Начало здесь.
http://www.proza.ru/2017/07/29/608
***
Некоторое время я не писал. Шли дожди. Стол в беседке промок и вздыбился. В непогоду жильцы нашего пансионата собираются обычно в большой комнате для тихих игр. Кто-то листает потрепанные журналы с картинками, кто-то играет в шашки или рисует. Более же всего мои сотоварищи любят мастерить поделки из веточек, желудей и шишек.
Поделок таких к концу сезона набирается великое множество, некоторые из них вполне приличные. После рождества сторож собирает их и безжалостно сжигает на костре в глубине сада. Шишки, сгорая, искрятся, щелкают и сильно дымят. Я люблю запах этого дыма. Он возвращает меня в детство.
Нездоровье, почтенный возраст и спокойный нрав мой всегда вызывали у сотрудников пансионата полное доверие, если не сказать уважение. Это позволяет мне в дождливые дни не выходить в общий покой, а остаться в своей комнатенке и помузицировать. Чаще всего я играю Вагнера, к которому приобщила меня няня, или моего любимого Листа. Играю истово, с упоением и радостью. Возможно, частенько фальшивлю, но это никому не мешает.
Конечно же, никакого инструмента у нас в пансионате нет. Но ведь я не сумасшедший, как вы уже смогли удостовериться. И то, что я играю на фортепиано, является еще одним доказательством моего высокого происхождения. Пианино нет, и все-таки оно есть. Об этом я расскажу несколько позже, вы все поймете.
Сейчас же самое время продолжить свое повествование.
ИМПЕРАТОР
Набожная Маша была доброй девушкой и не умела сердиться долго. Пару дней спустя невежественный незнакомец уже перестал вызывать в душе ее былой гнев, однако думать о нем барышня не перестала. Так и не посмев поделиться с госпожой Юдасовой нечаянным промахом, все мысли по-прежнему хранила она в себе и лишь время от времени, отвлекаясь от вышивания или книжки, шептала, чуть шевеля губами, уничижительные слова в адрес военного.
Екатерина Григорьевна появлялась редко, была занята. Двор готовился к трехсотлетию Дома Романовых. Событие отмечалось пышно и долго. День-деньской до позднего вечера к Зимнему съезжались кареты и автомобили. Приезжали иностранные монархи, послы и почетные гости, для которых устраивались праздничные приемы, торжественные обеды и балы. То и дело с площади раздавался зычный голос командующего, отдающего приказы почетному караулу, гремели оркестры, а по ночам небо над Петербургом окрашивалось немыслимой красоты фейерверками.
Дворец гудел. По коридорам и анфиладам его, обычно пустынным, сейчас беспрерывно сновали озабоченные слуги. И только Машенька как затворница не покидала своих комнат, пытаясь разглядеть из окна хоть частицу великолепия, чтобы приобщиться к всеобщему торжеству. Девушка была разочарована и подавлена. Похоже, мечты стать настоящей фрейлиной так и останутся мечтами, и ей не суждено стать вровень даже с Полиной. Как никогда Мария Калабина сожалела о принятом некогда решении покинуть отчий дом ради призрачного блестящего будущего.
...Февральский день одна тысяча девятьсот тринадцатого года, о котором пойдет речь далее, и который, как показала жизнь, явился главным в судьбе Марии Ефимовны, поначалу ничем не отличался от других. Разве только пушечные выстрелы со стороны Петропавловской крепости с самого утра возвестили о предстоящем праздновании.
После завтрака Маша уже собралась заняться своими нехитрыми делами, как появившаяся Екатерина Григорьевна сообщила, волнуясь, о предстоящем выходе.
Барышне Калабиной была оказана честь присутствовать на торжественном молебне в Казанском Соборе, где ожидалось присутствие высокопоставленных господ, а самое главное – императорской семьи. Сказать, что Маша была в восторге -- ничего не сказать. Она ликовала. Не помня себя от счастья, разом позабыв неприятные мысли и неловкие моменты, случившиеся в последнее время, она всецело отдалась в умелые руки Полины. В назначенное время причесанная и одетая как того требовал протокол, она покинула опостылевшие апартаменты и в сопровождении благодетельницы отправилась на молебен.
