Стою по колено в ледяной воде. Поплавок дёргается, дёргается и резко идёт под воду, леска натянулась как струна, её дрожь идёт через удилище прямо к моему сердцу. Рукой чувствую, что это не пескарь, даже не чебак. Хариус. Тяну, удилище дугой, рыбина трепыхается на крючке, чешуя блестит на солнце, аж глаза слепит. На берегу туристы в белых панамках готовят обед на костре и наблюдают за мной. Завидуют. Стою довольный, горжусь сам собой, но больше не клюёт. Тяну удочку, не могу вытянуть, крючок за что-то зацепился. Лезу в воду, добираюсь по леске до крючка. Что там такое? Корчажка! Это же наша корчажка!
Дед её сплёл. Корчажку унесло течением, и мы не могли её найти. Битком набита чебаками! Тяжёлая, не унести. Побежал за дедом. Дед раскурил трубку, молча выслушал меня и пошёл вслед за мной за корчажкой. Тороплю деда, надо же скорей, туристы заберут всех моих чебаков, они же видели! Подходим. Точно! Лежат мои чебаки, уже очищенные, в котелке рядом с костром. Кинулся к корчажке. Она полегчала, но чебаков в ней ещё много. Дед предложил не спорить: «Бог всем дал, рыба ничья, а тебе больше, чем им досталось.» Дед взвалил корчажку с чебаками на плечо, и мы пошли домой.
В то время были ещё на Катуни рыбаки-профессионалы. Они ловили тайменей и хариусов закидушками, корабликами и сетями, ставили запруды, корчажки, а в половодье неводили. Осенью, когда вода в Катуни становилась прозрачной, рыбу лучили. Ночью рыбаки выплывали на лодке в тихие заводи, зажигали лучину и острогой доставали огромных тайменей и налимов. В старые времена это был настоящий промысел, который постепенно исчез вместе с рыбой. Дохода большого рыбаки с улова уже не имели и промышляли больше, гонимые рыбачьей страстью, оставшейся с детства. Помню огромного налима в нашем сельмаге. Он лежал на прилавке рядом с весами, его никто не собирался покупать, и продавщица тётя Стеша переживала, боялась, что рыбина протухнет.
Гольяны – особый деликатес. Рыбёшка очень мелкая, чешуи нет, чистить легко, на вид красивая, на вкус бесподобная. Во время половодья их полно в мелких протоках Катуни. Мать дала мне старую тюлевую занавеску, и мы с Мишкой соорудили из неё невод. Получилась настоящая рыболовная снасть. Это тебе не майкой или штанами воду в протоке процеживать. Повезло неимоверно. Домой припёрли полбидончика гольянов. Мама поверила в нашу удачу и дала нам каждому по стеклянной банке. Я слазил в погреб и выбрал несколько крупных картофелин, таких больших, чтоб в банку не пролезали. Вырезали из картошин воронки, насыпали в банки хлебных крошек и заткнули банки этими воронками. Банки поставили на ночь в тихой заводи. Утром вытащили, и... радости нашей нет предела – краснопёрые гольяны набились битком. Настоящий фейерверк полыхает на солнце перед нами!
В одно лето гольянов было особенно много. Вода сбыла, на полянах после половодья осталось много глубоких и мелких луж. Гольяны в них кишмя кишели. Ребятня приносила их домой по полведра и больше. Нет ничего вкуснее печёных гольянов. Мать вытаскивала противень из русской печи, и вся горница заполнялась духом этой вкуснятины.
Петя Коновалов, младший брат моего друга Кольки, ему тогда всего пять лет было, притащил домой однажды даже огромную нельму. Колькина мама лежала в городе, в больнице, и дети в тот день готовили передачу для неё. Петя попросил братьев подождать немного пока он наловит рыбы. «Много-премного. Половину нам, а половину маме!» Петю отпустили одного на Катунь порыбачить. Приказали к реке не подходить, а удить своих гольянов из лужи возле берега.
Петя закинул, как и велено было, свою удочку в одну из луж и сразу же заметил, что гольянами тут не пахнет. В воде барахталась нельма,- проворонила ночью отлив и не могла теперь никак пробиться к реке. Петя кинулся в атаку. Целый час он боролся с рыбиной в одиночку. Вода в луже, видимо, уже потеплела, нельма ослабла, и мальчик в конце концов победил. Он засунул свои ручонки прямо под жабры и вытащил нельму на берег. Домой он пришёл весь в иле, в песке, в чешуе, в соплях, но с нельмой. У братьев глаза на лоб полезли. Младший Коновалов заявил с порога: «Половину маме!»