Продолжение.
Занятия с царем ведутся им по уже известной системе. Прежде всего, Гордон ведет с царем специальные беседы. Для этих бесед он в течение января и февраля 1690 года часто ездит в Преображенское, а царь, в свою очередь, навещает Гордона. Беседы касаются вопросов устройства содержания и вооружения войск за границей, а также образа действий войск и способа их употребления. Вторая часть занятий состояла из учений, которые обычно заключались в проделывании приемов с мушкетами и копьями, в стрельбе и в отработке разных способов построения. На этих учениях Гордон обращал особое внимание на стрельбу в цель и действия гренадеров, которых Гордон завел одну роту в своем полку. Учения отдельных полков перешли впоследствии в учения всех выборных полков, а отдельные упражнения пехоты — в совместные учения пехоты и конницы. Венцом занятий Гордона с Петром были маневры.
Между всеми маневрами, учениями и беседами царственного ученика с учителем-иноземцем существовала тесная связь. В 1694 году Гордон участвует в поездке Петра на Белое море, а чуть позже он уже главный руководитель Кожуховского похода. Будучи человеком опытным и знающим военное дело, Гордон, тем не менее, не мог дать Петру правильного теоретического строго научного образования. Беседы его имели скорее справочный характер, а занятия были строго практическими. Тем не менее, знающий, уравновешенный и осторожный Гордон применял правильные методы при практических занятиях, много способствовал развитию у царя выдержки и осмотрительности при решении вопросов военного дела, требовавших основательного знакомства с военной техникой.
Последнюю и важнейшую услугу он оказал царю в июне 1698 г. Во время пребывания Петра на Западе в составе Великого посольства Гордону удалось рассеять мятежных стрельцов в бою под Воскресенским монастырем и подавить их выступление. Он был преданным сторонником дома Стюартов и ревностным приверженцем Римской церкви — первый католический храм в России воздвигнут благодаря его усилиям.
Петр так презирал все национальные обычаи, так дерзко и нагло попирал все, чем века держалась Русь, так оскорблял национальное чувство народа, был таким слепым ревнителем чужих западных порядков, что вооружил своими действиями не только слепых, но и сознательных сторонников национальной старины и врагов скороспелой революции, устроенной Петром. Петр так не любил и так издевался над всем, чем народ жил столетия, что народные массы имели законное основание ненавидеть его.
Все русские историки-интеллигенты всегда очень произвольно объясняют движения русских народных масс, идейные стремления, которыми руководились, народные массы не принимаются в расчет. В выгодных для проповедуемой ими политической концепции случаях, историки считают, что «глас народа, это глас божий». А в невыгодных - законные идейные устремления народа объявляют «бессмысленными бунтами», реакционными по своей сущности.
На самом же деле ничего реакционного в народных восстаниях против антинациональной революционной деятельности Петра Первого, не было. Это была законная и естественная реакция народа против беспощадного разрушения всех основ национальной религии и национального уклада жизни. Уже само поведение царя было вызовом народу. Петр открыто презирал все народные обычаи. Он сбросил парчовые царские одежды, нарядился в иноземные камзолы. Законную царицу заточил в монастырь, а сам стал сожительствовать с «монсовой девкой». Пьянствовал с иностранцами, создал в Кокуе «всешутейший собор», кощунственную пародию на православную церковь, церковные соборы и патриарха.
Бунт стрельцов 1698 года вовсе не был бессмысленным бунтом слепых защитников московского варварства. Это был естественный бунт против презирающего свой народ и национальные традиции, нечестивого отступника. И верхи, и низы народа поняли, что Петр решил не продолжать усвоение отдельных сторон западной цивилизации, как это делали предшествующие ему цари, улучшить и еще более укрепить милое их уму и сердцу здание самобытной русской культуры и цивилизации, а что Петр решил разрушить все основы Московской Руси.
Законное возмущение народа привело к восстаниям против «царя мироеда». В населении укоренялась мысль, что наступает конец мира, говорили о пришествии Антихриста, чтобы не отдаться в руки правительства тысячи предпочитали покончить сами собой. Сотни людей, собравшись вместе, погибали голодной смертью или подвергали себя самосожжению. Нередко бывали случаи, когда во время таких самосожжений с пением молитв погибало 800-1000 человек одновременно. 2700 человек сожгло себя в Палеостровском скиту, 1920 человек в Пудожском погосте.
