Евгеша и Серафима Ивановна работали в эту смену без портье - Карасёва взяла отгул
по случаю своего дня рождения.
Фокусник подошёл к тому отрезку администраторской стойки, где сидела Евгеша, положил
перед нею ключ от номера, невесело улыбнулся и, глядя на девушку добрыми, усталыми,
серо-голубыми глазами, сказал:
- Это я!
Он выглядел необыкновенно элегантным и торжественным в своём безукоризненном
смокинге и с траурной бабочкой под белым стоячим воротничком.
Но не успела Евгеша и слова произнести, как на фокуснике повисла библиотекарша
Клавка Галанова. В буквальном смысле слова повисла. И в глазах его прокатилась
быстрая гамма чувств: недоумение, испуг, неудовольствие и наконец горестная
покорность.
Он затравленно оглянулся, вздохнул, обдал Евгешу извиняющимся взгядом и потащился
на буксире за вцепивщейся в его локоть Клавкой.
Тут их нагнала вылетевшая из лифта культорганизатор Ольга Степочкина.
Она не была такой раскованной, как Галанова, и скромно шла поодаль. Шла довольно
ровно. Хотя тоже была под градусом.
Надо подозревать, что, будучи подругами, обе дамы готовились к вечеру вместе и,
должно быть, приняли на грудь равное количество горячительных напитков.
Невооруженным глазом было видно, что заправились обе носительницы местной культуры
очень добросовестно. Особенно библиотекарша.
Стекленеюще-водянистые глаза, тупо остановившиеся, но не потерявшие, однако,
обычного своего хищного выражения, вытаращились на грубом Клавкином лице,
характеризующимся крупным утиным носом и круглым, выдвинутым вперед подбородком.
Сегодня она была, как ей, судя по всему казалось, очень нарядная: в белой
кружевной блузке с короткими рукавами и белой шерстяной короткой юбке.
Толстые кривые ноги дамы в белом, обряженные в плотные чёрные колготки и бежевые
каблукастые туфли, катили вперед косолапо загребающей, но сверхстремительной
походкой пьяного человека, которого ни в коем случае нельзя тормозить, иначе грозило
сместись все, ненароком оказавшееся на пути к намеченной цели.
А целью было - вписаться, будучи сцепленной под ручку с фокусником, в распахнутую
резную дверь, ведущую из холла гостиницы в холл ресторана.
Там, в ресторане, этим вечером намечалось выступление фокусника.
Этого самого бедолаги, который в данный момент пытался деликатно отделиться от
вцепившейся в него мертвой хваткой Клавки.
Но, увы, наивно было ему даже надеяться на это! И потому приходилось ехать по
гладкому паркету за неумолимой , пьяно целеустремленной спутницей.
Таким образом прокатился он по холлам, мимо метрдотеля, по длинному проходу между
ресторанных столиков. И был отпущен на волю только в конце зала, на танцевальной
площадке, пред недоуменные очи музыкантов, официантов и всей ресторанной публики.
Тут подскочила и запыхавшаяся в погоне за быстроходной парочкой Степочкина - "мечта
грузина", как её называли официанты, потому что большая и белая - и, выхватив из
рук главного лабуха в свои руки микрофон, волнуясь и путаясь, объявила:
- А сейчас перед вами выступит дипломант международных конкурсов, лауреат фестиваля
молодежи и студентов, он же конферансье коллектива Ксении Георгиади, Владимир
Герасимов! Встречайте!
Произнеся всё это деревянным, без полутонов и обертонов голосом, Степочкина
осталась чрезвычайно довольна собой, потому что для неё подобные речи были сродни
подвигу. Она всегда очень стеснялась выступать перед публикой. И даже пары алкоголя
не освобождали её от оков природной застенчивости: в таком состоянии она лишь
больше обычного пучила и без того круглые, до краёв наполненные отчаянием,
прозрачно-голубые глаза.
Фокусник забрал у культорганизатора Степочкиной, впавшей в транс от собственного
героического выступления, микрофон и сказал что-то приветственное легким,
натренированным голосом.
Это был уже не тот беспомощно болтающийся у Клавки на прицепе человечек в смокинге,
а величественно-строгий, стройный, с печально-усталыми, далёкими глазами и
снисходительно-мудрой улыбкой.
