30 На целине

Фёдор Тиссен
Зеренда

Средней школы в Чаглинке нет, доучиваться буду в Зеренде, а жить у тёти Амалии. Её маленький засыпной домик стоит в конце улицы на семи ветрах. Засыпушку построил сын Александр. Он служит в Кустанае-12. Амалия ездила летом к нему в часть и до сих не может отойти. Сильно расстроилась.

Стены казармы сплошь покрыты выбоинами от автоматных пуль. Зэки устроили массовый вооружённый побег. Солдаты полмесяца вылавливали беглецов по степи и по берёзовым околкам. Иных арестовали далеко за пределами Казахстана. Многие до сих пор находятся в розыске.

Тётка молится, просит бога простить её за какие-то прошлые, неизвестно какие, грехи и просит меня написать сыну письмо. Пишу под диктовку, от себя добавляю свои впечатления о моей новой жизни в Зеренде. Вид со двора красивый, всё село как на ладони.

За селом озеро, за озером сопка. На нашу Синюху похожа. Березник на ней желтеет, сосны зелёные, а вода в озере синяя, как в нашей Катуни во время листопада. Очень красиво. Зерен на казахском означает чашка.

Зеренда – это место в чашине. В ясные солнечные дни озеро, лес и сопка напоминают Алтай. Кажется, что там за этим лесом начинается дорога в Аю. Стоит лишь обойти озеро и выйти на эту дорогу как вдали тут же покажутся знакомые очертания вершины Бабыргана. Умом понимаю, что это глупости, просто наваждение, мы ведь сюда на поезде двое суток добирались.

За селом дышит последними суховеями бескрайняя казахская степь. Её дыхание приносит терпкий запах полыни, сквозь который еле угадывается экзотический аромат далёких казахских кочевий.;

Бекасиновая дробь

Я новичок. Стою, никому не известный, на торжественной линейке в колонне, отведённой под девятый бэ класс. Опять все чужие. Никого не знаю. В классе тридцать парней и всего лишь две девчонки. Их так мало потому, что наш класс механизаторский.

В тот год все советские средние школы перевели в систему политехнического образования. Рядом с нами стояли «горшконоски» – девчонки из другого девятого класса. Они выбрали медицину. С другой стороны стояли «гроботёсы» - будущие столяры. У нас кличек не было – механизатор - это же не кличка, а профессия. Механизатор широкого профиля - звучит! Директор объявил кто из учителей в каком классе будет классным руководителем. Мне было всё равно, я никого не знал. Очередь дошла до нас, и директор сказал, что нашим классным будет учитель химии.

Тут все парни заорали от радости как бешеные, я не успевал оглядываться. Наш химик имел учёную степень кандидата биологических наук и в свободное от работы время корпел над докторской диссертацией.

Химик и летом, и зимой ходил без пальто в одном и том же пиджаке, не носил никаких кепок, фуражек и шапок, был седым и, видимо, своей седины стеснялся, иначе зачем бы ему было стричься наголо под Котовского. Парни пытаются объяснить мне свою радость. У троих чёрные угри на лице. Мне объясняют, что это не угри, а бекасиновая дробь. От химика.

-Он нынче летом каждое утро в лес с ружьём уходил. Мы за ним. Притаились в кустах. Не дышим. Синичка на куст села. Он бабах прямо по кусту. Бьёт некучно. Дробь мелкая, как маковое зерно. Потом вычёсывали её из волос, а с морды выковыривали, представляешь?!;

С вами коммунизм не построишь!

Средняя школа расположена в нескольких приспособленных зданиях. Учителя носятся по селу во время перемен от одного дома к другому и не успевают вовремя начать урок. Мы учимся не отшибе. Пока нет учителя борзеем.

Учителя нас постоянно укоряли: «С вами коммунизм не построишь!»  Учителя должны были приготовить из нас не только механизаторов широкого профиля, но и так нас обтесать, чтоб каждый из нас представлял из себя физическое, духовное и умственное совершенство. Глядя на нас учителя очень сомневались, что им удастся это сделать.

Классная комната находилась в какой-то конторе, которую разделили пополам фанерной стеной. По ней мы стреляли из рогаток. Резинки выдёргивали из старых трусов, а пульки гнули из кусочков алюминиевой проволоки. Стоит учитель у доски к классу спиной, записывает тему урока, вдруг оглушительный взрыв. Будто в классе бомба взорвалась.

Так звучит залп тридцати выстрелов по сухой фанере. Учитель приседает со страха, оборачивается и видит, как класс прилежно списывает с доски тему урока. Как реагируют в это время те, кто работают за фанерной стенкой ума не приложу. Девчата этот цирк не поддерживают. Они то краснеют, то бледнеют, стыдятся вдвоём за весь класс и с жалостью смотрят на учителя.