Брадобритие по понятию русских было грехом. Сам Христос носил бороду, носили бороды и апостолы, бороду должны носить и все православные. Только еретики бреют бороду. Петр, вернувшись из Европы, приказал насильно брить бороды и носить иноземное платье. У городских застав находились специальные соглядатаи, которые отрезали у прохожих и проезжих бороды и обрезывали полы у длинной национального покроя одежды. У восставших, бороды просто вырывались с корнем.
4 января 1700 года всем жителям Москвы было приказано одеться в иноземные платья. На исполнение приказа было дано два дня. На седлах русского образца было запрещено ездить. Купцам за продажу русского платья был милостиво обещан кнут, конфискация имущества и каторга.
Не понимая происходящего, все были возмущены поведение Петра, и многим казалось, что царь не тот, не российский. Дойдя до этой страшной догадки, народная фантазия принялась усиленно работать, чтобы ответить себе, кто же такой Петр или тот, «кто ныне владеет?»
В середине марта великое посольство выехало в Курляндию, и государь отправил письмо оттуда со словами:
- Вчерашнего дня приехали в Ригу, славу богу, в добром здравии и приняты господа послы с великой честью. Впредь буду писать тайными чернилами, чтобы прочесть подержи над огнем, а то здешние людишки, здесь зело как любопытные.
Европейская политика казалась Петру и великим послам делом мутным. Им было трудно усвоить то, что английские и голландские торговые люди озабочены в войне за сокрушение военного и торгового господства Франции на Атлантическом океане и в Средиземном море.
Петр в Амстердаме спрашивал о неприятных слухах их Вены, но бургомистры отвечали уклончиво и переводили разговор на другие темы по торговым делам. Петру докладывали, что на Урале кузнечным мастером Демидовым, была найдена магнитная железная руда, однако не было специалистов по ее добыче. Он старательно узнавал про таких мастеров, но никто о них не говорил, мялись, виляли. Отвечали, что вам с таким заводами не справиться. Лучший вариант, это передать их западным специалистам. Западный мир уже в то время был заинтересован в оккупации России.
Ко всем тревогам прибавилась весть о стрелецком воровстве в Москве. Ему писали письма, что в Москве, великий бунтовщик князь Василий Голицын, вернут из ссылки, царевна Софья возведена на престол и народ якобы присягнул ей в верности.
В одном из писем Петр пишет кесарю:
- В письме вашем государском, объявлено бунт от стрельцоф и что вашим правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся. Только мне зело досадно за тебя, для чего ты в сем деле в розыск не вступил и воров отпустил за рубеж. Бог тебя осудит. Не так было оговорено раньше.
Четыре полка стрельцов на закате подошли к деревне Сычёвке, были посланы разведчики в Москву. Утром они вернулись и рассказали, что бояре и купечество бегут в свои вотчины. В слободах стрельцов ждут и как только они появятся, так сразу перебьют всю стражу у ворот и впустят полки в город.
Среди стрельцов не было полного единения, кто – то хотел разом закончить с иноземцами и поддержать царицу Софью, кто – то уже навоевался и хотел спокойной жизни, а кто – то высказывался о помощи с Дона и с Украины.
- Не потянем мы одни, четырьмя полками. Один раз уже пытались и что вышло. Помощь нужна, поднимать казаков и стрельцов с Дона нужно.
- Здесь окромя Лефорта у Гордона регулярная армия, они не будут шутить.
- Домой пора, уже завшивели все, в бане не мылись целый год. Осаду надо ставить.
- Вы что совсем ополоумели, забыли, что обещали Софье? Нужно скорее идти и выручать, власть нужно Софье давать, пока ирод из-за границы не вернулся. Тогда и войнам конец будет, и жалование нам поставят. Бояр с иноземцами с колоколен покидаем, а Немецкую слободу огнем выжжем, чтоб ни одного иностранца более в России не было.