Собор был полон. Маша находилась почти позади всех, но благодаря высокому росту могла отлично видеть и алтарь, и царские врата, и место, предназначенное для императорской семьи. Служба долго не начиналась. Вокруг было торжественно и тихо. Все чего-то ждали. Так в тишине прошел не один час.
Чтобы успокоиться и чем-то занять себя, взволнованная девушка украдкой рассматривала стоящих слева и справа. Голова ее кружилась от осознания собственной избранности, причастности к высшему обществу. Сейчас, как казалось, она ничуть не отличалась от великолепных дам, окружавших ее. «Наконец-то я фрейлина», -- с гордостью думала Машенька, интуитивно понимая, что с этой минуты все в ее жизни пойдет по-новому.
Внезапно в Соборе произошло чуть уловимое движение. «Государь, Государь», -- тихой волной прокатилось по собравшимся. Люди расступились, и по образовавшемуся живому коридору прошла императорская чета.
Первой Маша увидела Государыню. Та была в белом, на голове белая же шляпа с полями и небольшой вуалью, скрывавшая от взгляда девушки и лицо венценосного супруга Александры Федоровны. «Это же императрица, императрица, -- хотелось закричать Маше изо всех сил. – Я разговаривала с ней, мы знакомы!». В великом возбуждении, раскрасневшись, Мария даже привстала на цыпочки и осмотрелась – поняли ли окружающие, что не так давно она была удостоена чести быть в покоях Государыни, говорить с ней,стать ее поверенной.
Все взгляды окружающих, тем не менее, были обращены к императорской семье. Девица Калабина, естественно, осталась незамеченной. Служба началась. Вполуха слушая длинный юбилейный манифест, который был зачитан перед молебном, а потом патриарха, Маша не отрывала глаз от фигуры в белом, пытаясь уловить знакомые движения и увидеть лицо императрицы. «Может, мне повезет, Государыня заметит меня и вспомнит о своей просьбе. Господи, пусть она обернется, пусть обернется», -- молила Машенька, беспрестанно крестясь.
Александра Федоровна не оборачивалась, но иногда немного наклоняла голову в сторону. В те моменты Маше хорошо был виден затылок царя, его коротко стриженые волосы, высокий ворот мундира. Мария принялась рассматривать Государя.
Царь показался ей невысоким и узкоплечим. Со спины рядом с супругой он выглядел больше как сын, а не муж. И все же достоинство, с которым тот держался и гордая посадка головы говорили о многом. Всего в нескольких метрах от Маши находился российский император! Первый человек огромной страны. Вдруг осознав это, Машенька почти задохнулась от избытка чувств и, больше не умея сдерживать себя, расплакалась.
-- С вами все в порядке? – Екатерина Григорьевна внимательно смотрела на девушку, по лицу которой потоком полились слезы.
-- Да, да, все хорошо, благодарю вас, -- закивала та головой. – Это от счастья. Я так счастлива сегодня.
-- Вы уверены? – Юдасова озабоченно нахмурилась и протянула носовой платок. – Можете выйти на воздух.
-- Нет-нет, что вы, -- прошептала Маша, по-прежнему не отрывая взгляд от спины императора. – Я сейчас успокоюсь. Все хорошо.
Именно в этот момент служба завершилась, людская толпа ожила, зашевелилась, Государь повернулся, и глазам потрясенной Маши предстало лицо незнакомца из библиотеки. От неожиданности девушка вскрикнула, ноги ее подкосились, и если бы не крепкие руки благодетельницы, успевшие подхватить ее, наверняка упала бы на пол.
По дороге в Зимний, сидя в коляске, Машенька понемногу приходила в себя. С каждой минутой сознание все больше возвращалось к ней, а вместе с ним возможность вспомнить происшедшее и оценить уровень непростительного невежества,
Увидев, что подопечная вот-вот упадет, Юдасова при помощи двух казаков вывела Машу на воздух, протерла ей виски одеколоном и приложила к горящему лбу платок, смоченный талым снегом.
