, исписанная иероглифами, скорее всего, на ней был записан «трактат о мече, отвергающем зло» семейства Линь». Госпожа Юэ произнесла: «Тогда его следует отдать Линь Пин-чжи». Лин-ху Чун согласился: «Разумеется. Шинян ты с шифу в порядке? Братья и сестры все ли здоровы?»

Глаза госпожи Юэ покраснели еще больше, она вытерла рукавом набежавшие слезы: «Все в порядке». Лин-ху Чун спросил: «Как я попал сюда? Это шифу и шинян спасли и принесли меня сюда?» Госпожа Юэ сказала: «Я сегодня рано утром пошла к особняку Линь Пин-чжи в переулке Сянъян, и увидела тебя без сознания перед его воротами». Лин-ху Чун произнес: «Хорошо, что матушка-наставница пришла первой, если бы ребенка нашли люди из колдовского учения, он бы уже расстался с жизнью». Он понял, что шинян с утра не обнаружила дочери, и поспешила в особняк, но об этом ей упоминать было неудобно. Юэ Бу-цюнь произнес: «ты сказал, что убил двоих из колдовского учения, но откуда ты знаешь, что они в самом деле из колдовского учения?» Лин-ху Чун ответил: «Ученик прибыл на юг. по пути столкнулся с людьми из колдовского учения, несколько раз с ними схватывался. У этих двоих стариков мастерство странное, разумеется, они не принадлежат к нашим истинным школам». Сам в сердце тайно радовался: «Я принес трактат младшего брата Линя о мече Би Се, шифу и шинян больше не будут меня подозревать, к тому же я убил двоих людей из колдовского учения, шифу больше не будет меня укорять, что я с ними спутался».

Но он не ожидал что все будет совсем не так. Юэ Бу-цюнь потемнел лицом, хмыкнул, и строго произнес: «Ты до сих пор продолжаешь глупости говорить! Неужели ты думаешь, что меня можно одурачить?» Лин-ху Чун вздрогнул: «Ученик никак не смеет обманывать шифу». Юэ Бу-цюнь грозно произнес: «Кто это тут твой отец-наставник? Некий Юэ уже давно разорвал с тобой отношения наставника и последователя».
Лин-ху Чун скатился с кровати, пал на колени, начал биться лбом: «Ученик сделал множество ошибок, готов получить любую кару от учителя, но только... но только просит вернуть его в школу». Юэ Бу-цюнь отпрянул в сторону, не принимая его поклонов, холодно произнес: «Ты получил благосклонность молодой хозяйки колдовского учения, ты уже давно с ними спутался, к чему тебе просить меня стать твоим учителем?» Лин-ху Чун изумился: «Молодая хозяйка колдовского учения? Это о ком шифу говорит? Хоть я и слышал, что тот... тот Жэнь Во-син имеет дочку, но ученик ее ив глаза не видел». Юэ Бу-цюнь произнес: «Чун-эр, почему ты до сих пор болтаешь глупости?» Он вздохнул: «Та девица Жэнь собрала с рек и озер всех последователей левого пути, боковых врат, что бы те на холме Пяти Гегемонов устроили тебе лечение, мы тогда не могли не пойти...»

Лин-ху Чун был поражен, дрожащим голосом произнес: «Та девушка на холме Вубаган, она... она... Ин-ин... она является дочерью главы учения Жэня?»  Госпожа Юэ промолвила: «Вставай, поговорим». Лин-ху Чун медленно встал на ноги, он был совершенно ошарашен бормотал: «Она... ... она дочка главы учения Жэня?»
Лицо госпожи Юэ исказилось гневом: «Почему ты перед шифу и шинян продолжаешь говорить глупости?» Юэ Бу-цюнь зло произнес: «Кто тут его шифу и шинян?» Он тяжело хлопнул рукой по столу, раздался треск, и угол стола отломился.
Лин-ху Чун перепугался: «Ученик не смеет обманывать отца-наставника, матушку-наставницу...» Юэ Бу-цюнь строго сказал: «Некий Юэ с самого начала был слеп, принял такого мерзавца, как ты, в самом деле, позор перед великими героями Поднебесной. Ты что, хочешь, чтобы я и дальше покрывал твое подлое имя? Еще раз произнесешь, «Шифу, шинян», я тебя на месте убью!» Его лицо озарилось фиолетовым сиянием – было видно, что он предельно разгневан.

Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь!» Он оперся о край кровати, в лице не было ни кровинки, его качало, он произнес: «Они лечили меня, это было. Однако... однако, никто мне не говорил, что она как раз и есть дочка главы учения Жэня». Госпожа Юэ сказала: «Ты такой сообразительный, проницательный, как же ты не догадался? Она – молодая девушка, но, стоило ей сказать пару слов, как все приспешники левого пути прибежали на холм Пяти гегемонов, чтобы лечить тебя. У кого в Поднебесной, кроме молодой хозяйки колдовского учения, девицы Жень, есть такая власть?» Лин-ху Чун ответил: «Уче... Я в то время считал, что она старая бабушка». Госпожа Юэ спросила: «Она тогда изменила свой облик?» Лин-ху Чун отвечал: «Нет, я только... только в то время не видел ее лица».
Юэ Бу-цюнь усмехнулся, но его лицо вовсе не было веселым. Госпожа Юэ вздохнула: «Чун-эр, ты вырос, и твой характер изменился. Все. что я тебе говорю, ты игнорируешь». Лин-ху Чун воскликнул: «Ши... ши...

Я твоих слов ....» Он хотел сказать: «Я твоих слов всегда слушался», но вспомнил, что в самом деле, шифу и шинян постоянно твердили ему о том, чтобы он не смел связываться с людьми из колдовского учения, а он имел дело с Ин-ин, Сян Вэнь-тянем, Жэнь Во-сином, что это было, как не «связался»? Госпожа Юэ снова произнесла: «Пусть даже эта дочка главы колдовского учения хорошо к тебе отнеслась, ради спасения жизни прислала людей для лечения, это еще можно понять...» Юэ Бу-цюнь гневно перебил: «Как это можно понять?

Ради спасения жизни можно соглашаться на все, что попало?» В обычное время он был предельно учтив со своей супругой, которая также была его младшей сестрой-наставницей, они в самом деле уважали друг друга, но сегодня он вновь и вновь давал волю своему гневу, перебивал ее, было видно, что он голову потерял от ярости. Госпожа Юэ понимала чувства супруга, не собиралась с ним спорить, продолжила свою речь: «Но отчего ты связался со старейшиной колдовского учения Сян Вэнь-тянем, и убил немало наших единомышленников из истинных кланов? У тебя обе руки залиты свежей кровью бойцов истинного учения, ты... ты... уходи поскорее!» У Лин-ху Чуна холод пробежал по спине, он вспомнил как тогда в павильоне, и у края пропасти бился плечом к плечу с Сян Вэнь-тянем против множества врагов, в самом деле он убил немало людей из истинного учения, но там была такая ожесточенная сеча, что если бы он не убил, то наверняка убили бы его самого, ситуация была безысходная, однако долг пролитой крови теперь лежит на нем.

Госпожа Юэ сказала: «На холме Вубаган ты оказал поддержку молодой хозяйке колдовского учения барышне Жэнь, убил нескольких учеников кланов Шаолинь и Куньлунь. Чун-эр, раньше ты был мне, как родной сын, но дело дошло до этого, твоя... твоя матушка-наставница неспособна, больше не сможет тебя выручить». Она сказала это, и слезы хлынули у нее из глаз. Лин-ху Чун печально произнес: «Ребенок действительно сделал эти ошибки, простить невозможно. Но его проступки лежат на нем самом, это не должно замарать имя клана горы Хуашань. Прошу двух уважаемых созвать широкий суд, пригласить героев всех истинных кланов, судить его по суровым законам клана горы Хуашань». Юэ Бу-цюнь глубоко вздохнул, сказал: «Мастер Лин-ху, если бы ты сейчас был учеником моего клана горы Хуашань, это предложение было бы приемлемым. Ты бы потерял жизнь, а чистое имя нашего клана было бы неприкосновенным. Ноя уже давно оповестил всех в Поднебесной, что ты изгнан из нашего клана горы Хуашань. С тех пор, где бы ты не слонялся, чего бы ты не делал, какое это имеет отношение к нашему клану? И какое я имею право судить тебя? Эх, зло и справедливость не могут ужиться в одном, в другой раз, когда ты совершишь преступление, и снова попадешь ко мне в руки коварный нечестивец, я тебя покараю, и прощения тебе не будет». Едва он это сказал, как за воротами послышалось: «Шифу, шинян!» Это был Лао Дэ-нуо.»В чем дело?», – спросил Юэ Бу-цюнь. Лао Дэ-нуо ответил: «Пришел с визитом Чжун Чжэнь из клана Суншань, хочет поклониться шифу и шинян, и с ним еще два ученика». Юэ Бу-цюнь ответил: ««Меч девяти изгибов» Чжун Чжэнь тоже явился в Фуцзянь? Хорошо! Я выйду», – и легким шагом вышел из комнаты. Госпожа Юэ взглянула на Лин-ху Чуна, взгляд был полон нежности, будто она просила его задержаться, чтобы потом сказать еще несколько слов, и вышла следом за мужем.

Лин-ху Чун с детства относился к шинян, как к родной матери, видел, как она его любит, его сердце разрывалось от раскаяния, он подумал: «В великом множестве ситуаций, происходивших со мной, трудно разобраться, невозможно отделить где истинное, а где ложное, где плохое, а где хорошее. Большой старший брат Сян абсолютно точно не был похож на праведника, отчего же я, не разобравшись в причинах, не задумываясь, бросился на его защиту? Теперь даже смертью эту вину не смыть, невозможно показаться на глаза шифу и шинян. Во всем клане горы Хуашань нет такого ученика. который бы так его опозорил». И снова подумал: «Оказывается, Ин-ин – дочка главы учения Жэня, неудивительно, что Лао Тоу-цзы, Цзу Цянь-цю и остальные были так к ней почтительны. Стоило ей сказать пару слов – и множество удальцов рек и озер отправились в ссылку на заброшенный островок в Восточном море, до конца дней своих, без права возвращения. Эх, я раньше должен был догадаться. В воинском сообществе, кроме лидеров колдовского учения, у кого может быть такая власть? Однако, когда она была рядом со мной, она была настолько сдержанной, такой робкой и застенчивой, намного более скромная, чем сяошимэй, как я мог догадаться, что она занимает такое высокое положение в колдовском учении? Однако, когда Непобедимый Восток заключил главу учения Жэня в подземную тюрьму под озером Сиху, откуда у его дочери была такая власть?» И вот, когда он беспокойно размышлял об этом, послышался дробный стук шагов, и в комнату ворвалась та, о ком он бредил днями и ночами – сяошимэй. Юэ Лин-шань выпалила: «Дашигэ, быстрее... быстрее уходи отсюда, люди из клана Суншань в ярости, они ищут тебя», – в ее голосе была тревога. Лин-ху Чун, едва увидел ее, все великие проблемы Поднебесной ушли из его мыслей, какой там клан Суншань, не клан Суншань, он уже ничего не принимал близко к сердцу, в оба глаза любуясь на нее, испытывая одновременно сладость, тоску, горечь, пряность

[в китайском тексте эти чувства тождественны четырем вкусам: сладкое, кислое, горькое, острое. При этом «кислое» - также обозначает «занеметь, щемить», на русский это напрямую перевести нельзя, но теперь читатель может сравнить смыслы.]