Неожиданно перед стрельцами возник ратник в латах. Сразу узнали Гордона, не забоялся предстать перед стрельцами, поднял руку, чтобы речь говорить:
- Стрельцы со мной четырехтысячная армия, верных, государю. Если вы пойдете на Москву, будет вам верная смерть. Мне не хочется вашей братской смерти.
- Что вы от нас хотите? Мало нас побили перед Азовом, все погнили на крепостных работах, не могём больше, домой пойдем, к своим семьям.
- Не пустим мы вас в Москву, покоритесь и перестаньте бунтовать, иначе смерть вам будет.
- Не хотим антихриста, Софью на трон. А ну стрельцы к реке на переправу.
Гордон, успел выскочить из кольца разгневанных стрельцов и рванулся к реке. Пока разворачивали обозы к Истре, Гордон уже был на другом берегу и скомандовал бомбардирам открыть огонь по стрельцам. Разом ударили двенадцать пушек, прямо по центру скопления людей. Разрывы разметали выстроившихся для переправы стрельцов, но их командиры уже восстанавливали строй.
В этот момент, ударил второй залп. Который разметал обоз, и стрелецкие роты, перемешавшись, закрутились и побежали, бросая оружие. А с другого берега на них обрушились драгуны Преображенского полка. Через некоторое время часть стрельцов бежало в Поволжье, а часть было пленено. Зачинщиков повесили на дыбу, остальных разослали по тюрьмам и монастырям под стражу.
Услышав про свершившуюся смуту, Петр прервал свое путешествие и направился в Москву. Бояре доставали ненавистные немецкие платья и парики. Приказывали лишние образа убрать. Под вечер у дома князя кесаря остановились две кареты. Из них вышел Петр, Лефорт и Меньшиков. Пинком Петр открыл дверь, ударил в скулу появившегося невесть откуда солдата их охраны и разозленный вошел к Ромодановскому в дом. Оттуда, переговорив, сразу в Кремль.
На следующее утро, на заре потянулись, бояре, генералы, полковники, дьяки поклониться прибывшему царю. Широко раздувая ноздри государь, терпеливо ждал, когда вся эта государственная челядь разойдется. Возмущенный предательством, он ждал и жаждал отмщения.
Закованных стрельцов сотнями свозили в Преображенскую слободу, допрашивали, поднимали на дыбу, били кнутами, держали над горящей соломой. Давали выпить водку, чтобы человек ожил и вновь на пытки, где выпытывали имена главных зачинщиков. Раскаленными клещами ломали ребра. Петр все ночи проводил в застенках и лично участвовал в пытках, а утром ехал к Лефорту и пускался в пиршество, потом легкий отдых и снова в застенки.
Десятого октября состоялась казнь. В конец, измученных стрельцов выводили обнаженными и истерзанными на площадь. Народ заполонил всю площадь, иностранцев на площадь не пускали. Потом зачитали приговор и стали по списку выкрикивать фамилии осужденных, которые соблюдая порядок, по очереди подходили к плахе. Палач от бессилия еле поднимал свой топор, столько казненных стрельцов прошло через его руки.
Один из стрельцов, шел в сопровождении своей семьи, с женой и детьми. Попрощавшись с ними, проходя мимо царя, бросил на него ненавистный взгляд и выговорил:
- А ну-ка посторонись государь, я здесь лягу.
Петр после свершившейся казни жаловался Гордону на упрямство стрельцов, что даже после всех этих мытарств, они никто не признали свою вину перед ним.
Остальных повесили около Новодевичьего монастыря на тридцати виселицах, под самыми окнами кельи царевны Софьи. Разновидностей казни Петр придумал множество. Весь день кровь лилась по Москве. В этот день было казнено более пятисот человек.
Чтобы добиться от бояр полного послушания Петр повязал кровью всех бояр, каждого из них поставили перед плахой и выдали топор, чтобы они лично обезглавили часть стрельцов. Многие из них не могли одним ударом обезглавить жертву, и она мучилась, смотря на своего мучителя, пока ее не добивали кто – то драгунов. А бояре белые, как смерть уходили с места казни, а кого уводили под руки.