-- В Соборе было слишком душно, вы переутомились, -- успокаивала Машу Юдасова. – Дома выпьете чаю, отдохнете, и вам полегчает.
В ответ Машенька лишь обреченно качала головой. Если бы Екатерина Григорьевна только знала, отчего она лишилась чувств. Конечно же, ни духота, ни длинная служба, ни долгое стояние на ногах не были тому причиной. Не готова, она действительно не была готова не только к выходу в свет, но и вообще ни к чему. Невежественная, наивная деревенская девчонка.
Как можно было не узнать императора в незнакомце из библиотеки? Императора, чьи портреты висели почти в каждом зале Дворца. Чью биографию изучала она многие дни, рассматривая фотографии и портреты его знатных родственников. Как можно назвать после всего этого неудавшуюся фрейлину, какое наказание ждет ее за гордыню и тщеславие. И на что ей можно было рассчитывать сейчас, кроме того как вернуться домой приниженной и опозоренной.
Маша с ужасом вспоминала жестокие хлесткие слова, которыми награждала незнакомца, переполненная обидой и неоправданным гневом. Хорошо еще, что кроме нее самой никто этого не знает и не узнает никогда. А вдруг царь окажется слишком строгим и мстительным? Наказание может быть не просто страшным, а смертельно-страшным, и ссылка домой по сравнению с тем, что может ожидать девушку, самое легкое.
Совсем по-новому представлялись сейчас Маше беседы с «незнакомцем». Теперь девушка явно видела в них глупость со своей стороны, деликатность и уважение со стороны коронованного собеседника. Слава Богу, судьба уберегла ее от третьей встречи с «пожарным», и она не успела высказать ему все, что накипело у нее в душе. Про неотесанную деревенщину, невежу, оборотня, ловеласа и вруна... Маша снова разрыдалась, но на этот раз не от счастья, а от страха, стыда и надвигающейся беды.
Во Дворце Екатерина Григорьевна первым делом отослала Полину, затем помогла Маше переодеться, напоила чаем и оставила со словами –«Отдыхайте, милая, сегодня вас больше не побеспокоят. Почивайте и будьте покойны».
Однако бедной девушке было не до отдыха. Как только за благодетельницей закрылась дверь, Маша начала собираться, приняв решение покинуть Зимний ранним утром, еще до того, как разразится скандал, и ее позор станет известным каждому. Однако спустя час, девица несколько заколебалась в правильности принятого решения. Она вспомнила об обещании, данном императрице.
«Может, стоит все-таки рассказать обо всем Юдасовой? – размышляла Машенька, в сотый раз пересекая комнату из конца в конец. -- Она испросит у Государыни аудиенции для меня. Я все расскажу Александре Федоровне, которая была так добра и внимательна ко мне. Повинюсь, попрошу помощи. Она, конечно же, поймет и, возможно, простит. Должна простить, ведь я еще так молода и неопытна... Кстати, у императора было достаточно времени и возможности, чтобы наказать меня. Но вместо наказания -- неожиданное приглашение на молебен. Как странно... Может быть, мой проступок не так страшен, как я думаю? И вообще -- что такого ужасного я совершила? Не узнала царя? Но ведь малорослый сутулый человек с усталыми глазами, встретившийся мне в библиотеке, совершенно не походил на того блестящего, уверенного в себе императора, изображенного на парадных портретах… Да, именно так и надо поступить. Меня обязательно простят, коль я скажу правду. А если и накажут, то немного. Нужно прямо сейчас найти Екатерину Григорьевну, прямо сейчас. Или нет.Я расскажу ей обо всем завтра.Утро вечера мудренее».
Маша еще поплакала немного от жалости к себе, грустно улыбнулась сквозь слезы, вспомнив вопрос, который намедни задала Государю – с кем имею честь говорить? Потом умылась, разделась и уже приготовилась лечь в постель, как в дверь тихо постучали. Будучи уверенной, что это Полина пришла помочь расчесать ей волосы, Маша подошла к двери, открыла ее и тут же, потрясенная, вскинула руки вверх и опустилась на колени. На пороге стоял он, российский император.
Продолжение здесь --
http://www.proza.ru/2017/10/21/903