- Пожалуйста, какой-нибудь блюз, - кивнул он по-хозяйски музыкантам.
- Какой блюз? - удивился Алик, руководитель ресторанного ансамбля.
- Какой? - фокусник укоризненно поморщился, как бы досадуя на несообразительного
лабуха. - Иллюзию-блюз... Я же иллюзионист.
Музыканты вопросительно переглянулись, но заиграли какую-то незнакомую широкой
публике грустную мелодию.
Фокусник одобрительно кивнул, обвел томным взглядом зал, выбросил в сторону правую
руку, выпростав мягкую, казалось бы бескостную ладонь. Поволновал её, покорно
поворачивая перед публикой и шевеля длинными чуткими пальцами, показывая, что
ничего такого подозрительного там нет. Затем протер, ласково погладил её другой
ладонью - и пошли-поехали чудеса! Откуда-то из воздуха выныривали карты, ленты,
яйца, голуби...
Иллюзионист так был увлечен своим фантастическим занятием, что, казалось, не замечал
ничего вокруг.
Его обволокло, окутало облако волшебного блюза, отгородив от этого ресторанного зала,
переполненного жующей публикой; от дебильных выкриков и скучающих рож;от
равнодушных официантов, разносящих еду и напитки; от пьяно повизгивающей,
хохочущей Клавки, которая плюхнулась тут же, на порожек, возносящий музыкантов
над залом, и кокетливо помахивала в воздухе толстыми кривенькими ножками.
Евгеша не имела возможности видеть всё выступление фокусника целиком, так как не
могла оставить надолго своё рабочее место, да и то пришлось попросить швейцара
Филбора посидеть пока на ключах.
- Спасибо, Филипп Борисович, - сказала она, вернувшись из ресторанного зала за
администраторскую стойку.
- Ну, спасибо - это нам много. Дай на маленькую! - пошутил он.
- Ладно, пиво с меня, - согласилась Евгеша.
- Пиво! Но что пиво, когда рыбы нет?! Нет рыбы! - с шутливой патетикой
воскликнул Филбор, драматически потрясая рукой в воздухе.
Такая эмоционально-назидательная манера говорить, вероятно, сохранилась у него со
времен учительствования. Скажет фразу, потом повторит её снова, но уже в обратном
порядке. Выделяя голосом каждое отдельное слово, и ввинчивая при этом руку ввысь,
для усиления эффекта сказанного.
Это теперь, выйдя на пенсию, Филбор стал работать швейцаром в гостинице, а прежде
он преподавал математику в средней школе: вдалбливал в детские головы хитрые
премудрости алгебры и геометрии.
Не только дикция, но и внешность у Филбора для учителя была самая подходящая.
Благородное лицо с аристократическим профилем и величественной посадки голова с
пышными сединами.
Впрочем, он и как швейцар смотрелся довольно внушительно: всегда подтянутый,
аккуратный, добросовестный и исполнительный.
Один только грех - любил выпить. Любил страстно, до дрожи в руках, до жадного
блеска в глазах, Говорили, что за стакан вина Филбора можно продать и купить.
Неизвестно, насколько это справедливо, но он и сам осознавал за собой эту
неподвластную воле и разуму слабость, и потому то подшучивал над собой, то
бравировал своим недостатком или, может, излишеством - это как посмотреть.
- Хватит бегать, садись работать!- раздраженно проворчала Серафима Ивановна Евгеше,
потому что терпеть не могла, когда за стойку приходил швейцар.
- Ведомость я заполнила, посчитала, а закрывать её всё равно раньше полуночи
нельзя. Ключи только подавать... - беспечно принялась было объяснять та.
- Мало ли кто оплатить за номер придет? - распаляя в себе недовольство, не сдавалась
администраторша.
Евгеша ничего не ответила на это. Да и что было отвечать?
Она работала кассиром в смене Серафимы аж второй год и прекрасно успела ознакомиться
с извечной стервозностью своего администратора, которую за глаза некоторые
острословы обзывали Стервофимой. Вообще же по гостинице одни звали её просто
Серафимовной, а другие любители сокращений придумали более ёмкое прозвище - Сера.
Сегодня днём администратор смены и кассир поссорились.
Ну, не то чтобы очень уж поцапались, но Серафима почувствовала себя задетой и
обиделась.