– все эти разнообразные вкусы одновременно вошли в его сердце.
Юэ Лин-шань увидела, как он ей любуется, и немного покраснела, заговорила: «там какой-то по фамилии Чжун, с ним двое учеников, говорит, что ты убил людей из его клана Суншань, они пришли сюда, идя по следу». Лин-ху Чун остолбенел, растеряно произнес: «Я убил людей из клана горы Суншань? Не было такого». Вдруг раздался грохот, двери в комнату распахнулись, в комнату влетел Юэ Бу-цюнь с перекошенным от ярости лицом, крича: «Лин-ху Чун, хороших дел ты натворил! Ты убил достопочтенных мастеров из клана Суншань, а мне сказал, что расправился с людьми из колдовского учения, обманул меня». Лин-ху Чун растерялся: «Учен... я... я убил достопочтенных мастеров из клана Суншань? Я... я не...» Юэ Бу-цюнь разгневался: ««Белоголовый старик небожитель» Бу Чэнь, «Лысый орел» Ша Тянь-цзян, ты убил этих двоих?»  Лин-ху Чун услыхал их прозвища, вспомнил, как лысый старейшина перед смертью произнес: «Разве может лысый орел сдаться человеку?», а другой был седоволосым стариком, точно наподобие «Беловолосого старика небожителя», и произнес: «Седого старика, и лысого старейшину именно я убил.
Однако... однако я не знал, что они принадлежат к клану горы Суншань. К тому же они использовали одиночные сабли, и их боевое мастерство не было похоже на технику клана Суншань». Выражение лица Юэ Бу-цюня стало еще более строгим. он спросил: «Этих двоих. в самом деле ты убил?» Лин-ху Чун ответил: «Именно так».Юэ Лин-шань произнесла: «Батюшка, этот лысый с этим седым...» Юэ Бу-цюнь закричал: «Вон отсюда! Кто тебя сюда звал? Я здесь разговариваю, тебя просили встревать?» Юэ Лин-шань повесила голову, и медленно пошла к дверям.

Сердце Лин-ху Чуна наполнилось скорбью, и в то же время радостью» Пусть шимэй и благоволит к младшему брату Линю, но и ко мне у нее остались чувства. Она противилась порицаниям отца, до этого предупредила меня об опасности, хотела, чтобы я бежал». Юэ Бу-цюнь произнес с ледяной усмешкой: «Ты знаешь все виды боевых искусств каждого из кланов меча пяти твердынь? Эти Бу и Ша принадлежали к боковой ветви клана горы Суншань, ты никаких правил не признаешь, не знаю. каким подлым приемом их погубил, однако протянул свой кровавый след прямо в особняк Линь Пин-чжи в переулке Сянъян. Клан Суншань предпринял розыски, след привел сюда. Прямо сейчас брат-наставник Чжун из клана Суншань стоит снаружи, требует от меня выдать им человека, что ты на это скажешь?»
В комнату вошла госпожа Юэ: «Но ведь они не видели собственными глазами, что это Чун-эр их убил? На основании одного кровавого следа нельзя достоверно указать на человека. Отопремся начисто – и все тут».

Юэ Бу-цюнь гневно возразил: «Младшая-сестра-наставница, ты до сих пор стараешься выгородить этого бессовестного мерзавца. Я руковожу кланом горы Хуашань, разве могу опуститься до лжи ради этого мелкого скота? Ты... ты... мы, если так сделаем, то и сами погибнем, и имя замараем». Лин-ху Чун много лет прежде считал что весь клан, и шифу, и шинян, и все братья и сестры являются одной общей семьей, и однажды наступит момент, что если он и сяошимэй будут в чем-то не согласны, то он не будет слушать ее. Но сейчас, видя, как шифу злобно разговаривает со своей младшей сестрой-наставницей, он подумал: «Если сяошимэй станет моей женой, что о бы она не захотела – то я и сделаю. Захочет хорошее – сделаю для нее хорошее дело, захочет плохого, – и ладно, ни в чем не пойду наперекор ее желаниям. Если она попросит меня совершить неискупимые великие преступления – даже бровью не поведу». Юэ Бу-цюнь впился глазами в лицо Лин-ху Чуна, и внезапно обнаружил, что у того на лице проступила нежная улыбка, в его взгляде была буддийская доброта, и этот взгляд был сфокусирован на его дочери, стоящей в дверях. Он гневно заорал: «Мелкая скотина, даже сейчас обуян плохими мыслями?»

Этот крик пробудил Лин-ху Чуна к действительности, он вскинул голову, и обнаружил, что лицо отца-наставника озарилось фиолетовым сиянием, тот замахнулся ладонью, намереваясь ударить его по голове, и в этот миг внезапно почувствовал невыразимое словами удовольствие, он почувствовал, что жизнь на этом свете для него стала горькой или безвкусной, и сегодня погибнуть от ладони учителя будет сладостной до боли развязкой, к тому же это произойдет на глазах у сяошимэй – она увидит, как собственный отец нанесет ему смертельный удар, на самом деле, в глубине сердца,  он сейчас именно этого и хотел. Он слегка улыбнулся, глядя на Юэ Лин-шань, Юэ Бу-цюнь повел рубящий удар ладонью, но тут раздался крик госпожи Юэ: «Так нельзя!» Она схватила мужа сзади за точку «Нефритовая подушка», и заблокировала ее нажатием. Они вдвоем с детства росли в одной школе боевого искусства, вместе постигали приемы, давно знали друг друга, но в этот раз госпожа Юэ нацелилась на точку, угрожающую жизни, Юэ Бу-цюню волей-неволей пришлось защищаться, и госпожа Юэ, уклонившись, стала между ним и Лин-ху Чуном.
Лицо у Юэ Бу-цюня стало стального цвета, он разозлился: «Ты.... ты что творишь?» Госпожа Юэ закричала: «Чун-эр, убегай! Беги быстрее!»

Лин-ху Чун покачал головой: «Я никуда не уйду, шифу хочет меня убить, пусть убивает. Я это заслужил». Госпожа Юэ топнула ногой: «Пока я здесь, – ему тебя не убить, уходи быстрее, скройся подальше, и никогда не возвращайся». Юэ Бу-цюнь произнес: «Эх, уйти-то он уйдет, да там снаружи стоят трое из клана Суншань, с этим что делать?» Лин-ху Чун подумал: «Оказывается, шифу беспокоится из-за этого Чжун Жэня и его спутников, пойду-ка я для него выгоню их отсюда». Громко произнес: «Хорошо, я пойду встречусь с ними». Сказав, широким шагом вышел наружу. Госпожа Юэ закричала: «Не ходи, они тебя убьют!», – но Лин-ху Чун уже вышел из зала.

Снаружи действительно оказались «Меч девяти изгибов» Чжун Чжэнь, «Волшебная плеть» Дэн Ба-гун, «Лев с парчовой шерстью» Гао Кэ-синь, с заносчивым видом восседавшие в гостевых покоях. Лин-ху Чун сел напротив в них в «кресло великого наставника», и крайне холодно произнес: «Вы трое, по какому делу явились сюда?» На этот раз на Лин-ху Чуне была одежда служки из трактира, он был уже без курчавой бороды, его вид был совсем иным, чем тогда, глубокой ночью в поселке двадцать восьмой станции. Чжун Чжэнь со товарищи увидели этого с ног до головы залитого кровью паренька, тот выглядел обычным обывателем, был крайне молод, но при этом абсолютно бесцеремонен, и все тут же пришли в негодование. Гао Кэ-синь заорал: «Что ты за вещь?»

[Непереводимый каламбур. «Вещь» в китайском языке передается двумя иероглифами: «Восток-запад». История словообразования восходит к старой пословице: «Что в Лояне не купишь на восточном рынке, то купишь на западном. Смысл той поговорки был в том, что в Лояне начинался Великий шелковый путь, и на западном рынке продавались эксклюзивные товары для перевозки в Европу, а на восточном – более дешевые обиходные вещи. Со временем слова «Восток-запад» стали обозначать вообще «вещь». Лин-ху Чун на ходу изобрел слово «Юг-север», которое не несет никакого смысла, но является в какой-то мере противоположностью иероглифам «восток-запад». ]

Лин-ху Чун рассмеялся: «А вы трое, что за северо-юг?» Гао Кэ-синь вздрогнул: «Что это такое, «северо-юг»?» Решив, что вряд ли это приличное слово, он гневно вскричал: «Быстрее зови, чтобы сюда вышел господин Юэ. Ты что, считаешь, что можешь с нами на равных разговаривать?» К этому времени Юэ Бу-цюнь, госпожа Юэ, Юэ Лин-шань, и множество учеников Хуашани столпились за дверной перегородкой, и слышали ответ Лин-ху Чуна. Юэ Лин-шань, услыхав: «А вы трое, что за северо-юг?», не удержалась от смеха, но подумав, что там находятся три высоких мастера клана горы Суншань, дашигэ убил их людей, да еще так с ними разговаривает, не избежать драки, беды будет много, а хорошего мало, ведь отец и мать не смогут вмешаться, ее сердце наполнилось тоской, и смех замер у нее на устах.

Лин-ху Чун произнес: «Кто такой господин Юэ? А, вы говорите о руководителе фракции Хуашань. Я как раз здесь по поводу его проблем. В клане горы Суншань были два недостойных последователя, одного звали что-то типа «белоголовый старый черт» Бу Чэнь, и еще один «лысый филин» Ша Тянь-цзян, я их уже прикончил. Говорят из клана горы Суншань прислали трех мерзавцев, они прячутся где-то в охранном агентстве Фу Вэй. Я хочу, чтобы господин Юэ мне их выдал, а он ни в какую не соглашается. До смерти меня рассердил, до смерти!» И тут сразу громко закричал: «Господин Юэ, в клане Суншань есть трое бесстыжих мерзавцев, одного зовут «ржавый меч» Чжун Чжэнь, одного зовут «мелкий бес» Дэн Ба-по,

[Его имя Дэн Ба-гун – Дэн Восемь князей. Лин-ху Чун называет его Дэн Ба-по – Дэн Восемь бабушек.]

еще есть «паршивая кошка» Гао Кэ-синь. Прошу тебя побыстрее выдать мне этих троих, мне с ними нужно счеты свести. Ты хочешь их укрыть, но ничего не выйдет! Вы, кланы меча пяти твердынь, едины энергией, связаны поддержкой, но меня этим не проведешь».

