Я не хочу осуждать людей. Просто наивно так хочется, чтобы они посмотрели на себя со стороны и подзадумались. Хотя… было бы о чём.
Сажусь в поезд. Захожу в купе – ух ты, первый! Но только поставил сумку и стал доставать тапочки, как в врываются две кряжистые женщины лет пятидесяти. За ними маячит крепенький мужчина с профессорской бородкой и солидной лысиной. Женщины бросают увесистые сумки и расступаются, между ними выкатывается серьёзный такой чемодан.
Смутное предчувствие, что мне не повезло. Но что поделаешь? Это далеко не самый плохой вариант.
Начинают пристраивать свой чемодан и сумки под нижние полки. Меня не замечают. Может, я стал невидимым?
Проверяю: здравствуйте! – говорю.
На меня посмотрели – всё нормально, я, значит, видимости ещё не потерял. И поздоровались. Ну, думаю, с кем из нас не бывает бесцеремонности-то? Увлечены люди посадкой. Выхожу из купе. Чтобы не мешать.
Только они уложились, как слышу интересное предложение: ну что, давайте поедим, а потом будем переодеваться и стелиться!
Но мужчина не согласился и завоевал моё уважение. Сначала, говорит, - переодеться и застелиться! И на меня кивнул: человеку тоже ведь надо расположиться. И я к нему расположился, и имя запомнил: Петя. Женщины его всё время по имени величали, а он ни одну из них почему-то за всю поездку так и не назвал. Или я чего-то мимо уха пропустил.
Тем временем тронулись. После дозволенного обустройства непритязательного вагонного быта безотлагательно зашуршали пакеты и упаковки, запахло хлебцом и чем-то колбасным, зазвенели ложечки в чашках и стаканах.
Ну кто же из нас не любит покушать в поезде? Покушать, почитать, соснуть и снова покушать… Да и сели-то уже в четвёртом часу пополудни – самое время!
Но они как-то всё ели и ели, запивали, а потом заедали. Я тоже по установившейся из былых поездок традиции собирался чайку выкушать, но чего-то от этой затеи отказался. В знак протеста, что ли. Да и не люблю мешать людям наслаждаться.
Лежу на своей верхней полке, чуток почитаю, чуток посплю. И волей-неволей подслушиваю рекомендации, что и как лучше готовится, что с чем лучше естся, когда и чего им приходилось вкушать.
Закончили часам к десяти вечера. Спокойной ночи! Хорошо как складывается: поспать можно будет часов до восьми-девяти, а там и конец пути не за горами!
Ни свет, ни заря просыпаюсь от бряцанья ложки в стакане. Одна мадам удивляется: и с чего-то у меня во рту, как коты насрали? А другая ей: на вот конфетку, пососи! И двинулась к титану за кипяточком, а вопросившая зашелестела целлофановой обёрткой. Смотрю, который час… Ё-моё, тока шестой! Поворачиваюсь и притыкаю уши подушкой.
Дальше была остановка, и Петя выходил подышать и покурить. После сего моциона он заявил, что все припасы нужно доесть, так как он ЭТО уже не потащит. Зашуршали пакеты и кульки, разнеслись запахи, зазвучали где восторженные отклики, где застольные шуточки. Ложки в чашках и стаканах: дзинь-дзинь. Идиллия.
Обо мне совсем забыли. Оно и понятно, раз не ест – значит как бы и неживой. Только когда голос поднял: доброго спозараночку, ничего, что я вот тут сплю? – удивились, что ожил, и тогда зашептались.
А ложечки перестали дзинькать после того, как за полчаса до прибытия стаканы отнесли проводнику. И стало как-то зловеще тихо. Неуместно стало говорить. А может уже нечего.
И люди-то хорошие! Пока ели, о детях вспоминали, обсуждали, беспокоились. Смеются, шутят, ни одного плохого слова не сказали. Ну, если не мешает им непрестанная кормёжка организма своего жить и радоваться, - чего ж тут такого? С канализацией сейчас всё налажено. Да и вот возьмём спортивные занятия – нетренированным это есть экстремальная нагрузка, а спортсменам – тренировка! Если организм выдерживает – чего ж не нагрузиться?
А спортсмены обычных, нетренированных человечишек как-то всегда не особо уважают. Мешают тут… тренироваться. Виноват, умолкаю.