А дело было так: ещё до обеда к администраторской стойке подошли двое парней.
Симпатичные, хорошо одетые, интеллигентные на вид... Подошли и сразу спросили:
- Можно ли нам поселиться в номере "люкс"?
Этот вопрос Серафиме Ивановне почему-то очень не понравился.
- " Люксов" свободных нет! - незамедлительно отрезала она.
- А что есть? - поинтересовались пришельцы.
- Место в двухместном номере, - неохотно процедила администраторша.
- Ну, тогда нам отдельный двухместный, пожалуйста, - попросили они.
- Нет, я вас вообще не поселю! - раскричалась вдруг она.
Евгеша сразу не поняла, с чего бы это Сера так разошлась. Но потом до неё дошло:
просто-напросто эти ребята имели несчастье подойти сначала не к окошку администратора,
а к кассиру. Не сориентировались недотепы, кто здесь главный. А Серафиме много не
не надо, чтобы взбеситься. Она и взбесилась.
Но требовалось хоть как-то мотивировать свой отказ, потому что свободных мест в
гостинице было предостаточно. И Сера придумала.
- От вас пахнет! - скривившись, заявила она.
- Чем это от нас пахнет? - обиделись парни.
- Вы в нетрезвом состоянии! - последовало обвинение.
Евгеша внимательно посмотрела на разошедшуюся коллегу, на гостей города и сказала:
- А до меня никакого запаха не долетает.
Ничего не ответила Стервофима на это замечание, но одарила своего кассира таким
красноречивым взглядом, что не оставалось никаких сомнений - своей репликой не
помогла Евгеша ребятам, а наоборот, только больше навредила.
- Это правда, - стали оправдываться пришельцы. - Мы ехали в международном
вагоне, - при этих словах они многозначительно посмотрели на Евгешу, - и выпили
по наперстку французского коньяка.
Парни явно красовались. И напрасно, ох, напрасно они это делали! Только подлили
масла в огонь: Сера завелась и категорически заявила, что не поселит их ни за что,
ни под каким соусом!
- Что это ещё за субстанция? - решил возмутиться и заодно блеснуть эрудицией один
из них. - Где у вас такая инструкция?!
И ещё кое-какими закрученными словесами он, бедолага, прооперировал.
- Скажите, ну зачем портить людям настроение и впечатление о вашем прекрасном
городе? - другой оказался скромнее в своих выражениях. - Нам вашу гостиницу
отрекомендовали, как самую лучшую, а вы...
Но Серафима ничего уже не желала слушать и заорала, чтобы они шли в другую
гостиницу, что она всё равно их не поселит, и что если оба сейчас же не уберутся,
она немедленно вызовет милицию!
Парни, немного опешившие, отошли от ошалевшей администраторши и, подойдя к более
спокойной и приветливой кассирше, негромко спросили, возможно ли будет завтра
поселиться в этой гостинице и стоит ли надеяться завтра на свободные номера?
И Евгеша успокоила их, что свободные номера наверняка будут, только нужно постараться
придти до обеда. Но желательно не в девять часов, так как в это время обычно
бывает пересменка.
Как только эти двое ушли, к стойке подскочил дежурный милиционер и встал, раскрывши
рот. На вопрос Евгеши, что ему надо, ответил, мол, его директрисса прислала, якобы,
в администраторской какой-то конфликт происходит.
Оказывается, здесь такой крик стоял, что в директорском кабинете было слышно.
Евгеша успокоила милиционера, что никакого конфликта не было, что всё уже выяснили
и утрясли.
Сера в это время гордо отвернулась и стояла, всем своим видом изображая существо,
отрешившееся от всего этого суетного мира и замкнувшееся в своём уязвленном
самолюбии.
Говорят, в молодые годы Серафима Ивановна была дамочка довольно-таки интересной
наружности.Но теперь, когда годы её перекочевали за полтинник, некогда нежное и
белоснежное лицо ее пожелтело, высохло, покрывшись серенькой сеткой мелких
морщинок; тонкие губы опустились недовольными уголками вниз; глаза, ярко-синие в
юности, теперь померкли, поблекли, выцвели и очертились лиловыми в коричневу
кругами.
Однако телесно она не растолстела и не истощала, хотя была невысокого роста.
По-прежнему отличалась ладно скроенной фигурой.