Юэ Бу-цюнь и остальные, услыхав это невольно перепугались, в то же время понимая, что эта ругань имеет смысл дать понять, что клан Хуашань непричастен к убийству этих людей. Но в то же время эти трое из клана Суншань имеют грозную славу, а «меч девяти изгибов» Чжун Чжэнь просто неподражаем. Услыхав его ругательства, он и его спутники, само собой, вышли из себя. Во время той ночной битвы, когда он победил мастера «направления меча» Фэн Бу-пина, ослепил пятнадцать безымянных мастеров рек и озер, его мастерство меча было необычайно мощным, но сейчас он тяжело ранен, того и гляди – свалится наземь, даже если просто встанет на ноги. Он так неразумно храбр, ни с того, ни с сего вызвал их на бой. Гао Кэ-синь в ярости вскочил, выхватил меч из ножен, собираясь пронзить Лин-ху Чуна. Однако, Чжун Чжэнь, протянув руку, придержал его, спросив Лин-ху Чуна: «Затрудню почтенного вопросом, кем он является?»

Лин-ху Чун рассмеялся: «Ха-ха, я тебя знаю, а ты меня – нет. Ваш клан Суншань хочет объединить пять кланов меча пяти твердынь в один, чтобы ваш клан Суншань поглотил остальные четыре клана. Вы, трое юго-северов, прибыли в Фуцзянь, во-первых, чтобы присвоить «Трактат о мече, отвергающем зло», семейства Линь, во-вторых, чтобы навредить клану Хуашань, клану Южная Хэншань, убить их людей. Все эти тайные козни мне полностью известны. Хэ-хэ, вот смех-то!»
Юэ Бу-цюнь и госпожа Юэ переглянулись, одновременно подумав: «В его несуразной болтовне, однако, наверняка есть смысл».

Чжун Чжэнь был поражен, спросил: «Затрудню почтенного вопросом, какому клану он принадлежит?» Лин-ху Чун ответил: «Меня большие монастыри не принимают, и в малых кумирнях не берут, я безымянный одинокий дух, обитаю в пустынных горах, мне не тягаться с вашим кланом Суншань, это тебя успокоит? Хэ-хэ, хэ-хэ». Он рассмеялся, но в его смехе чувствовалась тоска и одиночество.

Чжун Чжэнь произнес: «Раз почтенный не принадлежит к клану горы Хуашань, нам не стоит докучать господину Юэ, предлагаю выйти и поговорить снаружи».
Эта фраза была произнесена равнодушным тоном, но в глазах сверкал огонь, полный жажды убийства. Было очевидно, что, раз Лин-ху Чун раскрыл его тайные помыслы, то он наверняка уничтожит его. Он немного робел перед Юэ Бу-цюнем, не смел убивать человека  в его присутствии, хотел вынудить Лин-ху Чуна выйти из охранного бюро, и там начать поединок».

Эти слова и были нужны Лин-ху Чуну, он громко закричал: «Господин Юэ. ты отныне будь настороже. Снова объявился глава колдовского учения Жэнь Во-син, этот человек владеет «великим методом звездного дыхания», высасывает из людей внутреннюю силу, он говорил, что хочет навредить твоему клану Хуашань. Да еще, клан Суншань хочет поглотить твой клан Хуашань. Ты настоящий благородный муж, а вокруг полно подлецов с волчьим сердцем и нутром собаки, нельзя не принять мер предосторожности». Он в этот раз прибыл в Фуцзянь именно для того, чтобы передать шифу эти слова. и теперь, сказав, быстрым шагом вышел из помещения, а за ним вышел Чжун Чжэнь и остальные.

Лин-ху Чун большими шагами вышел из охранного бюро «Могущество Фуцзяни», и увидел перед воротами толпу монашек и женщин-учениц – это в самом деле были ученицы клана Северная Хэншань.

И Хэ и Чжэн Э вдвоем держали в руках коробки с подарками, стояли впереди, они пришли в охранное бюро Фу Вэй поклониться Юэ Бу-цюню и госпоже Юэ. Лин-ху Чун вздрогнул, и быстро отвернулся, чтобы его не признали, на него успели взглянуть только И Хэ и другие. хорошо еще, что И Линь стояла в самых дальних рядах, и не встретилась с ним взглядом.

Когда наружу вышли Чжун Чжэнь и остальные трое, И Хэ и Чжэн Хэ узнали их, вздрогнули от неожиданности, и одновременно заступили дорогу. Лин-ху Чун забеспокоился: «Ученицы Хэншани заранее узнали, что шифу здесь, пришли поклониться с подарками, раз шифу и шинян здесь, им не посмеют нанести ущерб». Он не хотел, чтобы его видела И Линь. и потихоньку направился в сторону.
Чжун Чжэнь, Дэн Ба-гун и Гао Кэ-синь выхватили клинки, выставили их перед собой, вскричав: «Сбежать хочешь?» Лин-ху Чун рассмеялся: «Да у меня и оружия нет, как драться-то?»

В это время Юэ Бу-цюнь, госпожа Юэ и толпа учеников Хуашани высыпали перед воротами, желая посмотреть, как Лин-ху Чун будет биться с этими тремя. Юэ Лин-шань рванула свой меч, закричав: «Да...»

[Она хотела закричать дашигэ - большой старший брат-наставник, но при отце не осмелилась.]

Хотела передать ему меч, но Юэ Бу-цюнь двумя пальцами левой руки удержал ее меч за лезвие, и отрицательно покачал головой. Юэ Лин-шань взволнованно произнесла: «Батюшка!». Но Юэ Бу-цюнь лишь еще раз отрицательно покачал головою. Все это было прекрасно видно Лин-ху Чуну, он в сердце порадовался: «У сяошимэй с прежних дней сохранились некоторые чувства ко мне». И тут вдруг несколько человек одновременно вскрикнули от изумления.

Лин-ху Чун понял, что его атакуют сзади, поворачивать голову не было времени, он тут же прыгнул вперед. Его внутренняя сила была на диво мощной, этот прыжок был и быстрым. и высоким, но. несмотря на это, он почувствовал, как спину холодит ветерок – меч шел в рубящем ударе. То ли прыжок был медленным. то ли сил не хватило, но вдруг послышался крик, мелькнули белые искры – ученицы клана Хэншань пришли в действие. Три отряда по семь человек взяли троих последователей горы Суншань в кольцо мечей. Выхватывание мечей, перемещение, окружение и выполнение приемов – все было произведено с необыкновенной скоростью. К тому же их движения были текучими и плавными, формы позиций изящными и  эстетичными – было очевидно. что все это было отшлифовано долгими тренировками. Острие каждого меча было нацелено в жизненные центры противников: голову, шею, грудь, живот, поясницу, спину, ребра – у каждого из троих были намечены эти зоны поражения. Заняв позиции, семерки учениц Хэншани замерли, как изваяния.
Оказалось, что Чжун Чжэнь был тем, кто подло атаковал Лин-ху Чуна со спины. Для клана горы Хуашань Лин-ху Чун был настоящей проблемой, и он решил воспользоваться моментом, когда противник не подготовился, чтобы внезапной атакой убрать свидетеля, заткнуть рот, пока его слова не возбудили подозрений в сердце Юэ Бу-цюня. Его атака была очень коварной, жертве было не спастись, но тут вмешались ученицы клана Хэншань, хоть его боевое мастерство и было весьма мощным, но в этом положении, стоило ему хоть немного дернуться – и он непременно оказался бы пронзен мечом.

Юэ Бу-цюнь, госпожа Юэ и остальные не знали, что ученицы клана Хэншань и Чжун Чжэнь уже сталкивались в поселке двадцать восьмой станции, они увидели, что обе стороны внезапно пришли в движение, и были поражены случившимся. Последовательницы Хэншань действовали на диво слажено, двадцать один человек окружил троих противников, широкие рукава трепетали под ветерком, нацеленные на врагов жала мечей искрились под лучами солнца в полнейшей неподвижности, но в их неподвижности была глубоко скрытая готовность убивать. Лин-ху Чун увидел. что строй фехтовальщиц замер без движения, осуществляя контроль противников, по семь мечей в каждом кольце, так, что никакой погрешности не найти, точь-в-точь, как в «девяти мечах Ду Гу» есть принцип «отсутствие приемов побеждает прием», и он похвалил: «Изумительно! Тончайшая красота построения мечей». Чжун Чжэнь осознал, что его взяли под контроль, и он рассмеялся: «Мы все здесь свои люди, что за шутки, признаю поражение, хорошо?» Раздался звон. и его меч упал на землю. Стоящая во главе семерки И Хэ. видя, что тон бросил оружие, убрала свой меч, и остальные шестеро последовали ее примеру. Но Чжун Чжэнь подбросил свой меч носком левой ноги. Чжун Чжэнь поймал меч за рукоятку, и с быстротой молнии атаковал И Хэ. Та только охнуть успела, а ей уже прокололи правое предплечье, и ее меч упал на землю. Чжун Чжэнь рассмеялся, его меч сверкнул холодными искрами, и он одну за другой ранил еще шестерых учениц Хэншани.

В возникшей суматохе оставшиеся два кольца мечей распались, ученицы не сумели организоваться, Дэн Ба-гун и Гао Кэ-синь начали бой, раздался лязг мечей. Лин-ху Чун прыгнул к И Хэ, подобрал ее упавший меч, и перешел в атаку. Раздался посвист его меча, и Гао Кэ-синь выронил меч, получив удар плашмя в запястье, а Дэн Ба-гун снова потерял свою плеть, которая опять обвилась вокруг его горла. Чжун Чжэнь получил удар по запястью, и, хоть и не выронил меч, но отступил, с повисшей без сил рукой.

Две девушки разом закричали тонкими голосами, одна кричала: «Генерал У!» Другая кричала: «Лин-ху дагэ!» Та, что кричала «Генерал У», – была Чжэн Э. Лин-ху Чун разогнал троих, используя те самые приемы, которые он применял в стычке в трактире на двадцать восьмой станции, даже Гао Кэ-синь был ошарашен, Дэн Ба-гун задыхался с кнутом, туго обвившимся вокруг горла, Чжун Чжэнь был и испуган, и разгневан. Чжэн Э была очень сообразительной, увидев приемы Лин-ху Чуна, хоть его облик и претерпел большие изменения, но она тут же узнала его.

А та, что кричала «Лин-ху дагэ» – была, разумеется, И Линь. Она стояла в строю вместе с И Чжэнь, И Чжи, и другими, окружая Дэн Ба-гуна. Каждая из них сосредоточила свое внимание на противнике, не глядя по сторонам, глядя только в свою зону поражения, не обращая внимания даже на другие участки на теле противника, и уж тем более не смея глядеть на посторонних, и, только когда их строй распался, она и заметила Лин-ху Чуна. Она не видела его целый год и вот внезапно столкнулась – вздрогнула всем телом, едва не упала в обморок. Лин-ху Чун раз уж был обнаружен. перестал маскироваться, и рассмеялся: «Бабушку твою так, трое мерзавцев, не различают добра и зла, ученицы клана Хэншань пощадили ваши жизни, а вы внезапно воздали коварством за добро. Данный генерал вовсе не рад такому зрелищу. Я... я...

