- Ма! Ты дома? Мы пришли! – прервал размышления Елены сын. Поспешно смахнув слезинки от заставивших расчувствоваться воспоминаний, она поспешила им навстречу. Егор с Женей стояли на пороге, крепко держась за руки.
- Господи! – возникла мысль – А ведь он уже не только мой… Скорее даже, почти не мой, а в большей степени уже принадлежит вот этой пигалице, которую ещё даже женщиной назвать нельзя… Ишь, как смотрит… - и сразу же одёрнула себя – Стоп! Ну, как там она смотрит? Перепуганный ребёнок, только и всего, у которого кроме твоего сына и защиты нет никакой против остервенелого бездушного мира… И продолжила уже вслух – Пришли? Вот и замечательно! Доброе утро, Женя! Молодец, что согласилась прийти! Нам, всем троим, предстоит очень и очень много обсудить, не так ли? Егор! Ты-то что застыл, как не родной? Приглашай девочку в дом, а, может, здесь, на террасе посидим – вам решать! Лена не могла не заметить того, что гостья чем-то очень сильно расстроена. Настолько сильно, что, несмотря на то, что всячески старалась держать себя в руках, у неё это получалось плохо… Казалось, или даже не казалось, она не слыхала ни одного обращённого к ней слова. Сделав несколько шагов, опустилась на стул возле окна и устремила незрячий взгляд куда-то в пустоту за ним. Егор, вздохнув, кивнул матери головой, молча приглашая пройти в дом, явно намереваясь что-то сообщить. Закрыв за собой дверь, чтобы Женя случайно не смогла услышать их разговор, произнёс:
- Мам… Я даже не знаю, как лучше поступить…
- Что случилось? Чем она так потрясена?
- Её мать пропала…
- Как?! – ахнула Елена.
- Не знаю… Когда я туда пришёл, то наткнулся, в буквальном смысле, слова на Женьку в кустах у забора, зажимающею себе рот руками и содрогавшуюся в таких рыданиях, о каких не имел понятия вообще… Жуткая картина… В первые минуты она просто не узнала меня, в упор не видела… Лишь спустя какое-то время сумела выговорить несколько слов, из которых я сделал вывод, что Ольги Ефремовны в посёлке нет…
- А где же она?
- Не могу знать… Со слов принцессы, ночью она когда-то приходила к дому баб Нины, и оставила на порогах шкатулку для дочери.
- Шкатулку? А где же она?
- В пакете у неё в руках.
- А что в ней?
- Всё самое ценное, бывшее у Ольги Ефремовны: пара золотых колец, серёжки и какие-то деньги, письмо…
- Письмо? От кого? Ты его прочитал?
- Как бы я это смог сделать? Французским не владею, пока...
- Совсем ничего не знаешь?
- Только то, что она сказала: что-то о сильной любви к ней, Эжени, просьба уезжать отсюда как можно скорее в интернат, ну, и не жить обидой на неё, не искать…
- Час от часу не легче! Нет, ну ни фига себе… - выдохнула мать – Бедная девочка… И что она теперь намерена предпринять?
- Мам, я тебя умоляю… Она, безусловно, умница, но всё же… Как можно ждать каких-то взвешенных решений от четырнадцатилетнего ребёнка? Мне вот восемнадцать, а ты до сих пор всё считаешь неразумным дитятей, не так, что ли?
- Егор… Даже тогда, когда тебе исполнится сто, при условии, конечно, что и я буду к тому времени жива, даже тогда ничто не сможет измениться в этом вопросе! Вот сам станешь отцом – поймёшь!
- А я, что, спорю? Знаешь, в первые минуты на бесконечные Женькины «пуркуа?» я просто не знал как отвечать…
- А теперь?
- А теперь… А теперь я, как мне кажется, понимаю, почему её мать так поступила. Знать, ещё не совсем деградировала. Как бы оно там ни было, её трудно считать дурой, прости за грубость. Похоже, Ольга Ефремовна трезво (странный каламбур, не так ли?) оценила сложившуюся ситуацию в собственной жизни… Чётко осознала в каком окружении оказалась благодаря… а… неважно чему! Поняла, что из себя представляют братья Митрофановы, и особенно старший из них… А, может быть, как и мы с Женей, слышала их разговоры относительно будущего как самой себя, так и её дочери? Я даже почти в этом убеждён, если хочешь знать моё мнение на этот счёт. Единственно чего я не смогу ей никогда простить то, что она вновь стала причиной жуткого стресса для Эжени… - и, приоткрыв чуть-чуть дверь, чтобы взглянуть на свою любимую, вновь осторожно прикрыл её.
- Что она там?
- Плачет… Сил моих нет на это смотреть…
- Егор… ты, что, настолько любишь её?
Вместо ответа, парень просто крепко обнял мать.
- Понятно… Я тебе сейчас скажу, может, неожиданную вещь, но поверь мне, что всё именно так. Это хорошо, что она плачет! Слёзы выплеснут негативные эмоции.Ты же не мог не заметить, что в прошлый раз она просто рухнула, провалилась во тьму в ответ на стресс… Тогда как сейчас… путь поплачет. Иди к ней. Ты сейчас для неё единственный человек, которому она безоговорочно доверяет… Иди и будь мудр, мой сын. Возможно Женя станет говорить какие-то очень обидные, несправедливые слова… Даже жестокие в чём-то, незаслуженные тобой… Но это не она, это её боль и обида на весь жестокий в своём равнодушии мир будет кричать, а не её сердце…
- Твои слова… Знаешь, в чём ты сейчас заблуждаешься?
