Он поменял немало городищев.
Живёт у нас на первом этаже.
Знавал людей,объездил мир,
Как некогда Радищев.
И даже знал героев в неглиже...
(Продолжение криминальной летописи следует.)
ТАК написал в «поздравлялке» на каком-то из моих юбилеев старший товарищ, друг и весь титулованный на полстраницы Евгений Зиновьевич Голосман. Профессор, академик, почётный гражданин Новомосковска и надоумил меня на труд, который теперь представляю читателю. И впрямь «городищев» повидал я немало, разных стран да народов разных. В перечне этом людей надобно разместить в начале, ибо они, и только они (!), определяют наши представления о стране, о народе, о смысле жизни.
Присоединившийся к Союзу Туркестан и, в частности, дорогая моему сердцу Узбекская ССР, в лихие годы всемирной катастрофы явили миру редкий пример верности объединению свободолюбивых народов.
«Приземляюсь» от этого пафосного зачина. Со всей откровенностью заявляю, что отношу себя к тем разноплемённым «совкам», родители которых бок о бок сражались с фашистской нечистью и одолели её. Эти же орденоносные люди со старшими детьми через 10 лет после Победы явились в степи меж хлебородным Алтаем и Северным Казахстаном, дабы освоить целинные и залежные земли Отчизны. С годами созревания в этом краю первых стопудовых урожаев совпали мои начальные шаги репортёра.
Журналистское «оперение» продолжалось уже в другой степи – Мирзачульской (Чёрные пески), которую сами первопроходцы-освоители назвали Голодной. Были ещё ранние адреса великих послевоенных интернациональных побед: Днепрогэс, Магнитка. И более поздние всенародные стройки – БАМ, возрождение Ташкента из руин – тоже были. Но только о двух житницах – хлебной и хлопковой – судить могу и писать достоверно. Полтора десятка лет после отъезда с родного Алтая жил и трудился в Голодностепье.
Уж если существовало в официальной идеологии правителей СССР понятие интернационализма, так, смею вас уверить, «срисовано» оно с фактов, примеров всенародного участия в великих событиях: война это была или судьбоносные созидательные проекты. На второй моей родине – в Узбекистане – по «сценарию» Сталиногорска во второй половине века прошлого стали съезжаться в Голодную степь первые освоители. Как в 30-е годы в «Бобрикстрой», прибывали специалисты и добровольцы на ГРЭС да на «большую химию», так к 60-м годам «Голодностепстрой» расселил по палаткам на огромном массиве десятки тысяч откликнувшихся на призыв молодых освоителей. Центры будущих совхозов расположили «квадратно-гнездовым методом» - 8х8 км.
По два-три партийца на каждую сотню строителей и будущих хлопкоробов. Во главе любой мехколонны и строящегося «номерного» хозяйства – герой-фронтовик. Так и вышло, что довоенной школы инженеры, архитекторы, строители, ирригаторы, мелиораторы, агрономы, виноделы, прошедшие горнило сражений и закалку времен восстановления народного хозяйства, стали прорабами громадного преобразования пустыни в цветущий край. Центру освоения края они, как и бывшие сталиногорцы, дали своё название: Янгиер («Новая земля» - узб.).
Ещё одну приятную параллель себе позволю. Как Новомосковск (Сталиногорск) на гигантской строительной площадке объединил усилия русских, украинцев, белорусов, народов Кавказа, Средней Азии, Прибалтики, так на карте пустыни Узбекистана вместе с коренными жителями орошали земли, строили поселения посланцы всех республик интернационального Союза: 34 нации и народности представлял 10-тысячный отряд «Голодностепстроя».
Помню новоселья в отстроенных совхозах, где без перевода звучали узбекские, корейские, немецкие, афганские тосты, хором исполнялись украинские песни с цыганскими романсами. Язык коренного народа Узбекистана знали все без силового участия власти. А русским владело местное население ещё со времён единения братских республик.
ХЛОПОК (по-узбекски – пахта) был и целью освоения Голодностепья как региона, и стратегией великой страны, промышлявшей натуральными тканями, маслом, порохом, десятками производных видов товара на основе «белого золота» Узбекистана. Пахтаоралами, пахтакорами (хлопкоробами) всегда называли представителей самых почётных профессий, связанных с земледелием. Богарные земли Средней Азии скупы на отдачу зерна, поливные хлопковые карты – всегда щедры. Потому пахта – как понятие и продукт – выше ценится. Он, хлопок, для азиатского земледельца всему голова. Успех на плантации возвеличивал пахтакора, неудача вызывала соболезнования.
Приведу казус, коему был свидетелем, и считаю ярчайшим подтверждением своего тезиса о реальности, об истинности интернационализма в родном для меня узбекском окружении. Знавал я в те годы некого Вильямса Хайдурова, метиса от брачного союза немки с узбеком. Витькой звали этого бригадира, выросшего из хлопководческого звена. Поначалу запомнил Хайдурова как победителя соревнования. Потом – по смешному случаю в совхозе им. Ворошилова.
А случай такой. Тамошний (совхозный) секретарь парткома не обеспечил выполнение Госплана по производству и хлопкосдаче. За такое вожаку ячейки полагалась только одна мера наказания: «секир башка» - снятие с должности. Стали толковать партийцы, кого над собой поставить? Понятно, чести мало в такой «хомут» голову совать. Кому охота?! Указали пальцем на Витьку: «Он передовик! Он молодой! Он энергичный!». Руки единогласно подняли, да и «сбагрили» секретарский портфель Вильямсу Хайдурову.