Всю зиму шли пытки и казни. В ответ вспыхивали мятежи в Архангельске, в Астрахани, на Дону, в Азове и все новые трупы раскачивались на московских стенах.
Заграничная поездка Петра дала предлог к одному ответу, немецкие привычки Петра создали другой образ царя в народе. Стали рассказывать, что Петр во время поездки заграницу был пленен в Швеции и там «закладен в столб», а на Русь выпущен вместо него царствовать Немчин, который и владеет царством.
Превращение православного царя в главу Церкви не прошло без народного протеста, и чуткой народной совести претил царепапизм, как явление, порожденное не православием, а языческой культурой дохристианского Рима, и усугубленный протестантским пониманием объема светской власти в церковных делах. Сочинения Феофана, наталкивавшие на сомнения в мощах, в святых, в иконах, и вызванные этим духом мероприятия по свидетельствованию мощей, житий святых, чудес, акафистов, запрещение строить Церкви без разрешения Синода, закрытие часовен, запрещение ходить по домам с иконами - тяжело действовало на религиозные чувства народа.
Главными виновниками народ почитал Феофана и Феодосия, этого «апостола лютеранства», по выражению Царевича Алексея Петровича".
В проповеди своей 12 марта 1713 г. в день имении Царевича Алексея Петровича, Стефан Яворский резко осуждал реформу церковного управления, на протестантский манер:
- Того ради не удивляйся, что многомятежная Россия наша доселе в кровных бурях волнуется; не удивляйся, что по толикам смятениям доселе не имамы превожделенного мира. Мир есть сокровище неоцененное, но тии только сим сокровищем богатятся, которые, любят Господний закон; а кто закон Божий разоряет, оттого мир далече отстоит. Где, правда, там и мир. Море, свирепое море - человече законопреступный, почто ломаеши, сокрушаеши раззоряеши берега? Берег есть закон Божий, берег есть во еже - не прелюбы сотвори, не вожделети жены ближнего, не оставити жены своея; берег есть воеже хранити благочестие, посты, а наипаче четыре-десятницу; берег есть почитание иконы. Христос гласит в Евангелии: «Аще кто Церковь прослушает, буди тебе яко язычник и мытарь».
А в проповеди, произнесенной в 1710 году, Яворский говорил:
- Сияла Россия, мати наша, прежними времены благочестиям, светла аки столб непоколебимый, в вере православной утверждена. Ныне же что? усомневаюся о твердости твоей, столпе непреклонный, егда тя вижду ветрами противными отовсюда обуреваема.
Церковь ограблена, поругана, лишена своего главы и независимости. Епископские кафедры раздаются царедворцам - протестантам, веселым эпикурейцам и блюдолизам. К надругательству над церковью и бытом прибавьте надругательство над русским языком, который на полстолетия превращается в безобразный жаргон. Опозорена святая Москва, ее церкви и дворцы могут разрушаться, пока чухонская деревушка обстраивается немецкими палатами и церквами никому не известных угодников, политическими аллегориями новой Империи...
Вот почему историки придают важное значение, влиянием на Петра Немецкой слободы. Она явилась для Петра первым уголком Европы и завлекла его к дальнейшему знакомству с ней.
Петр Первый, как мы видим из характеристики основных черт его личности, не мог иметь и не имел стройного миросозерцания. А люди, не имеющие определенного миросозерцания, легко подпадают под влияние других людей, которых они признают для себя авторитетами. Такими авторитетами для Петра, как мы видим, были Патрик Гордон и Лефорт, влияние которого на Петра, как признают все современники, было исключительно.
Петр не самостоятельно дошел до идеи послать все московское к черту и переделать Россию в Европу. Он только слепо следовал тем планам, которые внушили ему Патрик Гордон и Лефорт до поездки заграницу и различные европейские политические деятели, с которыми он встречался в Европе.