И наверняка даже в свои годы Серафима оставалась бы женщиной, не лишенной
внешней привлекательности, если бы не курила так много, не злилась бы на всех и
каждого по пустякам, не завидовала и не мнила бы себя лучше всех и умнее всех на
свете.
Но обида обидой, а любопытство всё же оказалось сильнее.
Серафиме очень уж хотелось узнать, что творилось сейчас в ресторане.
Как проходило выступление фокусника и как вела себя там библиотекарша?
Но, увы, чувство собственного превосходства над окружающими не позволяло ей самой
так вот запросто отправиться в ресторан и посмотреть на всё своими глазами.
Лучше всего сейчас было бы примириться с Евгешей и выпытать, что ей там. довелось
увидеть.
- Как надоели мне все эти туристы, артисты, спортсмены! Прямо дурдом какой-то,
а не гостиница, - пожаловалась администраторша елейным голоском, явно
напрашивающимся на сочувствие.
Вроде бы ни к кому конкретно не обращалась, но так как рядом никого, кроме Евгеши
не было, то становилось понятно, что таким образом Сера приглашала коллегу
пойти на мировую.
Коллега, однако, молчала.
- У меня от этой проклятой работы совсем характер испортился . Мне даже муж
говорит об этом, - продолжила Серафимовна, всем своим видом показывая, что
сожалеет о случившемся и что она вовсе не такая уж плохая.
В кокетливом журчании её голоса угадывалось подводное течение примирительных
интонаций.
Но Евгеша упорно продолжала сохранять молчание.
В это время из лифтов в холл вывалилась стайка столичных музыкантов с Ксенией
Георгиади во главе. Направились они в сторону ресторана.
Проходя мимо администраторской стойки, все приветливо поздоровались и скрылись за
резной дверью.
- Пошли жрать на дармовщинку! - прошипела им вслед Сера, и глаза её плотоядно
сверкнули.
- Почему на дармовщинку? - не удержалась от возражения Евгеша. - Ресторан им
оплачивает праздничный ужин, потому что фокусник любезно согласился бесплатно
выступить.
- Ну и как он там выступал? - поспешила спросить администраторша, обрадовавшись,
что упрямо молчавшая до сих пор кассир подала, наконец голос.
- Как, как... Гениально! - с вызовом ответила Евгеша.
- А эта, марциклида кривоногая, что она там делает? - быстро подбросила Сера
очередной вопрос и аж подобралась, словно борзая, в предвосхищении пищи для ума.
- Сидит и ножками болтает, - последовал равнодушный ответ.
Естественно, что этой пищи для ума Серафимы Ивановны явно было недостаточно, и
она открыла было рот, чтобы ещё о чём-то спросить, но к её неудовольствию рот
пришлось тут же и закрыть, потому что в этот момент к стойке подскочил
Борька-официант и с обычной для него развязностью обратился к кассирше:
- Жень, дай-ка мне ключ от шестьсот шестого! А то стучу-стучу, и никто мне не
открывает!
Держа поднос в одной руке, другую он перекинул через стеклянный барьер, положив
раскрытую ладонь в ожидании запрашиваемого ключа прямо Евгеше на стол.
Долговязый, костлявый и развинченный какой-то, словно ходячий скелет; в засаленной
коричневой жилетке от форменного костюма-тройки, из-под которой лихо пузырилась
белая рубаха, выбившаяся из чёрных брюк, уже не форменных, а бесформенных -
своих собственных. Нацепленный под расхристанным воротником чёрный галстук-бабочка
недоумевал на Борькиной длинной шее так же, как на хвосте бродячей собаки
недоумевал бы кокетливый бантик.
- Жень, ключ от шестьсот шестого, - повторил он свою просьбу.
Евгеша обратила свой взор на покатое гнездовье ключей, воткнутых каждый в своё
отверстие толстыми деревянными брелоками-грушами наружу, на которых были
написаны номера, но потом, вспомнив, что ключ от шестьсот шестого с некоторых
пор хранится особым образом, заглянула в сейф и сказала удивленно:
- Борь, а ключа от обкомовского номера нет.Да, я вспомнила, что ещё утром жилец
как забрал его, так и всё. А откуда ты узнал, что туда надо ужин нести? Он, что,
заказал и не открывает?