Сказав это, внезапно почувствовал головокружение, в глазах у него потемнело, и он рухнул наземь. И Линь бросилась к нему, закричала: «Лин-ху дагэ. Лин-ху дагэ!» Увидела, что из его плеча и руки кровь бьет ключом, подвернула ему рукав, взяла лекарство своего клана «Пилюли медвежьей желчи обители белых облаков», и вложила ему в рот. Чжэн Э, И Чжэнь и другие наложили на его раны «Небесный аромат, склеивающий разрывы». Каждая ученица клана Хэншань была исполнена благодарности к нему за свое спасение, если бы он в тот день не пришел к ним на помощь, они бы все без исключения были бы мертвы, да не просто жестоко убиты, а очень возможно, и обесчещены подлецами. Поэтому они наперебой передавали лекарства, вытирали кровь, перевязывали раны прямо на улице, всем сердцем сконцентрировались на оказании помощи. Обычные девушки Поднебесной. столкнувшись с такой критической ситуацией, неизбежно начали бы ахать да охать, бестолково гомонить, стали бы кругом, и кричали без умолку. Хотя ученицы клана горы Северная Хэншань и были бойцами, изучающими воинские искусства. но и им было трудно избежать многословия: кто-то просто вздохнул, кто-то выражал сочувствие, кто-то кричал: «Кто ранил нашего генерала?», кто-то изрек что-то вроде: «Злобные преступники, безжалостные убийцы», и все это обильно перемешивалось возгласами «Амидофо!» Увидев эту суматоху, последователи клана горы Хуашань пришли в изумление.

Юэ Бу-цюнь задумался: «В клане горы Северная Хэншань такие строгие запреты и ограничения, но все эти ученицы неизвестно почему, просто одурманены этим развратником Лин-ху Чуном, на глазах у всех, не различая разделения на мужчин и женщин, постоянно зовут «дагэ» – «Большим старшим братом», тут и там кричат «генерал», «генерал». Этот мерзавец – что, генералом стал? Да тут черт знает что творится, чушь какая-то. И что это старшее поколение клана Хэншань за ними не следит?»

Чжун Чжэнь и остальные втроем схватили оружие, и бросились в атаку на Лин-ху Чуна. Они полагали, что если не избавиться от этого человека, то последующие бедствия будут неисчислимы, тем более, что они уже два раза терпели от него поражение, благо тот сейчас внезапно оказался без сознания, это отличный шанс покончить с проблемой.

И Хэ засвистела, и в тот же миг четырнадцать учениц встали в строй, мечи заплясали, преграждая путь Чжун Чжэню и остальным. Хотя боевой уровень этих учениц и не был очень высоким, но в едином строю, атакуя и защищаясь, они могли остановить четверых - пятерых первоклассных бойцов.

Юэ Бу-цюнь изначально намеревался примирить обе стороны, однако все происходящее настолько не укладывалось в его сознание, он не мог взять в толк, из-за чего обе стороны так озлобились друг на друга, что у него родилась неприязнь одновременно и к клану Хуашань и Суншань, он решил что пока будет лучше временно «спустив рукава, посмотреть со стороны» на происходящие изменения. Четырнадцать учениц Хэншани встали плотным строем, искусно защищаясь, и Чжун Чжэнь со спутниками никак не мог через них пробиться. Гао Кэ-синь придумал хитрый план, рванулся вперед, и уколол мечом в бедро И Цин. Рана, хоть и не была тяжелой, однако, хлынула свежая кровь, положение было угрожающим.

Лин-ху Чун медленно пришел в себя, услышал звон клинков, нашел глазами И Линь – ее лицо было тревожным, она возносила моления Будде: «Все живые существа, попавшие в горести, погрузившиеся в бездну страданий, Гуанъинь обладает совершенной мудростью, спасает от всех горестей этого мира...» Он почувствовал волнение, поднялся, и тихо произнес: «Сяошимэй, очень благодарен тебе, дай-ка мне меч». И Линь произнесла: «Ты... ты не... не...»

Лин-ху Чун усмехнулся, принял у нее из рук меч, левой рукой оперся на ее плечо, и, шатаясь, пошел вперед. И Линь изначально беспокоилась о его ранах, но, почувствовав на своих плечах его вес, тут же исполнилась героической энергии, и все свои силы направила в правое плечо. Лин-ху Чун прошел мимо девушек, первый раз махнул мечом, и меч Гао Кэ-синя упал на землю, махнул второй раз – и плеть Дэн Ба-гуна обвилась тому вокруг шеи, махнул третий – и столкнулся меч в меч с Чжун Чжэнем. Чжун Чжэнь знал, что его искусство фехтование не сравнится с мастерством Лин-ху Чуна, но сейчас тот еле стоял на ногах, и Чжун Чжэнь решил свалить его, выведя через клинок внутреннюю силу. Он вложил ее в мощный удар, и вдруг с изумлением почувствовал, что его внутренняя сила хлынула через клинок из его тела, и остановить ее истечение он не в состоянии. Оказывается, навык Лин-ху Чуна в искусстве «Великого метода звездного дыхания» углублялся день ото дня, он больше не нуждался в телесном контакте, было достаточно, чтобы противник послал свою внутреннюю энергию в атаку, и его энергия начала переходить через клинок. Чжун Чжэнь испугался, убрал меч назад, и тут же послал его в колющий удар. 
   
Лин-ху Чун видел, что его бок оголен, и укол может быть фатальным, но сил предпринять активное действие не было, он только вяло подставил свой меч, отклоняя удар. В мече не было силы, но, едва клинки соприкоснулись, энергия снова начала выходить из тела Чжун Чжэня, тот отпрыгнул, назад. В его груди испуг смешался с бешенством, он нанес новый удар, собрал все силы, крутанул, и  направил меч в пронзающем усилии в грудь И Линь, которая стояла рядом с Лин-ху Чуном. Этот удар сочетал в себе обманное и истинное, вариантов развития было множество, он был очень коварен. Лин-ху Чун, если бы начал сбивать его меч поперек, тот перевел бы атаку в его подбрюшье, а если не проводить защиту, то тот бы наверняка пронзил грудь И Линь. Лин-ху Чун пришел в смятение, ему захотелось убить своего противника. Люди вокруг вскрикнули, видя, что укол идет в грудь И Линь, дотронувшись до ее рубашки, как вдруг Лин-ху Чун развернул свой меч, и придавил им меч Чжун Чжэня.

Меч Чжун Чженя вдруг завис в воздухе, не в силах продвинуться вперед. Тот вложил всю силу, посылая его дальше, но кончик меча не продвинулся ни на волос, клинок только слабо согнулся и в тот же миг вся внутренняя сила из его тела хлынула наружу. Он мгновенно понял ситуацию, что было сил рванулся назад, убирая меч, но вся накопленная сила уже исчерпалась, а новая не подошла, он летел в пустоте, и вдруг все его тело ослабло, и он тяжело рухнул наземь. Он выглядел так плачевно. будто потерял все свои воинские умения. Его руки повисли, он попытался подняться, наполовину встал, и снова рухнул без сил.

Дэн Ба-гун и Гао Кэ-синь бросились к нему, приподнимая, разом крича: «Старший брат, что с тобой?» Чжун Чжэнь пристально вглядывался в Лин-ху Чуна, вспомнив, как десяток лет назад прошлый владыка колдовского учения Жэнь Во-син потряс воинское сообщество, он не мог превратиться в юношу двадцати с небольшим лет, вскричал: «Ты... ты ученик... ученик Жэнь Во-сина, можешь использовать «Си син да фа»!» Гао Кэ-синь испуганно спросил: «Шигэ, твоя внутренняя энергия высосана этим человеком?» Чжун Чжэнь произнес: «Так и есть!» Но он тут же дернулся, и почувствовал, что сил у него немного прибавилось. На самом деле Лин-ху Чун еще недостаточно овладел великим методом звездного дыхания, к тому же вовсе не имел намерения выкачивать из Чжун Чжэня всю энергию, просто тот перепугался, и в страхе переоценил тяжесть своего положения.

Дэн Ба-гун прошептал: «Уходим, потом с ним рассчитаемся». Чжун Чжэнь махнул рукой Лин-ху Чуну: «Последователь колдовского учения, ты применил подлые уловки, ты теперь враг всех героев Поднебесной. Чжун Чжэнь сегодня тебе не соперник, но тысячи тысяч славных китайских парней из истинных школ никогда тебе не покорятся». Сказав, развернулся, сложил руки перед грудью, обращаясь к Юэ Бу-цюню: «Господин Юэ, этот человек из колдовского учения никак не связан с драгоценным кланом вашей светлости?»

Юэ Бу-цюнь хмыкнул, но ничего не ответил.

Чжун Чжэнь не посмел скандалить перед его лицом: «Это дело разъяснится в дальнейшем, сейчас прощаюсь». И тут же ушел, поддерживаемый Гао и Дэном. Юэ Бу-цюнь сошел с каменных ступеней главных ворот, и строгим голосом произнес: «Лин-ху Чун, ты такой молодец, овладел техникой Си син да фа Жэнь Во-сина». Хотя Лин-ху Чун и выучил гунфу Жэнь Во-сина, но сделал это по случайности, однако конечный факт было трудно оспорить. Юэ Бу-цюнь громко произнес: «Я тебя спрашиваю, так или нет?» Лин-ху Чун ответил: «Так!» Юэ Бу-цюнь громко произнес: «Ты тренировал эту дьявольскую технику, и превратился во всеобщего врага для людей из истинных кланов. Сегодня ты ранен, я не буду тебе вредить. Но, когда мы увидимся в следующий раз, если я тебя не убью – значит, ты убьешь меня». Он повернулся к ученикам: «Этот человек – ваш смертельный враг, кто будет продолжать считать его членом нашей школы, тому лучше самому уйти из сообщества школ истинного учения. Все это слышали?» Ученики разом ответили: «Да!» Юэ Бу-цюнь увидел. что дочка дернула уголком рта, будто собираясь что-то сказать, и обратился к ней: «Шань-эр, хоть ты и моя дочь, но для тебя не будет исключения. Ты услышала, или нет?» Юэ Лин-шань ответила: «Услышала». Лин-ху Чун и так был предельно слаб, но, услышав это, почувствовал, как его колени подгибаются. Раздался звон – его меч выпал на землю, и Лин-ху Чун медленно осел, теряя сознание.

