СВИДЕТЕЛЬСТВО О ЖИЗНИ
-строка из дневника-
Первого октября похоронили маму. Похоронили скромно, тихо. Как жила она, так и ушла. Хоронил я на трезвую голову и потому такие мелочи запомнились, что просто жуть… А второго октября я уже толкался в коридорной очереди в Волчихинской больнице. Нужно было забрать «Свидетельство о смерти». Выстаивать пришлось довольно долго. И довольно странно было наблюдать: время от времени дверь открывалась и в морду мне наотмашь бил жизнерадостный смех – люди в белых халатах, они там чирикали о чём-то своём, о девичьем…
В Волчихе пробыл я девять дней. Как будто ждал, когда Господь прикажет ангелам своим душу матушки моей принести Ему на поклонение. Ждал, когда душа её пречистая отлетит от тела и, может быть, звездою воссияет над полями алтайскими, над бором Касмалинским.
Теперь вот возвратился в город Дивный. Будто бы к разбитому корыту возвратился – всё представилось ненужным и никчёмным. Жизнь продолжается, конечно. Только уже как-то не так продолжается – Земля как будто вертится уже в другую сторону. Смотрю на дивногорские туманы, а перед глазами у меня колышется туманное серое «Свидетельство о смерти». И я время от времени думаю о том, что написать бы мне «Свидетельство о жизни» – широкое и многоцветное свидетельство о жизни моей матушки, простой русской женщины, рождённой в 1930 году, пережившей и голод, и холод, и войну, и разруху, и восстановление страны, и развал Советского Союза. Всё это пережившая – душе и совести не изменившая, она потрясает меня своей сиротливой и неприхотливой судьбой. Да, написать бы, думаю. Но как-то жутковато подступаться к этой тяжкой теме. Боюсь, не подниму. Боюсь, что вынесет меня за орбиту обозначенной темы и полетят клочки по закоулочкам – клочки воспоминаний, ассоциаций…
Перед отъездом из Волчихи перебирал старые бумаги и фотографии у мамы в доме. И вдруг наткнулся на конверт с кроваво-красным крупным штемпелем: МОСКВА. КРЕМЛЬ. Волчиха, Алтайского края, улица Матросова, 17, кв. 9. Читаю – глазам не верю. Но потом-то дошло: такие письма веером по всей России рассылала кремлёвская администрация, поздравляла ветеранов и детей войны с праздником Победы. Под письмом – факсимильная подпись Путина. Читаю это письмецо, а рядом балаболит телевизор – опять и опять сообщает о многомиллионных взятках, о чиновниках, о губернаторах, схваченных с поличным. И тут же в голове моей начинают крутиться обрывки рассказов, услышанных в эти печальные дни: Ивана Ильича, моего отчима, умершего весной 2015 года, в морге обмывали за 500 рублей, а мамку – так мне рассказывали – за 1500 рублей окатили из шланга. Вот так взопрели цены за год с небольшим. А похоронные деньги – 6 тысяч. А пенсия у многих в нашей стране – чуть больше похоронных. Проще подохнуть, чем жить на такую подачку.
Я встряхну головой и подумаю: нет, не смогу я эту тему разработать. Лучше застрелиться и не встать, чем описать весь тот позор и ужас, в котором сегодня толчётся большинство людей в моем Отечестве. А телевизор – теперь уже здесь, в Дивногорске – продолжает тарахтеть. Теперь мне сообщают о достижениях, о том, как многоумные правители побороли инфляцию, убили колорадского жука и отправили в Сирию гуманитарную помощь на миллионы рублей, а миллиарды долларов простили странам Африки и ещё простят кому-то там. А перед глазами у меня раздавленные скромные цветы на земле – брошенные перед старой машиной, на которой маму повезли в последний путь. Перед глазами её потрясающе скромный наряд, в котором она и предстанет перед Господом Богом. Перед глазами у меня сухой и солнечный денёк – первый день октября, красно-желтый листарь шабуршит под ногами на кладбище, откуда видна золотая игла Покровской церкви, новой церкви, которую – случайно, нет ли? – освятили в Волчихе именно 1 октября. Перед глазами у меня дрожмя дрожит солнечный свет у мамы на лице – последний свет, прощальный свет. ТОТ СВЕТ, который светит мне теперь, как будто манит, манит за собой. «И свет во тьме светит, и тьма не обнимет его» – приходят на память слова старинного священного писания.
11 октября 2017
Дивногорск