- Я пришёл на работу, а мне там бумага лежит, - ответил официант с развязной
беспечностью и, взметнувши вверх свою длинную руку, начертал костлявым пальцем
в воздухе четырехугольник.
- Ничего себе! - Евгеша чуть не подскочила на стуле. - А если он ушёл и ключ с
собой унёс? Мне ж тогда голову оторвут! Тут с этим чёртовым ключом так носятся!..
То в сейф поставь, то под расписку сдай-прими. Начальство так трясётся над этим
шестьсот шестым.
- Да-да, Евгения, ты смотри там, с этим шутки плохи! - псевдоозабоченно покивала
головой Серафима, доставая из сумочки сигарету и прилаживая на коленях пепельницу. -
На прошлой неделе, когда из этого номера выезжали, официант пришёл туда забрать
посуду, и жильцы взяли да отдали ему ключ, чтобы не бегать лишний раз за
дежурной по этажу. Так директриса потом, знаешь, какой шум в администраторской
подняла.
- Позвони-ка ему, может, он спит? - предложил Евгеше Борька, явно далекий от
всех этих директорско-администраторских страстей вокруг обкомовского шестьсот
шестого.
- Покажи, что ты там такое хорошее несешь? - спросила она, набирая нужный номер,
слушая в трубке гудки и вытягивая при этом шею, чтобы разглядеть яства на
Борькином подносе.
- А, ерунда! - бросил он пренебрежительно. - Зелёный горошек, икра, колбаса
разная... Я дома лучше ем! - И, прямо рукой зацепив из тарелки зеленого горошка,
забросил его себе в рот.
Крупные, навыкате, зелено-карие Борькины глаза забиячливо сверкнули.
- Что ты делаешь? - изумилась Евгеша.
- Не пропадать же добру! - весело воскликнул он и бесцеремонно попробовал горошка
из всех тарелок, стоявших на подносе.
После чего худое, длинное, горбоносое Борькино лицо, обрамлённое крутыми стружками
тёмных нечесанных кудрей, которые длинными бакенбардами выезжали на впалые щёки,
оскалабилось жёлто-редко-крупнозубой улыбкой, призывающей на ум воспоминания о
лошадях.
В номере к телефону никто не подходил.
Борька, вихляясь, понёс свой поднос назад в кафе.
- Если шестьсот шестой спросит про ужин, посылайте его ко мне! - крикнул он на
прощанье и скачками спустился вниз по лестнице.
- Ага, - засмеялась Евгеша. - Так и сделаю! Скажу: идите к Боре, он, может,
вам кое-что и оставил.
Но через несколько минут он примчался опять.
- Жень, звони в номер! Я говорил с дежурной по этажу, у неё есть какой-то ключ.
Но не ваш, не с болванкой - того ключа ей никто не отдавал.
Евгеша набрала номер телефона шестьсот шестого и долго, терпеливо слушала гудки.
Наконец, на другом конце провода трубку подняли и хриплым, заспанным голосом
что-то рявкнули.
- Добрый вечер, - как можно вежливее проворковала Евгеша. - Вам приносили ужин,
но никто не открыл.
- Да, я спал... - недовольно пробурчал жилец шестьсот шестого.
- Спал, - шепотом сообщила она Борьке, на момент отгородившись ладонью от трубки,
и тут же поинтересовалась у трубки: - Можно сейчас принести ужин?
- Ужин... Ну, несите, - милостиво согласился голос.
- Можешь нести, - кивнула Евгеша Борьке, положив трубку на место. - Пока ещё
что-то осталось...
И тот повихлял к лифту, распевая на радостях: "Я встретил Вас, и всё былое!.."
- Борь! - окликнула его Евгеша, когда официант, насвистывая и помахивая в такт пустым
подносом, возвращался из номера. - У вас там в кафе пиво есть?
- Уже нет. Спроси в ресторане.
- Может, найдешь парочку бутылочек? - поклянчила она, протягивая рубль. - Ну,
Борь, ну, пожалуйста! Поищешь? А то в ресторане вдвое дороже...
- Ну, разве что, для тебя! - смилостивился он, забирая у неё денежку.
Серафимовна в это время с кем-то разговаривала по телефону:
- Да...Да... Какой ужас!.. Марья Антоновна... Что вы говорите?! Да... Да...