Политические деятели Запада, поддерживая намерения Петра насаждать на Руси европейскую культуру, поступали так, конечно, не из бескорыстного желания превратить Россию в культурное государство. Они, конечно, понимали, что культурная Россия стала бы еще более опасна для Европы. Они были заинтересованы в том, чтобы Петр проникся ненавистью к русским традициям и культуре. Понимали они и то, что попытки Петра насильственно превратить Россию в Европу, обречены заранее на неудачу и что кроме ослабления России они ничего не дадут. Но это - то именно и нужно было иностранцам. Поэтому, они и старались утвердить Петра в намерении проводить реформы как можно быстрее и самым решительным образом.
Идея поездки дается Лефортом, пламенным поклонником Вильгельма III, относительно маршрута идет переписка с Витзеном, который поджидает посольство в Амстердаме, Лейбниц принимает самое горячее участие во всех событиях поездки и старается создать европейское общественное мнение в пользу будущего реформатора России. И конечная цель поездки - свидание с масонским королем Вильгельмом и посвящение Петра в масонство. Его в то время раздражало все русское.
В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться. На Западе больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми кафтанами у них было чистое тело.
В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских царей такого не водилось.
Петр учился уже у нерелигиозного Запада, разлагавшегося под влиянием всевозможных рационалистических и материалистических идей. Европеизацией, объясняются и петровские кощунственные выходки.
Будучи великим народом, русский народ, в виду своего большого культурного своеобразия, не мог откуда-нибудь со стороны заимствовать готовые государственные и культурные формы. Попытка Петра механически пересадить в Россию чуждую ей духовно форму государства и чуждую форму культуры, наглядно доказывает губительность механического заимствования чужой культуры.
Разговоры о том, что без этих реформ сверху, Русь бы неизбежно погибла, относятся к числу вымыслов западнически настроенной интеллигенции, стремившейся оправдать безобразные насилия Петра над душой русского народа.
Как это ни странно, но сегодняшнее развитие ситуации управления Россией, как никогда прямо увязывается с тем периодом, когда страной в петровские времена, практически управляли иностранцы. Что это? Возвращение к прошлому? Но ведь мы уже его проходили, зачем наступать на эти же грабли. Стало быть, будут и стрельцы и все, что с ними происходило после. Нужна ли нам такая Россия?
Достоевский отмечал, что всякая мысль о самобытности русской государственности и русской культуры приводит убежденных и наемных русских европейцев в бешенство. В «Дневнике писателя за 1876 год» Достоевский, например, писал:
- Словом вопросы хоть и радикальные, но страшно как давно износившиеся. Тут главное - давнишний, старинный, старческий и исторический уже испуг наш перед дерзкой мыслью о возможности русской самостоятельности. Прежде, когда-то все это были либералы и прогрессисты и таковыми почитались, но историческое их время прошло, и теперь трудно представить себе что-нибудь их ретрограднее. Между тем, в блаженном застое своем на идеях сороковых и тридцатых годов, они все еще себя считают передовыми. Прежде они считались демократами, теперь же нельзя себе представить более брезгливых аристократов в отношении к народу. Скажут, что они обличали в нашем народе лишь черные стороны, но дело в том, что, обличая темные, они осмеяли и все светлое, и даже так можно сказать, что в светлом-то они и усмотрели темное. Не разглядели они тут, что светло, что темно! И действительно, если разобрать все воззрения нашей европействующей интеллигенции, то ничего более враждебного здоровому, правильному и самостоятельному развитию русского наряда нельзя и придумать.
Не поэтому ли его так ненавидят современные либералы и прежде всего Чубайс, за правоту о России.
Генеалогию славянофилов Ф. Достоевский выводил от тех слоев Московской Руси, которые клали голову на плаху, которые жгли сами себя и детей своих, но не желали переделываться в европейцев. Он говорил:
- Я полагаю, что для многих славянофилы наши - как с неба упали, а не ведут свой род еще с реформы Петра, как протест всему, что в ней было неверного и фанатически исключительного.
Федор Достоевский, так же как и Пушкин, являющийся не только величайшим русским писателем, но и глубоким, чисто русским мыслителем, дает, например, такую оценку достижений Московской Руси до восшествия Петра на престол: «Царь Иван Васильевич употреблял все усилия, чтобы завоевать Балтийское побережье, лет сто тридцать раньше Петра. Если б завоевал его и завладел его гаванями и портами, то неминуемо стал бы строить свои корабли, как и Петр, а так как без науки их нельзя строить, то явилась бы неминуемо наука из Европы, как и при Петре.