- Заблуждаюсь?! В чём?
- Может, это слово не совсем точно, но истерика и Женька – вещи совершенно несовместимые, отвечаю! Просто ты очень мало знакома с этим воробышком… При всей своей внешней хрупкости, характер по-взрослому сильный, жёсткий, без проявления агрессии в сторону кого-либо, кроме себя… В случае с пожаром кого она винила, да и винит до сих пор прежде всего? Себя… Почему? А потому, что не взяла с собой малышей на то мероприятие. А они просились, плакали даже… Вот и сейчас… Не могу утверждать на сто процентов, но она вновь ругает только себя за всё произошедшее. За то, что после выписки из больницы послушалась меня и пошла не к матери, а к бабе Нине, понимаешь? Вот чем наполнены её «пуркуа?» Почему не была рядом с матерью, когда та принимала своё решение? Если бы, то вполне возможно, что она так бы не поступила… Мам, а как ты думаешь, где она сейчас может быть?
- Ольга? Как мне кажется, она уехала.
- Куда и как? Ночью-то…
- И что? Пешком до трассы, а там попуткой в любом направлении… У неё есть хоть какие-нибудь родственники?
- Не знаю… Она говорила дочери о ком-то в глубинке какой-то… Но то, что родство не близкое, это точно! Ну, и мифический несостоявшийся муж-грузин. Но теперь Грузия трудно доступна, загранпаспорта у неё точно нет, да и зачем бы ей туда? А ты не допускаешь…
- Суицид? – быстро переспросила Елена сына, но ответила вместо него Женя, сумевшая как-то незаметно подойти к ним:
- Нет!
Обернувшись на её голос, Егор воскликнул:
- Уверена? Но – пуркуа?
- А потому, что она верующий человек… Самоубийство – тяжкий грех. У нас с нею был однажды разговор на эту тему… Эжени, сказала она тогда, запомни и знай, в жизни можно и нужно рассчитывать лишь на себя и на Бога! В случае даже самой крайней безысходности, когда беды перетянут гортань, перекрыв доступ кислорода, единственно правильным выходом для человека будет уход в монастырь! Но ты не должна думать, что там, за его стенами, сплошь несчастные и обиженные на жизнь люди! Так думать глупо уже потому, что дорога к Богу, или пониманию и осознанию, у каждого своя… Честно скажу, тогда я не совсем её поняла, хотя и слушала внимательно, но вот теперь… Нет, руки на себя она никогда не наложит, однозначно… Скорее всего вы, тётя Лена, правы в том, что мама уехала… Может, вначале и к родственникам…
- Но, как она могла оставить тебя?
- Не знаю… потому и плачу… хотя…
- Что хотя? – взорвался Егор – Если ты опять начнёшь обвинять себя, то я…
- Что? Ну, что ты? Да, представь себе, я виновата в том, что не встретилась с нею, не поговорила, не… эх… - и тут же выскочила из дома на улицу.
- Это просто невыносимо! – взревел ей вдогонку Егор, и пошёл к ней – Ты ни в чём не виновата, услышь же ты меня, наконец! Ты – ребёнок, понимаешь, ребёнок! А она – мать, взрослый человек, который априори ответственен за тебя, за твоё благополучие, безопасность, в конце концов!
- Не кричи на меня!
- Да не на тебя я кричу, а на мамашу твою безалаберную!
- Не смей! Ты ничего не знаешь, и не понимаешь…
- А, ну, конечно! Хорошо, я готов выслушать твои аргументы в её защиту – говори!
- Егор! А не слишком ли ты резок? – вмешалась в разговор мать.
- Резок?! Да я, наоборот, излишне мягок, дорогая моя. Вот ты слышишь с какой гордостью эта девочка говорит о том, что её мать достаточна сильна, чтобы не совершить самоубийство и уйти в монастырь? Спорить не о чем, согласен, что для подобного шага много сил душевных нужно! На сто процентов согласен, читал, знаю… Жизнь в монастыре не так спокойна и легка, как можно подумать, посещая их с экскурсиями!- и вдруг замолчал, явно потрясённый какой-то собственной мыслью, а потом продолжил говорить – А, впрочем, скорее всего, этот образ жизни ей подойдёт больше, нежели кому-то ещё…
- Что ты имеешь ввиду?
- Ничего… Всё это сейчас вторично. А вот, что делать нам, нужно обговорить, обмозговать, не откладывая в долгий ящик!
- Я для себя уже всё решила! – откликнулась на его слова Женя – А вы как знаете…
- Ох, какие мы решительные, какие независимые! – попробовал подтрунить Егор. Не получилось…
- Представь себе! Нет, ты только не подумай, что я неблагодарная тварь какая-нибудь… - подняла она на него глазищи, в которых плескалась невыносимая боль и обида – Я очень к тебе хорошо отношусь, очень… Но обузой быть не хочу и не буду! Я должна получить образование, чтобы стать независимой ни от кого…
- В том числе и от любви? От моей любви?
- Любви? Про любовь мы с тобой поговорим потом, лет через пять… Если дождёшься, конечно, пока я подрасту… А пока я буду жить и учиться в интернате.
- Жень… - схватил он её в объятия – Нельзя со мной так… Нельзя...
Она в ответ взяла его лицо в свои крохотные ладошки и, не обращая внимание на присутствующую здесь же его мать, поцеловала в глаза, потом в щёки, не переставая при этом что-то едва слышно нашёптывать…
Лена поняла, что является сейчас совсем нежелательным свидетелем и, бесконечно веря в порядочность своего сына, тихонько удалилась в дом.