И Хэ подошла к нему, поддержала с правого бока, произнесла: «Дядюшка-наставник Юэ, в этом деле наверняка какое-то недоразумение, ты не разобрался как следует, поторопился, рубанул сплеча». Юэ Бу-цюнь произнес: «Какая тут ошибка?» И Хэ ответила: «Мы, ученицы клана Хэншань, избегли бесчестья от людей из колдовского учения благодаря поддержке этого генерала Лин-ху У. Если бы он принадлежал к колдовскому учению, как бы он пришел к нам на помощь в бою против них?» Она слышала, как И Линь называла его «Лин-ху дагэ», Юэ Бу-цюнь называл его «Лин-ху Чун», сама она его знала, как «генерала У», и решила оба имени свести воедино. Юэ Бу-цюнь ответил: «Люди из демонического учения богаты на хитрости и уловки, не стоит вам попадаться на его обман. Драгоценный клан прибыл на юг под предводительством какой уважаемой госпожи-наставницы?» Он полагал, что молодые монашки и девушки-мирянки из клана Хуашань попали под обаяние цветистых слов Лин-ху Чуна, и достаточно будет только прийти госпоже-наставнице старшего поколения, чтобы она с высоты своего кругозора и опыта разглядела его хитрые козни.

    И Хэ скорбно ответила: «Госпожа-наставница Дин Цзин к несчастью, была убита людьми из колдовского учения». Юэ Бу-цюнь и госпожа Юэ не удержались от горестного вздоха. В этот момент по главной улице к ним прибежала монахиня средних лет:  «Почтовый голубь из обители Белых облаков принес письмо!» Подбежав к И Хэ, она вытащила из-за пазухи маленькую бамбуковую трубочку, и двумя руками вручила ее. И Хэ приняла, вытащила деревянную пробочку, перевернула, и вытряхнула длинную полоску скрученной ткани, расправила, начала читать: «Ай-я, беда!» Ученицы Хэншани, узнав, что прибыло письмо из обители Белых облаков, сразу плотно сгрудились вокруг И Хэ, увидев, как изменилось ее лицо, забеспокоились: «Что случилось?» , «Что пишет шифу?» , «Что за беда?» И Хэ произнесла: «Младшая сестра, прочти», – и передала письмо И Цин. И Цин приняла, стала громко читать: «Дин И с младшей сестрой-наставницей осаждена в «Долине ковки мечей» рядом с «Лунцюань» – «Источником дракона» в провинции Чжэцзян». Она произнесла: «Это письмо писано... почтенной кровью госпожи-настоятельницы. Как ее старейшество могло оказаться в Лунцюане?»

[Шифу - это настоятельница клана Дин Сян. Она пишет письмо. Но в письме она себя относит к «младшим сестрам» – по возрасту Дин И ее намного старше. Личные ученицы Дин Сян называют ее шифу (отец-наставник), а  «Дин И – шишу» (дядюшка-наставник) в нашем переводе – просто «наставница Дин И».]

    И Чжэн произнесла: «Быстрее отправляемся!» И Цин спросила: «Однако неизвестно, кто же эти враги?» И Хэ ответила: «Да хоть сам дьявол во плоти – надо спешить. Даже если нам суждено погибнуть, так вместе с шифу». И Цин подумала: «Уж на что у шифу и наставницы Дин И гунфу могучее, а и они попали в осаду. Если мы в таком незначительном количестве туда поспешно отправимся, боюсь, ничем не сможем им помочь». Взяв написанное кровью письмо, подошла к Юэ Бу-цюню, согнулась в поклоне: «Дядюшка-наставник Юэ, наша настоятельница, глава школы прислала письмо, в котором сказано, что она с Дин И попали в осаду в Лунцюань. Во имя дружбы и взаимной поддержки кланов меча пяти твердынь, прошу дядюшку-наставника Юэ принять меры для помощи». Юэ Бу-цюнь принял письмо, бросил на него взгляд, глубоко вздохнул: «Госпожа настоятельница и госпожа-наставница Дин И как оказались в южных провинциях? У них гунфу выдающееся, как враги могли их взять в осаду, разве это не странно? Это письмо написано лично уважаемой настоятельницей?»

И Цин ответила: «Абсолютно точно это написано ей лично. Опасаюсь, она была ранена, писала прямо во время боя, собственной кровью». Юэ Бу-цюнь спросил: «Но кто же противник?» И Цин ответила: «Скорее всего – люди из колдовского учения, кроме них у ничтожного клана нет смертельных врагов». Юэ Бу-цюнь скосил взгляд на пришедшего в сознание Лин-ху Чуна, и медленно произнес: «Боюсь только, что люди из колдовского учения прислали поддельное письмо, собираясь заманить вас в ловушку. Люди колдовского учения неистощимы в коварных планах, нельзя не принять меры безопасности». И Хэ громко вскричала: «Настоятельница в беде, ситуация срочная, как падение метеора, нам нужно спешить на помощь. Младшая сестра-наставница И Цин, господину Юэ некогда, не имеет смысла упрашивать. И Цин согласилась: «Точно, опоздание на миг – сожаление на всю вечность». Клан Хэншань увидел, что Юэ Бу-цюнь выдвигает всяческие отговорки, и не собирается помогать, и все рассердились. И Линь произнесла: «Лин-ху дагэ, ты оставайся в Фучжоу, лечи раны, а мы отправимся спасать настоятельницу и госпожу-наставницу Дин И. Когда вернемся, отыщем тебя». Лин-ху Чун громко возразил: «Мелкие негодяи осмелели, напали на людей, данный генерал как может смотреть со стороны, спустя рукава? Парни, поехали вместе на выручку». И Линь сказала: «Ты ранен, как можешь ехать?» Лин-ху Чун ответил: «Данный генерал готов отдать жизнь за родину, быть погребенным в шкуре коня, к чему отговорки? Пошли, пошли, надо торопиться».
Ученицы Хэншани никак не могли найти способа спасти настоятельницу, но, узнав, что Лин-ху Чун присоединится к ним, тут же приободрились и их лица осветились радостью. И Чжэнь произнесла: «Огромное спасибо. Мы пойдем, поищем тебе повозку».

Лин-ху Чун отказался: «Все поскачем верхами! В боевом построении, если не скакать верхом, какой будет вид? Пошли, пошли». Он видел, как бессердечно вел себя его отец-наставник, и его сердце наполнилось горечью, и в то же время в нем пробудилась заносчивость. И Цин поклонилась Юэ Бу-цюню и госпоже Юэ: «Позднерожденные срочно прощаются».

И Хэ сердито прикрикнула: «Да на кого ты свою вежливость растрачиваешь? Только время тратишь, эх, никакого чувства долга. одно только дутое имя!» И Цин обратилась к сестрам: «Сестры-наставницы, прекращаем разговоры!» Юэ Бу-цюнь усмехнулся, но не стал обращать внимания.

Лао Дэ-нуо выскочил вперед, закричав: «Ты чего своим грязным ртом сейчас только что сказала? Наши пять кланов меча пяти твердынь были едины энергией, связаны поддержкой, если одна фракция попадала в беду, четыре спешили на выручку. Но вы связались с представителем колдовского учения Лин-ху Чуном, дела обделываете чертовой украдкой, мой отец-наставник не может принять необдуманное решение. Вы сначала убейте колдуна Лин-ху Чуна, обелите себя. Иначе наш клан горы Хуашань не сможет с вашим кланом Хэншань слиться в одном грязном потоке».

И Хэ возмутилась, прыгнула вперед, положив руку на рукоять меча, громко вскричала: «Что ты там сказал о «слиться в одном грязном потоке»?» Да вы спутались с демоническим учением, это и называется слиться в одном грязном потоке». И Хэ гневно ответила: «Этот великий рыцарь Лин-ху – настоящий герой, истинные герои проявляются в ситуациях крайней опасности, вот это и есть настоящие мужи, не то что подобные вам, называющие себя галантными рыцарями, а на самом деле – «видя смерть, не приходящие на помощь», увиливающие от опасности поддельные благородные мужи!»

Внешним прозвищем Юэ Бу-цюня было «Благородный меч», и самыми запретными иероглифами в клане горы Хуашань были эти три – «Поддельный благородный муж». Лао Дэ-нуо, услыхав, как она оскорбила его отца-наставника, потянул меч – тот с шелестом вышел из ножен, и пошел прямо в горло И Хэ. Это был изумительный прием клана горы Хуашань «Где феникс, туда приходит справедливость». И Хэ не ожидала, что он так начнет схватку, не успела извлечь меч, и едва не получила укол в горло, вскрикнув от неожиданности. Но тут блеснули искры, и семь мечей одновременно устремились к Лао Дэ-нуо. Тот быстро переключился с атаки на защиту, вернув меч назад, но успел отбить только тот меч, что нацелился ему в грудь, раздался треск, и в его одежде появилось шесть прорех, каждая в локоть длиной. Ученицы клана Хэншань не желали его убивать, и каждый меч остановился, не коснувшись его тела. Только Чжэн Э – самая неопытная не смогла соразмерить усилие, ее меч рассек правый рукав рубахи Лао Дэ-нуо, а потом слегка пропорол кожу на правом предплечье. Лао Дэ-нуо вздрогнул, прыгнул назад, раздался шлепок, и у него из-за пазухи вывалилась небольшая книжица.

Лучи солнца ярко осветили обложку. и все присутствующие прочли иероглифы: «Цзы ся ми цзи» – «Секретный трактат пурпурной зарницы». Лао Дэ-нуо изменился в лице, и рванулся подбирать. Лин-ху Чун заорал: «Остановите его!» И Хэ уже держала в руках меч, и он трижды свистнул в атаке. Лао Дэ-нуо отбил нападение, но вперед не продвинулся и на шаг. Юэ Лин-шань спросила: «Батюшка, это же наш секретный трактат, как он оказался у второго старшего брата?» Лин-ху Чун закричал: «Лао Дэ-нуо, это ты убил шестого брата-наставника, так?» Когда-то шестой брат-наставник Лу Да-ю был убит, трактат «Фиолетовой зарницы» был похищен при таинственных обстоятельствах, и вот неожиданно сестры из клана Хэншань распороли рубашку Лао Дэ-нуо, пробили внутренний карман, и секретный трактат вывалился в прореху. Лао Дэ-нуо вскричал: «Что за чушь!», – и вдруг пригнулся, и бросился бежать в узкий переулок. Лин-ху Чун рванул за ним, сделал только несколько шагов, и свалился на землю.