Немедленно! - положив трубку на рычаг, она с сожалением посмотрела на дотлевшую
до фильтра сигарету, вздохнула, безжалостно вдавила её в пепельничное дно и
призывно закричала в сторону лифтов,возле которых за углом скрывался стол
швейцара: - Филипп Борисыч! Филипп Борисыч!
- Что? Что случилось? - испуганно затрусил тот на крик.
- Филипп Борисыч, я попрошу вас, - торжественно-требовательным тоном промолвила
Серафима, - возьмите с собой постового и поднимитесь на пятый этаж. Звонила
дежурная: там какой-то пьянчуга напрудил и лежит в лифтовом холле.
- Что сделал? - не понял швейцар.
- Обоссался, по-русски говоря! - в сердцах воскликнула Сера.
Филбор вздрогнул и, вытянувшись в струнку, отреагировал:
- Понял. Лечу! - и тут же, на полусогнутых, мгновенно сгорбившись, поспешил в
ресторан искать постового.
Пришёл Борька. Перегнувшись через стекло стойки, поставил на Евгешин стол две
бутылки пива.
- Спасибо, Боря, - засияла она.
- Сударыня, ради ваших глаз!.. - запаясничал он и тут же, ловя момент, спросил:
- Ты мне мелочь поменяешь?
- Давай. Сколько у тебя? - вздохнув, согласилась Евгеша.
- Пять рублей... - И вывалил ей на стол мешочек, полный желтых и белых монет.
- Держи, - она протянула ему пятерку и порожний мешочек.
- А считать?
- Я тебе верю, - великодушно произнесла она.
- Ну, хорошо, - проговорил удовлетворенно Борька и радостный удалился.
Несколько человек подошли оплатить за проживание,несколько - за талончики на
междугородние телефонные разговоры.
Явился Филипп Борисович докладывать о проделанной работе.
Глаза его весело искрились, и, давясь смехом, он принялся рассказывать:
- Мы подходим к нему, а он лежит. Лежит в луже собственной. Старик. Старик
такой дряхлый! Я говорю: "А ну, освободите гостиницу, а то сейчас вас в милицию
сдадим!" А он так стоит, раскачиваясь. Во так стоит. - Филбор изобразил как. -
Увидел милиционера, головой помотал и говорит: "Сначала везэ, потом не везэ, а
потом сразу в кэпэзэ".
- Филипп Борисович, возьмите, пожалуйста. Я вам обещала, - Евгеша протянула
швейцару принесенное Борькой пиво.
- Что вы, Евгения Николаевна, зачем же это? - засмущался он. - Я же так, просто
пошутил. Да зачем же сразу две? Евгения Николаевна, мне и одной достаточно.
Возьмите вторую себе.
- Берите, берите, Филипп Борисович, я пиво не люблю. И Серафима Ивановна тоже
к пиву равнодушна.
- Это ж надо же! - растрогался швейцар. - Где ж это вы покупали? У нас в кафе?
Целый руб отдали? Целый руб отдали! Нет, ей-богу, Евгения Николаевна, целый руб?!
За пиво... Когда за руб восемь можно купить стакан вермутолога. А теперь где рыбу
брать? - бормотал, удаляясь, Филбор. -'Где брать рыбу?! Как же так, пиво без
рыбы... Сначала везэ, потом не везэ, а потом сразу в кэпэзэ!
Из холла ресторана в вестибюль гостиницы вывалилась знакомая компания: Ксения
Георгиади, её музыканты, фокусник, Клавка Галанова и Ольга Степочкина.
Музыканты шумно шутили, смеялись, размахивали руками...
Клавка всё время пыталась прицепиться к фокуснику, но тот, как бы невзначай,
отстранял её от себя и увлеченно что-то рассказывал Ксениии и Степочкиной.
Разочарованная Галанова путалась в своих собственных ногах и отчаянно старалась
не отставать от полюбившегося ей общества.
Когда же вся эта шумная братия подошла к лифтам и начала постепенно истаивать,
пропадая за решительно захлопывающимися створками лифтовых дверей, Клавка попыталась было исчезнуть вместе со всеми, но Степочкина мощной рукой
властно выхватила её из чрева лифта, оторвав от фокусника, и держала до тех
пор, пока лифт не закрылся и, тяжело гудя, не устремился ввысь.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/10/14/1912