Наши Потугины бесчестят народ наш насмешками, что русские изобрели самовар, но вряд ли европейцы примкнут к хору Потугиных. Слишком ясно и понято, что все делается по известным законам природы и истории, и что не скудоумие, не низость способностей русского народа и не позорная лень причиною того, что мы так мало произвели в науке и промышленности. Такое-то дерево вырастает в столько-то лет, а другое вдвое позже его. Тут все зависит от того, как был поставлен народ природой, обстоятельствами, и что ему, прежде всего надо было сделать.
Тут причины географические, этнографические, политические, тысячи причин и все ясных и точных. Никто из здравых умов не станет укорять и стыдить тринадцатилетнего за то, что ему не двадцать пять лет. «Европа, дескать, деятельнее и остроумнее пассивных русских, оттого и изобрела науку, а они нет».
Однако, пассивные русские, в то время как там изобретали науку, проявляли не менее удивляющую деятельность: они создавали царство и сознательно создали его единство. Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов, которые без них низринулись бы и на Европу. Русские колонизировали дальнейшие края своей бесконечной родины, русские отстаивали и укрепляли за собою свои окраины, да так укрепляли, как теперь мы, культурные люди, и не укрепим, а, напротив, пожалуй, еще их расшатаем».
Все эти полтора века после Петра, мы только и делали, что выживали со всеми цивилизациями, роднились с их историей, с их идеалами. Мы учились и приучали себя любить французов и немцев и всех, как будто те были нашими братьями, и, несмотря на то, что те никогда не любили нас, да и решили нас не любить никогда. Но в этом состояла наша реформа, Петрово дело, что мы вынесли из нее, в полтора века, расширение взгляда, еще не повторявшееся, может быть, ни у одного народа, ни в древнем, ни в новом мире.
Допетровская Россия была деятельна и крепка, хотя и медленно слагалась политически. Она выработала себе единство и готовилась закрепить свои окраины; про себя же понимала, что несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше. Она была хранительница Христовой истины, настоящего Христова образа. Эта драгоценность, эта вечная, присущая России и доставшаяся ей на хранение истина, по взгляду лучших тогда русских людей, как бы избавляла их совесть от обязанности всякого иного просвещения.
Мало того, в Москве дошли до понятия, что всякое более близкое общение с Европой может вредно и развратно повлиять на русский ум и на русскую идею, извратить самое православие и вовлечь Россию на путь гибели, по примеру всех других народов.
Первые масонские ложи возникли в России после возвращения Петра из Европы. С масонами встречался и сам Петр и Б. П. Шереметьев. На Мальте, - Шереметеву была сделана самая торжественная встреча. Он участвовал на большом празднике Мальтийского ордена в память Иоанна Предтечи. Ему там давали торжественный банкет. Гранд-магистр возложил на него драгоценный золотой с алмазами крест.
По возвращении в Москву 10 февраля 1699 года Шереметев представился царю, на банкете у Лефорта, убравшись в немецкое платье и имея на себе мальтийский крест. От царя он получил «милость превысокую». Царь поздравил его с Мальтийской Кавалерией, позволил ему всегда носить на себе этот крест, и затем состоялся указ, чтобы Шереметев писался в своих титулах «Мальтийским Свидетельствованным Кавалером».
В России свет масонства, ввел сам Петр, он был привлечен в масонство самим Христофором Вреном (или Реном), знаменитым основателем английского масонства; первая ложа существовала в России еще в конце XVII ст. Мастером стула был в ней Лефорт, первым надзирателем Гордон, а вторым сам Петр.
Вот почему, имя Петра пользовалось таким почитанием в русских масонских ложах, существовавших в 18 веке. Вот почему они распевали на своих сборищах «Песнь Петру Великому», написанную Державиным.
В одной рукописи Публичной Библиотеки, - сообщает Вернадский в своей книге «Масонство в царствование Екатерины II», - рассказывается, что Петр принят в «Шотландскую степень св. Андрея», - Его письменное обязательство существовало в прошлом веке в той же ложе, где он принят и многие оное читали».