И Линь и Чжэн Э подбежали, поднимая Лин-ху Чуна. Юэ Лин-шань подняла трактат, передала его отцу: «Батюшка, оказывается, его украл второй старший брат-наставник». Лицо Юэ Бу-цюня приобрело стальной оттенок, он принял, вгляделся, убедился, что это и в самом деле был передаваемый от предков секретный трактат их клана, к счастью, все страницы были на месте, повреждений текста не было, он с ненавистью сказал: «Это все твоя вина, ты его взяла из жалости». И Хэ не была особенно сдержана на язык, и громко сказала: «Вот это как раз и называется – слиться в единой грязи!» Юй Сао подошла к Лин-ху Чуну: «Великий рыцарь Лин-ху, как себя чувствуешь?» Лин-ху Чун закусил губу: «Этот подлец убил моего младшего брата-наставника, жаль, я его упустил». Он увидел, как Юэ Бу-цюнь, окруженный учениками, разворачивается, и уходит внутрь через ворота охранного бюро, и подумал: «Старший ученик шифу овладел коварным гунфу колдовского учения, к тому же второй ученик оказался предателем, украл секретный трактат. неудивительно, что шифу рассержен!» Вслух сказал: «Уважаемый наставник попал в затруднительное положение, дело не терпит промедления, мы срочно отправляемся на спасение людей. Этот негодяй Лао Дэ-нуо еще попадет в мои руки». Юй Сао произнесла: «Ты ранен, как же... как же... эх, я не в силах говорить». Она вышла из наемной прислуги, но теперь ее положение в клане Хэншань уже не было в самых низах, и боевое искусство было не слабое, но эрудиция ее была ограниченной, и она не могла выразить свою признательность. Лин-ху Чун произнес: «Надо выезжать из города – как увидите лошадей – сразу покупайте». Он вынул из-за пазухи золото и серебро, передал Юй Сао. Лошадей купили недостаточно, пришлось самым легким ученицам садиться на одну лошадь вдвоем. Выехали через северные ворота Фучжоу, и галопом помчались на север. Проскакали несколько десятков ли, и увидели несколько десятков коней, пасущихся на лугу, под охраной шести или семи солдат – это были армейские лошади из военного лагеря. Лин-ху Чун произнес: «Этих лошадей – отнять!» Юй Сао заволновалась: «Это армейские кони, опасаюсь, брать нельзя». Лин-ху Чун произнес: «Спасать людей нужно срочно, да хоть рысаков императора – и то можно увести, нечего тут судить да рядить – можно, нельзя». И Цин сказала: «Это преступление перед правительством, боюсь...» Лин-ху Чун заорал: «Тебе что важнее – шифу спасти, или законы императора соблюсти? К бабушке твоей это правительство-неправительство! Я, генерал У – здесь правительство. Генералу нужен конь, мелкий солдат не выполняет приказ?» И Хэ произнесла: «И то верно» Лин-ху Чун скомандовал: «Этих пехотинцев свалить ударами по точкам, и уводим лошадей». И Цин сказала: Двенадцати вполне хватит». Лин-ху Чун скомандовал: «Всех подчистую уводим!»

Он прокричал приказ и грозно, и властно. С тех пор, как госпожа-наставница Дин Цзин покинула этот мир, ученицы Хэншани были подавлены, шесть душ были не на месте. Услыхав приказ Лин-ху Чуна, они подстегнули коней, тут же свалили пехотинцев, выключив точки, и захватили несколько десятков лошадей.
Эти пехотинцы в жизни своей не видели таких разнузданных монахинь, не признающих законы. Они только и могли восклицать: «Что творите?», «Что за шутки?», и были повалены на землю, так, что не могли уже двигаться. Ученицы отбили лошадей, хохотали и веселились в величайшем возбуждении. Всем хотелось нового, они запрыгнули на армейских лошадей. и понеслись бешенным галопом. Ближе к полудню заехали в городок для передышки. Горожане были поражены зрелищем отряда монашек с табуном конем, да еще и с замешавшимся среди них мужчиной. Заказали вегетарианской еды с лапшой из крахмала. И Цин увидела счет, посчитала наличность и прошептала Лин-ху Чуну: «Брат Лин-ху, у нас денег не хватает». Когда они покупали лошадей в городе, всем сердцем стремились спасти настоятельницу, всем было не до торговли, не было времени просить скидку, спустили все серебро и золото начисто, остались только медяки. Лин-ху Чун произнес: «Чжэн шимэй, ты с Юй Сао возьмите одну лошадь, и сведите ее на продажу, только армейских лошадей не продавайте». Чжэн Э откликнулась, и вместе с Юй Сао отправилась на рынок продавать лошадь. Ученицы, прикрывая лица, тайно усмехались, разом подумав: «Ну, ладно еще Юй Цао, а вот когда такая изящная и прелестная девушка, как Чжэн Э появится на рынке, продавая лошадь – это будет редкое зрелище». Однако Чжэн Э была умной и сообразительной, могла и поговорить, и разговор поддержать, хоть и недолго была в Фуцзяни, а уже выучила несколько сотен фраз на труднейшем в Поднебесной фуцзяньском диалекте, быстро управилась с продажей коня, принесла деньги и расплатилась по счету.

Ближе к вечеру, увидели большой поселок, у склона горы, постройки наползали друг на друга, как рыбья чешуя, самое меньшее, было семь или восемь сотен дворов. Остановились в городке на ужин, обменяли деньги, вырученные от продажи коня, на ассигнации, однако осталось совсем мало. Ликующая Чжэн Э с улыбкой сказала: «Завтра снова поведем лошадь на продажу».

Лин-ху Чун тихонько сказал: «Ты иди-ка на улицу, послушай, узнай, кто в этом городишке самый богатый человек, и кто тут самый большой негодяй». Чжэн Э кивнула головой, и вышла, утащив с собой Цинь Цзюань. Не прошло и половины стражи, как они вернулись: «В этом городишке всего один богач, по фамилии Бай, кличка у него Бай Обдирала, он держит лавку и спекулирует рисом. Кличка у него обдирала-живодер, так что выходит, что он точно не хороший человек. Лин-ху Чун улыбнулся: «Сегодня вечером зайдем к нему за подаянием». Чжэн Э сказала: «Такие люди отличаются скаредностью, боюсь, не соберем мы у него никакого подаяния».
Лин-ху Чун улыбнулся, и ничего не сказал, прошло некоторое время, и он скомандовал: «Все отправляемся в дорогу».
Все видели, что уже темнеет, но шифу в опасности – значит, нельзя обращать внимание на горести, и ночью нужно скакать – все ринулись, и отправились из городка на север.

Проехали несколько ли, Лин-ху Чун произнес: «Достаточно, здесь передохнем». Все расположились для отдыха возле маленького ручейка. Лин-ху Чун в молчании, закрыв глаза, восстанавливал силы, прошло полстражи, он открыл глаза, и сказал Юй Сао и И Хэ: «Вы вдвоем возьмите каждая по шесть учениц, идите в дом Бая Живодера просить милостыню, младшая сестра-наставница Чжэн вам дорогу покажет». Юй Сао и И Хэ очень удивились и забеспокоились, но все же откликнулись согласием. Лин-ху Чун сказал: «Самое малое, соберите пятьсот лянов, а самое лучшее - две тысячи лян серебра». И Хэ громко вскричала: «Ай-я, как же можно собрать так много?» Лин-ху Чун ответил: «Какие-то мелкие две тысячи лян серебра, да данный генерал на них и смотреть не будет. Из этих двух тысяч мы возьмем только одну, а другую тысячу раздадим нищим в городе». И только в этот момент все вдруг поняли его идею, и переглянулись друг с другом. И Хэ сказала: «Ты хочешь... ты хочешь, чтобы мы грабили добро у богатых и делились с бедными?»

Лин-ху Чун ответил: «Ой, что там грабить-неграбить, мы идем просить подаяние и делиться с бедными. Нас тут несколько десятков, на всех нет и десятка лян серебра, мы тут обнищали вконец. Если не попросить богатеев совершить акт великого благодеяния, осчастливить нас, обнищавших своей милостью, как же мы доберемся до долины отливки мечей в Лунцюани?»

Все, как услышали «Долина отливки мечей в Лунцюани», тут же отбросили сомнения, воскликнули: «Идем просить милостыню!» Лин-ху Чун произнес: «Касательного этого вида попрошайничества, опасаюсь, вы раньше так не просили милостыню, методы имеют некоторые незначительные различия. Вы лица спрячьте под платками, когда будете у Бая Живодера просить милостыню, ни слова не произносите, а как увидите золото или серебро – так прямо и берите». Чжэн Э засмеялась: «А ну, как он будет не согласен?»

Лин-ху Чун ответил: «Ну, значит, он тогда совсем не ценит хорошего к себе отношения. Выдающиеся героини клана горы Хэншань – они все отнюдь не последние бойцы в воинском сообществе, посторонним положено встречать их паланкином с восемью носильщиками, вас же все просят-недопросятся к себе просить милостыню, так ведь? Бай Живодер – не более, чем мелкий местный мироед, навозный дворянин, какой у него ранг в воинском сообществе? К нему внезапно прибыли с визитом пятнадцать высочайших мастеров клана горы северная Хэншань, затруднились его навестить, разве они этим не покрыли его лицо золотом? Ежели он будет свысока на вас глядеть, то невредно будет вам и руками его вразумить, вы ему несколько приемов в воздухе нарисуйте. И тогда посмотрим, у Бая Живодера боевое искусство могучее, или у нашей хэншаньской Чжэн Э приемы рук и ног годные». Едва он это сказал, как все рассмеялись. Среди учениц были пожилые сдержанные люди, такие, как И Цин, они в сердце забеспокоились, почувствовав неподобающее, втайне подумав, что в клане Хэншань строгие запреты и ограничения, запрет на воровство и грабеж, и такой вид попрошайничества весьма похож на нарушение устава. Но И Хэ, Чжэн Э и остальные уже отправились быстрым шагом, не принимая все это близко к сердцу, и не влезая в обсуждения. Лин-ху Чун повернул голову, и вдруг обнаружил, что позади стоит И Линь и во все глаза смотрит на него. Он улыбнулся: «Сяошимэй, ты считаешь, что это неправильно?»

И Линь, избегая его взгляда, прошептала: «Я не знаю. Ты говоришь, что надо делать, и я... я думаю, все будет правильно». Лин-ху Чун сказал: «Помнишь, когда я захотел арбузов, разве ты не отправилась тогда на поле попросить милостыню?» И Линь покраснела, вспомнив, как они тогда жили с ним на безлюдной равнине, и вдруг, прямо в этот миг, на небе появилась падающая звезда с длинным хвостом, сверкнула, и пропала. Ты не забыла, что надо загадать желание?» И Линь прошептала: «Как можно забыть?» Она отвернула голову, и произнесла: «Лин-ху дагэ, такие желания обязательно сбываются». Лин-ху Чун произнес: «Правда? А ты что загадала?»

И Линь опустила голову, и не отвечала, в сердце думая: «Я хочу больше всего на свете снова и снова видеть тебя и до самой смерти снова и снова видеть тебя».
Вдруг вдалеке раздался топот копыт, с юга галопом мчался наездник, тем же путем, по которому только что отправились пятнадцать учениц с Юй Сао, И Хэ и Чжэн Э. Но они вовсе не ехали верхами, неужели что-то произошло? Все вскочили, вслушиваясь в стук копыт. И тут послышался женский голосок: «Лин-ху Чун. Лин-ху Чун!» Лин-ху Чуна как громом ударило – он узнал голос Юэ Лин-шань, закричал: «Сяошимэй, я здесь!» И Линь задрожала, побледнела, и отступила на шаг назад.
Из темноты появился силуэт белой лошади. она неслась бешенным галопом, в нескольких саженях от людей лошадь заржала, встала на дыбы, и только потом уже остановилась , было ясно, что Юэ Лин-шань удержала ее поводом. Лин-ху Чун понял, что она ужасно спешила, в полутьме было плохо видно происходящее, он вскричал: Сяошимэй! С шифу, шинян все в порядке?» Юэ Лин-шань сидела в седле, в косых лучах луны была видна только половина ее лица, ее лицо казалось цвета железа, она громко ответила: «Кто это твои шифу и шинян? Мои папа и мама – какое они имеют к тебе отношение?»

