Кламальн утвердительно гавкнул два раза. Будто сорвавшийся с цепи бешеный пес, он побежал в сторону соседского двора.
Лун вернулся к кальере. Сверху вниз на него смотрел кучер в кепке-треуголке с рыжими до плеч волосами и каре-зелеными глазами.
— Куда едем? — проговорил он слегка усталым голосом.
— К Садам Гелепарин. — Просто ответил Лун.
Кучер мотнул головой, приглашая его сесть. Крыша кальеры с тихим шипением открылась, и Лун поскорее забрался внутрь.
— Следующий.
Серафим с усами-щеткой и крупной залысиной держал в руке длинный блокнот. Ручка в его толстой, будто набитой ватой, руке, застыла в ожидании. Незаметно его сдабривал боязливыми метаниями взгляда молодой парень, сидевший в одиночестве на скамейке под навесом магазина выпечки.
Кажется, он собирал там по уголкам сердца силы для какого-то смелого поступка. На большом широком окне этого магазина, наполовину стерто держал на подносе свежеиспеченные крендели кролик в поварском колпаке. «Запечье т. Героделофракана» - так было написано дугой над ушами этого кролика.
На улице появилась маршрутная кальера. Внутри нее сидел Лун, ежась от не очень удобного дивана. Диван был темно-бордового цвета; он был сделан грубым и очень жестким и выглядел потрепанно. Стекла кальеры были чистыми, но непрозрачными, поэтому Лун не выделялся снаружи.
Если поднять свои глаза вверх, то можно было увидеть над собой голубое, насыщенное цветом, небо.
Для Луна, будто пригласительной открыткой из окна показался вид дугообразных ангаров и висящих в небе патрульных кораблей. Он взглянул на красное, потертое здание перед кальерой: башенные часы аэропорта показывали половину одиннадцатого. Лун никогда не летал, и всегда скрыто боялся, не доверял этим «летающим банкам, надутых фримом».
Кальера остановилась напротив серафима-агитатора. Лун, выходивший и расплачивающийся с кучером у кальеры, не остался без внимания от серафима на скамейке перед выпечкой. При виде серафима в охровом пальто и с пшеничными волосами, внутри молодого парня у выпечки будто включился запыленный станок действий. «Пора что-то решать», - выдал станок первую заготовку и продолжил работу. Серафим привстал.
Справа, до уха донесся звон приветливых магазинных колокольчиков и неприкрыто возмущенный голос.
— Ты снова здесь? — Из дверей магазина вынырнул, будто сорвавшийся с цепи бульдог: это было лицо возмущенного хозяина. — Зачем ты снова сидишь здесь? Loto o’hio glomro! (покупай или проваливай).
— Извините, — только попросил он.
Серафим, не слушая, что ему скажут, поднял свои вещи, лежавшие на скамейке, и будто оглушенный пошел к агитатору.
Лун поправил лямку у сумки на своем плече, и резво пошел к стоявшему у входа в аэропорт серафиму. Тот не оставил его без своего внимания. Оценивающе, его глаза прошлись от сапог Луна до кепки-треуголки.
— Имя? — спросил он, выставив свой неприятный, «крякающий» голос.
— Луниан Теакарден.
Наполненный интересом, агитатор осмотрел и развитую мускулатуру поступающего. Лун встретил его взгляд настороженно, и даже слабо потянул бровь. На языке серафима пророс вопрос:
— Где ты служил?
— Я фермер. — Отрезая все гадания, отвечал Лун. — Отдал жизнь семейному делу.
— Значит, — проговаривал серафим в блокнот. — С плугом обращаться умеешь.
Он резко поднял на него взгляд.
— А как насчет клеймора?
Серафим из магазина выпечки встал у Луна за спиной.
— В бою придется быстро учиться, — уклонился он, слабо вынув из себя мутную ухмылку.
Агитатор, без новых вопросов склонился к листу и жирным, некрасивым почерком внес его имя. Он опустил одну бровь, потом другую, будто подбирая в голове какие-то слова. Но затем, только кивнул, и выставил руку в указатель, приглашая Луна пройти через служебный вход аэропорта.
Лун поднялся по широким, стальным, в сетку, ступеням и прошел через белую арку, которая была обвита крупными трещинами снизу.
— Желаю хорошо расположиться, Луниан Теакарден, — предложил агитатор ему в спину. В голосе играли ноты приятной расположенности.
Лун взглянул на него, и исчез в кирпичных коридорах. Серафим вернулся к листу. Он хрипло кашлянул в ладонь и произнес:
— Следующий.
Теперь, к нему медленно и неуверенно подходил парень из магазина.
На нем была серая куртка-мантия, доходившая до колен. У него были изумрудного цвета глаза с голубоватыми вкраплениями и каштановые волосы. Его густая челка облизывала брови.
— Тоже на подавление? — Спросил агитатор, ныряя в свой блокнот. — Как твое имя, парень?
Агитатор сузил глаза:
— Эй. Я ведь тебя уже видел. Ты уже второй день здесь бродишь.
— Я хотел бы записаться в Подавление, — неуверенно начал серафим; он сильно волновался.
— Не волнуйся. — Увидел он открытое волнение на его лице. — Ты все делаешь верно. Дельну сейчас нужна любая посильная помощь.
Он взглянул в его изумрудные глаза.
— И оставь трусость здесь, не земле. На корабле ей не место, и она будет его только отяжелять.
Агитатор видел, как гаснет, темнеет парень. И над его головой собираются темные тучки.
— Так как твое имя? — спросил он, отложив блокнот, и почесав свободной рукой усы.
— Меня зовут Стреагон. Стреагон Гимн.
Агитатор опустил кончик ручки в листок, неразборчиво вписав имя серафима.
— И поздравляю. — Сказал он, обратив блокнот в его сторону. — Ты им стал.
На листке, в конце мутного, неразборчивого списка было вписано его имя: Стреагон Гимн. А сверху, на поджатом уголке была надпись: скаутер «Сенн».