По указанию того же Вернадского, среди рукописей масона Ленского есть обрывок серой бумаги, на котором записано такое известие: «Император Петр I и Лефорт были в Голландии приняты в Тамплиеры». В.В. Назаревский в своей книге «Из истории Москвы» сообщает:
- В находящейся в Москве Сухаревой Башне, по сохранившемуся преданию происходят тайные заседания какого-то «Нептуновского общества».
Председательствовал на этих тайных заседаниях друг Петра Первого масон Лефорт. Петр был первым надзирателем Нептуновского общества, а архиепископ Феофан Прокопович оратором этого общества. Первый адмирал флота Апраксин, а также Брюс, Фергюссон (фармазон), князь Черкасский, Голицын, Меньшиков, Шереметев и другие высокопоставленные лица были членами этого общества, похожего на масонское.
Иванов пишет о Петре:
- Петр Первый, стал жертвой и орудием страшной разрушительной силы, потому что не знал истинной сущности братства вольных каменщиков. Он встретился с масонством, когда оно еще только начало проявлять себя в общественном движении и не обнаружило своего подлинного лица. Масонство - двуликий Янус: с одной стороны братство, любовь, благотворительность и благо народа; с другой космополитизм, деспотизм и насилие.
Вся программа, сначала масонской по своему духу, а затем западнической «прогрессивной», либеральной и революционной интеллигенции во всех своих чертах была сконструирована уже Петром и его идейными вдохновителями иностранцами, протестантами и масонами. Эта программа сводилась к забвению и открытой ненавистью к прошлому.
Взгляд на народ, как на средство для достижения своих целей. Любовь не к отечеству, а к человечеству и стремление стать гражданами вселенной. У Петра не остается никаких связей с прошлым. Правящий класс и интеллигенция перестают быть хранителями быта. Бытовое исповедничество заменяется западноевропейским мировоззрением. Русские образованные классы очутились как бы в положении «не помнящих родства», а интеллигенция сделалась «наростом на русской нации».
В результате, вместо единого прежде народа, одинаково верившего, одинаково думавшего, имевшего одинаковые обычаи, возникло как бы два отдельных народа.
Верхи стали европейцами, весь народ остался русским по своим верованиям, миросозерцанию и обычаям.
В результате Петровской революции высшие европеизированные круги русского общества стали каким-то особым народиком внутри русского общества.
Про тот период писал и Достоевский:
- Это, теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность. И вот, оказывается теперь даже и с желанием своей собственной веры.
Таков был трагический результат попытки Петра сделать Россию Европой. Реформированный на европейский лад государственный аппарат работал еще хуже старого. Единственно в чем он достиг успехов, это страшное казнокрадство. Петровские администраторы вели себя, как в завоеванной стране. Разрушив старый аппарат, Петр по существу не создал ничего толкового. «Губернская реформа, - пишет Ключевский, - опустошила или расстроила центральное приказное управление. Создалось редкое по конструкции государство, состоявшее из восьми обширных сатрапий, ничем не объединявшихся в столице, да и самой столицы не существовало. Начатая реформа не доводится до конца, как ее сменяла новая».
«Механическое перенесение на русскую почву иноземных учреждений, - пишет В. Мавродин, - без учета русской действительности, приводило к тому, что неудовлетворенный деятельностью этих учреждений Петр их совершенствовал, вводил новые, нагромождал одну канцелярию на другую, удорожая и без того дорого стоивший государственный аппарат, создавал
сложную бюрократическую машину, носился с разнообразными прожектами».
Никаких законов в эпоху Петра фактически не существовало. Указ следовал за указом. Разобраться в них не было никакой возможности. Где много временных законов, там не может существовать никакой твердой законности.
Как резюмировал Ключевской:
- Созданные из другого склада понятия и нравов, новые учреждения не находили себе родной почвы в атмосфере произвола и насилия. Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там. Внушительным законодательным фасадом прикрывалось общее безнародье. Под высоким покровительством сената казнокрадство и взяточничество достигли размеров никогда небывалых прежде - разве только после.
Продолжение .......