Пролетели «белые мухи» с дождями. Распахали заново в марте маками цветущую степь, хлопковые карты засеяли. Поливали, чеканили растения, грамотно уборку вели, а в итоге полтора процента до плана не дотянули. «Секир башка» за это не грозит, но выговор Хайдурову с занесением в партийную карточку объявили.
Тут и время сказать, в чём казус. В райкоме, исправно получавшем все протоколы с партсобраний совхоза, все взносы до копеечки, выяснилось, что выговор Хайдурову вписать некуда: нет у него карточки, как нет и партбилета. Он никогда в рядах КП Узбекистана не состоял!
Вот с таким прецедентом в учётной работе райкома можно было прославиться на всю республику. Но Алишер Хикматов, «первый» в Патхааральском районе Сырдарьинской области, рассудил по-восточному мудро и хитро. Отзвонил Хайдурову: «Витя, ты завтра собери всех ворошиловских коммунистов, пусть проголосуют за твоё принятие в партию».
Дисциплинированный немец-полукровка через день получил кандидатскую карточку. Через месяц за «особые заслуги» досрочно вручили ему партбилет. Не ведаю, вносился ли ему упомянутый выговор. Забыл спросить в своё время. А позднее уже неудобно было: Хайдуров, талантливый земледелец и великий труженик, возглавил Сырдарьинский обком партии. Тот самый обком, который начинал в 60-х годах эпопею освоения Голодной степи, цветущего края высокой культуры земледелия.
С Хайдуровым (как с первым секретарём обкома) была у меня единственная встреча. И то по смешному случаю. Готовился наш областной лидер в Верховный совет республики. Для выдвижения кандидату нужна была приличная фотография на специальном плакате. Откомандировал редактор газеты по просьбе из обкома лучшего фотокора Виктора Цоя. Витя парень по жизни очень шустрый и балагур всегдашний.
Съёмка героя дня проходила в главном кабинете обкома. Выбритого, напомаженного «вождя» Хайдурова из потайной комнаты-боковушки с персональным клозетом вывели угодники-помощники, какие всегда сопровождают высокое начальство. Снимал Витя и со штатива, и с колена, и анфас, и профиль…
И где-то между двумя щелчками затвора бросил фразу для него, для Цоя, самую дежурную: «А теперь, пожалуйста, сделайте умное лицо!» Сам Хайдуров лишь неопределённо хрюкнул…
Зато для подхалимской, дармоедской шушеры этот «хрюк» стал командой «фас!» Изгнанный фотокор ещё шагал пешком на службу, а редактор Зиновий Рыбак, получивший по телефону свою «клизму» от придурка из обкомовского отдела пропаганды и агитации, консультировал меня. «Саша, - говорил шеф, - язык спрячь, на всё согласно кивай и держи морду лопатой. Там только тупорылых понимают…»
Произносил свои назидания перед ответственной фотосъёмкой мудрый наставник так, словно соборовал… меня, живого. Только с годами понял: не о Хайдуровых дурно отзывался редактор. О сволоте, всегда окружавшей сильных, ярких людей, наделённых властью. И теперь, с годами, с десятилетиями житейского опыта понимать стал принципиальную разницу между «вчера» и «сегодня». Вчера к власти, к управлению шли люди из народа, из низов, от сохи, от станка. Сегодня приход во власть определяет мошна! Вороватый потомок жулика, бандита, казнокрада уже никогда не пошлёт свой подчинённый люд на целину, на стройку. Пашня, заводской цех – слова и понятия исчезающие…
Не исчезнет никогда только шушера! Пришей-пристебаями паразитизм и лизоблюдство возведены в абсолют. Чем крупнее и выше начальник – тем абсолютнее погань в его окружении.
В ДИВНОМ оазисе, в славном уголке теперь уже забываемой великой страны познавались нравы, традиции, привычки, пристрастия многих народов. Разошлись (разведены правителями!) люди по своим «национальным квартирам». Но верю, знаю определённо, ностальгически жива в сердце каждого голодностепца память о громадном общежитии созидателей с общим именем и званием «освоитель».
Вот такой парень, наречённый по-русски, с немецкой кровью и узбекской фамилией, прославил свой совхоз, край голодностепский, республику, страну. Судьба его была предначертана. Я верю в это, как в судьбы всякого иного человека.
Но Боже, спросил бы я Господа прямо сейчас, кабы в него верил, моё-то где предначертание?! Если замечено, как один талант тянется к другому, умножается третьим, добавляется четвертым, почему не во мне, не в моей башке сошлись все благие начинания? Почему Музы творчества не стали мне докучать своим вниманием?
Почему, считая звёзды, успевали великие предки изобретать военные машины, водопроводы, летательные аппараты и суммарно отличиться в десятках сфер приложения людского познания? Почему талантливый лекарь Чехов становился прославленным писателем? Гениальный Лермонтов оказался удивительным мастером живописи? А почему даже лютому зверю Адольфу принадлежат вполне созидательные архитектурные способности и навыки нешуточного живописца?
Талантливый человек талантлив во всём! Так часто говорим. И, увы, неча-сто находим тому подтверждения. Да, конечно, жизнь всякому готовому отличиться в одном ремесле, в деле, в отрасли, даёт шанс, испытывая его другими благими или скверными идеями. Но человек от природы асимметричен: не может он развивать все свои таланты с равной силой. Так в пути происходит «отсев» не главного, ненужного, наносного. Иногда это болезненно. Но по итогам бытия всегда говорят о человеке: «умер писатель», «погиб воин», «сгинул пройдоха», «упокоился учёный», «дал дуба алкоголик», «ушёл в мир иной художник»…