Лин-ху Чун почувствовал, будто ему в грудь кулаком ударили, он покачнулся. Обычно, к нему всегда был очень строг Юэ Бу-цюнь. но шинян и Юэ Лин-шань все же помнили прежние отношения, не заставляли его конфузится, но сейчас она так с ним заговорила, он не сумел спрятать печаль в голосе: «Да, я же изгнан из клана Хуашань, не имею счастья снова обращаться так к шифу и шинян». Юэ Лин-шань ответила: «Раз знаешь, что не можешь так называть, что зря языком мелешь?»
Лин-ху Чун опустил голову, промолчав, но по сердцу как ножом резанули.

Юэ Лин-шань хмыкнула, послала коня на несколько шагов вперед, произнесла: «Давай!», и вытянула руку. Лин-ху Чун бессильным голосом проговорил: «Что?» Юэ Лин-шань прикрикнула: «До сих пор продолжаешь прикидываться, ты меня за слепую держишь?» Вдруг ее голос сорвался в визг: «Давай сюда!» Лин-ху Чун покачал головой: «Я не понимаю. Что тебе нужно?» Юэ Лин-шань ответила: «Что нужно? Нужен трактат семьи Линь о мече, изгоняющем зло!» Лин-ху Чун изумился: «Трактат меча Би Се? Ты почему его от меня требуешь? « Юэ Лин-шань рассмеялась ледяным смехом: «Если не у тебя, то у кого требовать? Эту рясу кто из особняка семейства Линь вынес?» Лин-ху Чун ответил: «Двое подлецов из клана горы Суншань. Одного звали вроде «Белоголовый старик небожитель» Бу Чэнь, а второго – «Лысый орел» Ша Тянь-цзян». Юэ Лин-шань произнесла: «Этих Бу и Ша, кто убил?» Лин-ху Чун ответил: «Я». Юэ Лин-шань сказала: «Эту рясу кто взял?» Лин-ху Чун ответил: «Я». Юэ Лин-шань ответила: «Ну, так давай обратно!»

Лин-ху Чун ответил: «Я от ран потерял сознание, только благодаря ши... ши... только благодаря твоей матери остался жив. После этого рясы у меня не было». Юэ Лин-шань запрокинула голову к небу и рассмеялась, но смех ее вовсе не содержал веселья: «По-твоему выходит, что это моя мама припрятала. Вот ведь подлость, бесстыжие слова, да как тебе такое говорить не стыдно!» Лин-ху Чун ответил: «Я вовсе не говорил, что твоя мама припрятала. Великое небо беру в свидетели, у Лин-ху Чуна в сердце нет ни капли неуважения к твоей матери. Я только сказал... только сказал...» Юэ Лин-шань спросила: «Что?» Лин-ху Чун ответил: «Твоя мать увидела эту рясу, должна была понять, что это вещь семейства Линь, и разумеется, передала ее младшему брату-наставнику Линю. Юэ Лин-шань ледяным тоном произнесла: «Да как моя матушка могла тебя обыскивать? Даже если бы она отдала ее младшему брату-наставнику Линю, то ведь это та вещь, ради которой ты готов жизнь отдать, пришел в сознание – разве не мог вернуть обратно? Кто тебе мог помешать?»

Лин-ху Чун произнес: «Это весьма логично. Неужели рясу снова украли?» Вдруг его сердце застучало, он весь покрылся холодным потом: «Раз это так, то тут совсем другое дело». Он рванул рубаху, начал трясти: «Обыщи меня всего, если не веришь, вот вся моя одежда – обыскивай». Юэ Лин-шань снова хохотнула ледяным смехом: «Ты же такой хитроумный и коварный, взял чужую вещь, неужели стал бы прятать ее на своем теле? К тому же, у тебя под рукой столько монахинь и хэшанов, эти «не три не четыре» – не пойми какие женщины, кто из них не смог бы спрятать на собственном теле то, что ты им дашь?» Юэ Лин-шань так легко назвала Лин-ху Чуна преступником, и уже это вызвало возмущение у сестер Хэншани, но теперь досталось и им самим, со всех сторон послышались возгласы: «Что за бред!» «Это как понимать - не пойми какие женщины?» «Да откуда тут взялись хэшаны?» «Да сама ты – не три, не четыре!» Юэ Лин-шань схватилась за рукоятку меча, и закричала: «Вы ученицы учения Будды, связались с мужчиной, и днем и ночью не отходите от него, это разве не «не три, не четыре»? Тьфу! Вот позор!» Ученицы Хэншани пришли в ярость, вокруг раздался свист – семь или восемь человек стали размахивать мечами. Раздался тонкий шелест – Юэ Лин-шань выхватила меч, закричала: «Хотите количеством победить, рот человеку смертью заткнуть, давайте, смелее, подходите! Если девица Юэ вас испугается – то она не ученица Хуашани!»

Лин-ху Чун поднял левую руку, останавливая учениц Хэншани, вздохнул: «Ты все время смотрела на меня с подозрением, тут я ничего поделать не могу. Что с Лао Дэ-нуо? Почему бы тебе у него не спросить? Раз он смог украсть «секретный трактат Цзы Ся», может быть, он же и рясу украл?» Юэ Лин-шань закричала : «Ты хочешь, чтобы я у Лао Дэ-нуо спросила, так?» Лин-ху Чун ответил: «Именно так!» Юэ Лин-шань заорала : «Хорошо, давай, убей меня! Ты глубоко постиг «методы меча Би Се» семейства Линь, я тебе и раньше не была соперником!» Лин-ху Чун переспросил: «Я... как я могу убить тебя?» Юэ Лин-шань ответила: «Ты хотел, чтобы я спросила у Лао Дэ-нуо, если ты меня не убьешь, как мне попасть в загробный мир, чтобы с ним встретиться?»

Лин-ху Чун вздрогнул от неожиданности, но одновременно и обрадовался: «Лао Дэ-нуо, его... его ши... ши... его твой папа убил?» Он знал, что Лао Дэ-нуо стал учеником, уже владея искусством, кроме него самого, никто из учеников не был сильнее него. Только если лично Юэ Бу-цюнь приложил руку – другим победить второго ученика было не под силу. Этот человек убил Лу Да-ю, он ненавидел его до глубины костей, услыхав, что он мертв – обрадовался этому. Юэ Лин-шань с ледяной усмешкой произнесла: «Великий муж, свершив поступок, берет за него ответственность, ты убил Лао Дэ-нуо, к чему прикидываешься, что не знал об этом?» Лин-ху Чун изумился: «Ты сказала, что это я его убил? Если бы это был я, к чему мне изображать незнание? Этот человек убил шестого младшего брата, он давно должен был за это умереть. К сожаления, мне не довелось убить его собственными руками». Юэ Лин-шань вскричала: «А зачем ты тогда восьмого брата-наставника убил? Он-то перед тобой ничем не провинился, ты... ты... какой же ты безжалостный!»

Лин-ху Чун был шокирован, трясущимся голосом отвечал: «Восьмой младший брат-наставник был всегда так добр ко мне, я... как я мог убить его?» Юэ Лин-шань ответила: «Ты... с тех пор, как ты вступил в колдовское учение, стал поступать извращенно, кто может знать, почему ты... почему ты убил восьмого брата-наставника, ты... ты...» Сказав это, не удержалась и заплакала. Лин-ху Чун подскочил к ней на шаг, произнес: «Сяошимэй, ты, даже не думай такие глупости. Восьмой младший брат-наставник был таким молодым, у него ни с кем не было вражды, что говорить обо мне, никто не смог бы так ожесточиться сердцем, чтобы убить его». Брови у Юэ Лин-шань поднялись вверх, она строго произнесла: «Как же ты сумел ожесточиться сердцем. чтобы погубить мальца Линя?» Лин-ху Чун от потрясения побелел, произнес: «Младший брат-наставник Линь...  Линь шиди... он тоже мертв?» Юэ Лин-шань ответила: «Сейчас, может, еще и не умер, твой меч не разрубил его до смерти. но кто знает... кто знает – выживет он, или нет?» Сказав это, зарыдала. Лин-ху Чун перевел дыхание, спросил: «Он получил тяжелую рану, так? Тогда он наверняка должен знать, кто его рубанул. Что он говорит?» Юэ Лин-шань произнесла: «Кто на этом свете может сравниться с тобой в подлости? Ты его со спины зарубил, у... у него на спине глаз нет».

У Лин-ху Чуна сердце заныло, дыхание перехватило, он вытянул с пояса длинный меч, напряг внутреннюю силу, махнул рукой, и бросил его. Раздался свист, меч, плоско вращаясь, полетел в сторону высокого и толстого черного сального дерева. Меч попал в самую середину, срезав его поперек. Некоторое время ствол стоял неподвижно, потом затрясся, пошел в сторону, и с шумом рухнул на землю, раскидав во все стороны тучи песка, пыли, и мелких камней. Юэ Лин-шань увидела эту мощь, и невольно подтянула повод, заставив лошадь отойти на пару шагов назад, спросив: «Что это? Ты выучил дьявольское искусство, боевое мастерство стало столь могучее, хочешь мне его продемонстрировать?» Лин-ху Чун отрицательно покачал головой: «Если бы я хотел убить младшего брата-наставника Линя, мне незачем было бы нападать на него сзади, да и меч мне не был бы нужен, чтобы рассечь его до смерти».

Юэ Лин-шань произнесла: «Кто может знать, какие ты козни задумал? Эх, наверняка восьмой младший брат застал тебя на месте преступления, ты и убил его, как свидетеля, а затем все лицо изрубил в мелкое месиво, совсем как второго... совсем, как Лао Дэ-нуо».
Лин-ху Чун задержал дыхание, понимая, что в сказанном скрывается какой-то тайный план, который он пока не в силах разгадать. Он переспросил: «У Лао Дэ-нуо лицо было искромсано в месиво?» Юэ Лин-шань ответила: «Да это же ты своими руками совершил столь хорошее дело, неужели сам об этом не знаешь? Да еще и меня спрашиваешь!» Лин-ху Чун спросил: «В школе горы Хуашань еще есть потери?» Юэ Лин-шань ответила: «Ты убил двоих, ранил одного, разве этого не достаточно?»
Услыхав ее ответ, Лин-ху Чун понял, что в школе горы Хуашань больше никто не ранен, немножко расслабился, подумав: «Кто же это тут руки приложил?» И вдруг вздрогнул, вспомнив, как Жэнь Во-син в Ханчжоу, на одинокой горе, в сливовом поместье говорил, что, в случае отказа Лин-ху Чуна вступить в колдовское учение он хочет добраться до клана горы Хуашань, и извести всех ее учеников. Может быть, это он начал действовать?» Торопливо произнес: «Ты... ты быстрее возвращайся, передай своему батюшке, маме... опасаюсь... боюсь, что это глава колдовского учения принялся вредить школе горы Хуашань».