Повлиять на нас хоть как-то и пристыдить они не могли. Всего две девчонки на весь класс и тех мы как-то не считали за девчонок, в которых можно бы было влюбиться и пялились во время общешкольных линеек на красивых горшконосок из 9 «а» класса.

Снег на голову химика

Глянуть на наше поведение со стороны – настоящие балбесы, но это было не совсем так. У большинства парней были очень чёткие представления о нормах морали и о мужской чести. Зимой на перемене я нечаянно разбил стекло в форточке. Форточка второй оконной рамы была уже раньше без стекла. На улице буран. Дело запахло керосином. Подошёл Володька, успокоил меня, сказал, что ничего страшного не случилось.

Он открывает обе форточки, наружную наружу, внутреннюю вовнутрь. Мы с Володькой не то чтобы друзья, но ближе, чем товарищи, я живу недалеко от него и домой из школы мы уходим вместе. Володька очень здоровый и красивый парень.

Однажды так громко захохотал, что на нём лопнул казеиновый ремень. Голова у него - дом советов, собрал из каких-то фиговин радиоприёмник и радиопередатчик. Это для меня что-то такое же недосягаемое, как его красота и сила. Кроме него в классе были ещё и другие недосягаемые для меня лидеры: у Ткаченко был первый разряд по гимнастике, а у Ширяева по шахматам.

Они на целине тоже недавно, приехали из больших городов, ходили там в городские дома пионеров, на кружки и секции, в спортивные школы, в театры юного зрителя; их детство прошло в цивилизации, которая была намного выше зерендинской. Они с собой многое принесли, не только шариковую ручку, которую я увидел впервые.

Звенит звонок на урок, в класс заходит наш классный, садится за учительский стол и готовится преподнести нам азы химии. Порывом ветра в класс заносит кусочек метели, снежинки падают нашему классному на стриженную под Котовского седую голову.

Классный смотрит на Володьку, Володька сидит за первой партой, смотрит на классного, оба общаются телепатически друг с другом. Володька делает вид, что взгляда не понял. «Володька!» - рявкнул классный. Володька делает вид, что наконец-то сообразил в чём дело, срывается с места, несётся пулей к форточке, закрывает наружную форточку на защёлку, несётся обратно к парте, садится на место и изображает полное внимание и сосредоточенность.

Новый порыв ветра валит на седую голову нашего учёного химика целые хлопья снега. У меня сердце сжалось. Всё идёт к тому, что мне придётся раскалываться и извиняться за нечаянно разбитое стекло в той несчастной форточке. Химик ещё суровее глянул на Володьку.

 Тот, не дожидаясь приказа, снова срывается с места, снова несётся пулей к окну, закрывает внутреннюю форточку на защёлку, несётся обратно к парте, садится на место и снова изображает полное внимание и сосредоточенность. Наш классный записывает тему урока, отмечает отсутствующих и тут вдруг новый порыв ветра уже в третий раз валит на седую голову нашего учёного химика хлопья снега. Идею этого спектакля весь класс понял с самого начала, но в тот момент все сообразили, что это уж слишком. И смех, и грех.

-Кто дежурный?!» - громко рявкнул наш классный. С задней парты поднимаются двое парней.
-Чтобы после уроков застеклили!
Ну хоть бы один вякнул: «Это не я!» Что меня поразило, ко мне на перемене никто не предъявил никаких претензий, никто меня не гонял за стеклорезом и за стеклом. Все же знали, что я живу на квартире в чужом доме, что в школе этой я без году неделя и ничего всё равно не найду. Всё сделали весело, просто и быстро. Это были дети настоящих целинников.

Булавка

Был один в нашем классе нехороший пацан, очень говнистый. Пацаном то его уже и назвать нельзя, здоровый, поросёнка об лоб убить можно, амбал. В драке он был никто. Неповоротлив как бревно.

Это бревно сидело мной и постоянно меня донимало. Однажды на истории этот говнюк больно ткнул меня булавкой в спину. Досада моя была сильней боли. Почему есть на свете такие подлые твари?! Почему этому бревну приятно кого-нибудь мучить?!

Разворачиваюсь и изо всей силы бью его кулаком в лоб. У Бревна глаза стали круглыми как фары у автобуса. Он не ожидал, что новичок, скромная тихоня, может прямо на уроке затеять драку. Учитель наш в годах был, фронтовик, сразу понял в чём дело. Не будет же новенький прямо на уроке нарываться на неприятность:

-Вы как себя ведёте!? У вас хотя бы немного сострадания есть к человеку? Ты вот! Ты придёшь домой, бабушка тебе щи на стол поставит, напоит, накормит, у тебя в селе друзья, родня, вечером родители с работы придут, а у Феди в Зеренде никого нет. Ты можешь это понять? Никого! До дома далеко, вокруг всё чужое, нет бы парню помочь, в гости пригласить, а ты что делаешь? Вот сейчас, что сделал, говори! Что у тебя в руках? Подай сюда. Поменялись быстро местами. Садись на его место! Я кому сказал сядь на его место?! Живо поменялись местами! Так, булавку то теперь тебе вернуть или Феде отдать? На, забери, мушкетёр!

