Штрих 35. Из походных дневников
Утром грузимся в обшарпанную полуторку. В кузов забираются и четыре женщины из Западной Украины, добирающиеся в Ушму на «свиданку» к мужьям. Они с чемоданами и заплечными «сидорами». Одеты не по-зимнему, видимо, у них уже тепло, а что такое Северный Урал они не представляли. Впрочем, ватные телогрейки и кожушки у них есть.
Держатся замкнуто, но в пути мы их разговорили. Интересуюсь: а почему их мужья на Урале? В Закарпатье своих тюрем и колоний нет? Оказывается колоний там вообще нет, а тюрьмы делятся на следственные изоляторы для тех кого ещё не судили и пересылки, где комплектуются партии для перевозки в северные и восточные лагеря, в том числе и сюда, на Урал.
По словам женщин, возвращаться в «ридни мисця» мужья не собираются, после срока поселятся на Урале. И не то, что им не разрешат выехать, – сами не хотят.
Видно хорошую память о себе оставили на родине!
На их и наше несчастье в пути машина сломалась. Мы выгрузились и решили двигаться дальше своим ходом. По моим расчётам оставалось километров двадцать.
Но как быть с попутчицами? Своим ходом им с чемоданами и мешками не дойти. Пришлось собирать наши нарты и загружать их чемоданами.
Захватила ночь и я предложил заночевать в подвернувшемся придорожном балке. Но женщины спешат к мужьям, у них времени в обрез. Не бросать же одних в ночи этих галичанок, повторяющих путь жён декабристов?
Агитировать наших парней не пришлось: молодежь согласилась идти ночью – тащить их чемоданы, а мы с Альбертом заночевали в балке и утром доехали на бензовозе, «верхом на бочке».
К этому времени ребята уже добрались до Ушмы и остановились в гараже. Здесь же в мастерской отремонтировали сломанные ночью нарты. Нарты мы ломали ещё раз, но уже в горах.
Край непуганой дичи.
Об охоте в походе мы не помышляли, и свою тулку 16-го калибра и сотню патронов я взял на случай: «А вдруг?» . И до выхода в тайгу хранил её в рюкзаке, в разобранном виде.
Места моих дальних походов ещё не застолбили общества охотников, одному из которых я много лет плачу дань – членские взносы. Ни разу в угодьях этого общества не охотился, плачу ради владения ружьём. Стрелял в эти годы только на территориях, где слова охотовед и егерь считаются иностранными и на местный язык не переводятся.
В последнем северном селении, а проще – лагере бесконвойных, я спросил у «царя, бога и воинского начальника» этих краёв: «А можно ли пострелять дичь на маршруте?»
Бог, — майор с уменьшительно-ласкательной монаршей фамилией – Царьков, недоуменно поднял брови: «А кто запрещает, если есть из чего стрелять? Мои подопечные – так он именует вверенные ему зековские души – бьют куропаток на гольце палками».
После этих слов мы понимаем: попали в край непуганых птиц. Про людей этих краёв так не скажешь, – они пуганые.
Бесконвойные з/к
Ещё в Вижае мы столкнулись с особой категорией зека – расконвоированными. Жили они в бараке бывшего лагеря, но без колючки и охраны. Их там было немного. А вот в Усть-Ушме, куда мы добрались, целый лагерь этих бесконвойных .
Перемещают в эту колонию на год-два, отсидевших большие сроки и не имеющих нарушений режима. Они свободно ходят в пределах поселения и лесосек, работают на разных должностях, получают зарплату (на сберкнижки), питаются (под запись) в столовой. В магазине зека запрещено покупать только спиртное и чай.
О статусе бесконвойных мне расскажет начальник автохозяйства в Усть-Ушме, сам, кстати, зека.
Командует гаражом з/к. Должности механика и начальника мастерской тоже занимают з/к, как и все итээровские должности в этой бесконвойной зоне. И ни одного вольного в администрации, все з/к.
Начальник ОЛП майор и шесть лейтенантов и старлеев – офицеров-воспитателей – вот и всё наличие МВД. Они и отвечают за дисциплину в лагере.
Да, есть о чём задуматься, есть, что сравнить с прочитанным о лагерях.
Узнаём и о попутчицах. Оказывается, мужья «декабристок», приехавших с нами – последние бандеровцы, выловленные в Карпатах в начале 50-х. Стало понятно, почему они опасаются после срока уезжать на родину, видимо постреляли там всласть. Пока-что они добивают свои срока, «привыкают к свободе».
По поводу «свободы» так и записано в «Социалистических обязательствах» колонии: «приучить заключённых к жизни на свободе».
В общем, ничего того, что я знал о лагерях по публикации «Один день Ивана Денисовича» А.Солженицына в «Новом мире». О бесконвойных зеках писатель вообще не упоминал.
Ленинский субботник в зоне
Наше пребывание в лагере бесконвойных совпало с проведением «ленинского субботника».
Как и все в Союзе, зеки должны были бесплатно отработать несколько часов. День был воскресный и работы им предлагались внутри зоны, по благоустройству. Был удивлён и несколько ошарашен, понаблюдав за организации этих работ.
По безразличным кислым лицам офицеров-воспитателей было заметно, что мероприятие проводилось только «для галочки».
Больше всего меня поразила реакция зеков. На призыв офицеров «отдать свой долг» они заявляли: «Я ему не должен! Я ему не проигрывал!», «Одалживаюсь у своего пахана, а у этого не брал!»
Вот уж действительно свобода мысли и слова! А мы спекулируем датой и именем вождя, чтобы привлечь на бесплатную работу, занимаемся словоблудием, сами не веруя в эти догмы!
А сейчас пробили возможность организовать «на халяву» турпоход, именно спекульнув, подвернувшейся круглой датой - столетием. И попробуй только намекнуть кому о подоплёке нашего патриотического рвения! О любых походах забудешь! И думать не моги, что первично, а что – вторично!
Хотя все вокруг, в том числе и партия и комсомол знают, что вся эта возня с Ленинскими субботниками – сплошная липа. Лгут друг другу, глядя в глаза – такая принята игра.
А вот зека – свободны и в мыслях и словах.
Почему я не могу говорить, что думаю? Вопрос философский, вернее — политический, и завести может очень далеко. Сюда же, например, хотя сейчас за политику вроде бы и не сажают. Но поломать устоявшуюся жизнь могут в любой момент.
1970 г.