Юэ Лин-шань скривила свой ротик, и холодно рассмеялась: «Неплохо, возможно, это глава колдовского учения начал вредить школе Хуашань. Только этот глава колдовского учения, прежде принадлежал школе горы Хуашань. Это называется, «на свою беду выкормить тигра», на добро ответившего злом!»
Лин-ху Чун только горько усмехнулся, подумав: «Я обещался отправиться в Лунцюань на помощь госпожам-наставницам Дин Сянь и Дин И, но теперь шифу и шинян оказались перед лицом великой опасности, что же делать? Если это в самом деле месть Жэнь Во-сина, то я ему в самом деле не противник. Даже если я и умру за шифу и шинян, то это будет напрасная смерть, делу я не помогу, но зато умру с ними вместе. Дела делятся на легкие и трудные, отношения – на близкие и дальние, уж лучше предоставить ученицам Хэншани самим ехать вперед, разобраться с делами. Необходимо сначала преградить путь Жэнь Во-сину, а уж потом спешить на выручку в Лунцюань». Рассудив так, он быстро произнес: «С того дня, как мы покинули Фучжоу, я постоянно был рядом с сестрами-наставницами Хэншани, как я мог отлучиться, чтобы убить восьмого брата-наставника и Лао Дэ-нуо? Ты сама их спроси». Юэ Лин-шань ответила: «Тьфу, чего их спрашивать? Они с тобой слились в одной грязи, неужели ради тебя не соврут?» Ученицы Хэншани, едва это услышали, снова семь или восемь человек начали шумно ругаться. Монахини еще были относительно почтительны, а вот ученицы-миряне ругались весьма колко. Юэ Лин-шань, хлестнув коня, отступила на несколько шагов, прокричала: «Лин-ху Чун, малец Линь получил такую тяжелую рану, в бреду очень беспокоится о трактате меча Би Се своего семейства, если у тебя осталась хоть капля человечности, сейчас же верни ему этот трактат. Иначе... иначе...»
Лин-ху Чун вскричал: «Ты и вправду считаешь меня таким подлецом?» Юэ Лин-шань разозлилась: «Если ты не бессовестный подлец, то в Поднебесной бессовестных подлецов и вовсе нет!» И Линь, слушая их разговор со стороны. переволновалась, не смогла больше терпеть, сказала: «Барышня Юэ, ведь Лин-ху дагэ влюблен в тебя. В его сердце к тебе самые чистые намерения, отчего же ты так безжалостно его ругаешь?»

Юэ Лин-шань рассмеялась ледяным смехом: «Как он ко мне относится, что ты можешь в этом понять, монашка, отказавшаяся от семьи?» И Линь вдруг почувствовала прилив необычайной гордости, она чувствовала, что Лин-ху Чуна несправедливо оклеветали, она готова была оправдать его хоть ценой сотен собственных смертей. В этот миг она перестала обращать внимание на то, что ее наставница будет потом порицать ее за нарушение строгих законов и предписаний учения Будды, и она громко произнесла: «Это мне сам Лин-ху дагэ лично сказал». Юэ Лин-шань усмехнулась: «Тьфу, он даже о такого рода делах с тобой разговаривал. Он... он и вправду так хорошо ко мне относится, видать, из-за этого и решил погубить младшего брата-наставника Линя».
Лин-ху Чун вздохнул: «И Линь шимэй, не трать слов. лекарства драгоценного клана – Небесный аромат, склеивающий разрывы, и пилюли медвежьей желчи обители Белых облаков обладают волшебной эффективностью, прошу тебя передать немного... барышне Юэ, чтобы она вылечила раны пострадавшего».
Юэ Лин-шань дернула поводья, развернула коня и поехала прочь, крича: «Ты мечом своего не добился, теперь хочешь ядом погубить? Я на твой обман не попадусь. Лин-ху Чун, если малец Линь не поправится... я... я ...» Тут она разрыдалась, хлестнула коня плетью, и галопом помчалась на юг. Лин-ху Чун слушал удаляющейся топот копыт, а его сердце заливало горечь.
Цинь Цзюань произнесла: «Какая сварливая баба, да чтоб ее малец Линь сдох поскорее». И Чжэнь ответила: «Цинь шимэй, бы принадлежим к вратам учения Будды, проявляем милосердие и сочувствие, эта барышня хоть и не права, но не следует желать смерти».

Лин-ху Чун вдруг произнес: «И Чжэнь шимэй, у меня к тебе одна просьба, затрудню тебя тяжелым заданием». И Чжэнь ответила: «Раз приказ исходит от брата-наставника Лин-ху, я его выполню». Лин-ху Чун сказал: «Не смею. Тот человек с фамилией Линь – мой младший брат по общей школе, со слов барышни Юэ, он тяжело ранен. Я думаю, что исцеляющие раны лекарства драгоценного клана несравненно эффективны...» И Чжэнь откликнулась: «Ты хочешь, чтобы я передала ему лекарство, так? Хорошо, я прямо сейчас отправлюсь обратно в Фучжоу, младшая сестра-наставница И Лин, пошли со мной». Лин-ху Чун сложил руки перед грудью: «Затрудняю двоих уважаемых сестер» И Чжэнь ответила: «Брат-наставник Лин-ху все время был с нами, как он мог отправиться убить людей? Это все наговоры, мы обстоятельно растолкуем это барышне Юэ».
Лин-ху Чун покачал головой с горькой усмешкой, подумав: «Шифу уже давно считает, что я вступил в колдовское учение, считает меня способным на любое преступление, что могут изменить ваши слова?» он увидел, как И Чжэнь и И Лин взобрались на лошадей, и отправились, подумал: «Они так отзывчивы ко мне,  если я их брошу, и отправлюсь в Фучжоу, то я в самом деле буду глупцом...» Цинь Цзюань отправилась к перерубленному дереву подобрать меч, нашла его, и вложила в ножны на поясе Лин-ху Чуна. Тот задумался: «Я только что говорил, что мне вовсе не нужно нападать со спины на Линь Пин-чжи, чтобы его убить. Да и Жэнь Во-син, если бы рубанул младшего брата-наставника Линя. то тот никак не мог бы остаться в живых. Значит, на клан горы Хуашань напал кто-то посторонний. В таком случае, моему отцу-наставнику никакая помощь не нужна». Поняв это, тут же расслабился.
Тут послышался топот копыт – мчались несколько лошадей, наверняка это возвращались Юй Сао и остальные, промышлявшие подаянием. Так и оказалось – прошло немного времени, и к ним прискакали пятнадцать верховых. Юй Сао произнесла: «Великий рыцарь Лин-ху, подаяние собрано. Тут немало золота и серебра, нам столько и не истратить. Раздать деньги нуждающимся не было никакой возможности ввиду ночного времени».
И Хэ сказала: «Так что поспешим Лунцюани. А помочь нуждающимся всегда успеем». Повернув голову, сообщила И Цин: «Мы тут на дороге только что столкнулись с молодой девицей, вы ее не видели? Вот не ожидали, едва мы с ней поравнялись, она вдруг на нас с мечом напала». Лин-ху Чун испугался: «В драку с вами полезла?» И Хэ ответила: «Точно. Темнота кругом, она к нам подскакала, едва нас увидела, обругала «не три не четыре» не пойми какими монашками, чего-то там стыд потерявшими». Лин-ху Чун втайне огорчился, быстро спросил: «Она раны получила не тяжелые?» И Хэ удивилась: «Ай, а ты откуда узнал, что она ранена?» Лин-ху Чун подумал: «Она вас так обругала, а у тебя и так характер взрывной, как гром небесный, тона одна против вас пятнадцати – как ей избежать ран?» Снова спросил: «Куда она ранена?» И Хэ: «Я ее спросила:
– Почему, мы раньше не встречались, а ты так нас ругаешь?
Она ответила:
– Тьфу, да уже отлично я вас знаю. Вы – хэншаньские монашки, не соблюдающие правил целомудрия.
Я сказала:
– Что это значит, «не соблюдающие правил целомудрия»? Ты чушь несешь, нельзя рот почище держать?
Она плеть подняла, не стала со мной разговаривать, закричала:
– Расступитесь.
Я плеть перехватила, начался поединок».
Юй Сао продолжила: «Она меч выдернула, и мы приметили, что она из клана Хуашань, только в темноте лицо ее не разглядели, только потом решили, что она была весьма похожа на дочку господина Юэ. Я поспешила их окликом остановить, но ей уже две раны от удара мечом по руке достались, однако, не слишком глубоких.
И Хэ засмеялась: «Я еще раньше догадалась. Их клан Хуашань в городе Фучжоу был очень непочтителен по отношению к старшему брату-наставнику Лин-ху; наш клан Хэншань попал в беду – так они, спустив рукава, не обратили внимание, я довольна, что ей так досталось». Чжэн Э сказала: «сестрица И Хэ ее еще пожалела, в приеме «Золотая игла», меч только чуть-чуть коснулся ее, вместо того, чтобы отрубить левую руку». Лин-ху Чун в сердце подумал, что «за волной следует другая» – сяошимэй очень гордая, она никогда раньше не могла признать себя побежденной, битва этой ночью станет для нее вечным позором, да скорее всего, она его в этом и обвинит. Но – все обусловлено судьбой, с этим ничего не поделать, хвала еще, что рана не тяжелая. Наверное, большой беды это не принесет.

Чжэн Э давно приметила, что Лин-ху Чун весьма неравнодушен к этой барышне, произнесла: «Если бы мы заранее знали, что это младшая сестра-наставница брата Лин-ху, дали бы ей выругаться – ничего, да, как назло – темно было, ничего не разглядеть. Потом при встрече попросим у нее прощения - и ладно». И Хэ гневно возразила: «За что извиняться-то? Да мы перед ней и не провинились, это она нас обругала. Да обойди всю Поднебесную, где найдешь такую логику?» Лин-ху Чун произнес: «Уважаемые попросили милостыню, нам пора в путь. Как там Бай Живодер, в порядке?» На сердце у него было тяжело, он оставил проблему Юэ Лин-шань, и решил сменить тему. И Хэ с остальными стали рассказывать, как обстояло дело с подаянием, все были предельно воодушевлены, все тут же начали болтать без остановки, и еще сказали: «В обычные дни у богачей и одного-двух лянов серебра не допросишься, а сегодня ночью несколько тысяч лянов собрали». Чжэн Э рассмеялась: «Этот Бай Живодер на земле валялся. и плакал, и ругался, жаловался, что все соки и кровь, которые он за несколько десятилетий   из людей выпил – как водой унесло». Все тут же рассмеялись, но потом вспомнили, что настоятельница с наставницей в опасности, и настроение снова стало тяжелым. Лин-ху Чун скомандовал: «Деньги на дорожные расходы у нас появились, так что – быстрее в путь!»