На перемене Бревно вздумал дать мне сдачи. Я думал, что мы в расчёте, но у него в голове была другая бухгалтерия. Дебет с кредитом подвёл Володька. Дал Бревну в поддых и все разборки на этом кончились.

Золотой век русской поэзии

Литературу вела миловидная маленького роста казашка, интеллигентного вида цыпочка. Спешит к учительскому столу, передние парты стоят чуть ли не в плотную к стене, Бревно из-под парты ставит подножку, Цыпочка падает, Бревно хохочет. Учительница быстро вскакивает и резко в том же темпе на слезах идёт обратно к выходу. Володька тут же пулей срывается с места и стеной встаёт у двери перед литераторшей:

- Вернитесь, пожалуйста, мы с ним разберёмся!
Цыпочка хлопнула сквозь слёзы своими огромными чёрными ресницами и глянула на Вовку снизу-вверх:
- Пусти, Володя, я приду.

Голос нежный, заплаканный как у ребёнка, но фраза прозвучала как во взрослом кино про любовь. Вовка галантно открывает дверь и гневно смотрит на Бревно. У того в деревянной башке вновь включилась бухгалтерия.

Ведь только что на перемене схлопотал и всё равно человеку неймётся, так и тянет сотворить какую-нибудь пакость. Мы все, конечно, тоже не подарок, но ведь у всякой борзости есть предел. Бревно, он и есть бревно, предел этот он не смог учуять. Следующая перемена не предвещала ему ничего хорошего. Цыпочка вернулась в класс и начала нам рассказывать о золотом веке русской поэзии.

Диссиденты средней школы

Среди целинников было много интеллигенции, решившей стать пахарями. Дети в таких семьях с ранних лет имели активную жизненную позицию и в серьёзных делах не шли на компромисс со своей совестью. Однажды кто-то из наших ребят прошёл по старшим классам и собрал подписи под статьёй в районную газету. В коллективном обращении я ничего крамольного не нашёл и подписал с лёгким сердцем.

Это был протест против бравурного вранья, которое опубликовали в одной из передовиц той районки. Учимся будто бы в отличном здании, воодушевлённо помогаем совхозу на уборке урожая кукурузы и так далее и тому подобное. Помогали, но воодушевления не было, потому что новейшую технику взрослые механизаторы сломали по дурости, и полшколы делало то, что должна была сделать одна машина.

Здание школы не вмещает всех учеников, и учителя в буран носятся по селу от одного класса к другому как угорелые. Мы бы все трудности поняли и против бы даже слова не сказали, но так врать то зачем?! Приехали чиновники, то ли из райкома партии, то ли из КГБ. Девятиклассников собрали в самое большое помещение основного здания и начали выявлять зачинщиков. Самые активные начали бесстрашно зубатить и огрызаться. Зачинщиков выявить так и не удалось. А может быть и не хотели.

Счастье

Домой в Чаглинку я пробирался по субботам вместе со своим одноклассником, который жил в казахском ауле. Мне интересно узнать, как живут казахи, как выглядит их юрта, что едят, что пьют, о чём поют, но ностальгия по дому была выше того любопытства и я всё откладывал на потом свой гостевой визит к казахам. Влюбиться в казахскую степь я не успел, но однажды мне всё здесь вдруг показалось очень интересным. Это произошло после встречи с Принцем и Принцессой.

 Иду домой со школы дум высоких полон, из головы не выветривается полемика, которая разгорелась на комсомольском собрании. Вдруг нежный грудной женский голос прервал мои мысли о светлом будущем всего человечества. За забором молодая казахская пара складывает дрова в поленницу. Девушка поёт казахскую песню. Мелодия необычная, песня легко и красиво ручьём льётся с их двора. Да и сама она мне показалась стройной, изумительно красивой. Как принцесса. Я остановился в изумлении и стал заворожено пялиться на казашку.

Она с песней прошла через весь двор, бросила дрова на поленницу, прервала песню и, посмотрев на меня раскосыми глазами, кокетливо и громко рассмеялась. Молодой статный красивый казах мне дружелюбно по-мужски подмигнул, такое вот мне, мол, брат, счастье подвалило. Я смутился и, очнувшись, побрёл дальше. Надо же мне было так зазеваться.

И зачем им какой-то коммунизм, в котором каждый будет работать по способностям, а получать по потребностям. Они же ведь уже теперь счастливы. Живут как при коммунизме. Работают сколько могут, берут от жизни сколько хотят, а хотят не больше того, что могут от неё взять