ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Вращаемся в колесе, а перед глазами в неизменном порядке: подъем, завтрак, работа, тренировка, отбой. Когда переполняется чаша терпения, бежим в теплые края, как будто стараемся компенсировать этим неудержимость вращения Земли, и меняем обрыдлевший порядок смен времён года, из чуть показавшейся осени снова попадая в лето.
И каждый день чем-то недовольны: то недостаточным темпом в изучении нового предмета, то бессмысленностью этого занятия, ибо, известно, всё тлен. С ужасом вспоминаешь совершеннолетие, когда до мурашек в блаженном томлении рисовал автопортрет личности, какой планировал стать через непостижимые десять лет. И вот уже третий десяток подкрадывается ночным кошмаром, а ты (какая неожиданность!) всё тот же ты, а не кто-то иной. И с безнадёжным разочарованием приходит осознание априорного различия в восприятии (и приятии) Себя и Его, будь Он реальный человек или плод буйного молодого воображения. Всё это коварная игра фантазии и антагонизма нашего мозга к неполноте картин. Вандальным археологом он достраивает лакуны в памяти, подрисовывая очередному герою сказаний седые виски или морщины в уголках глаз, желая увидеть обещанные многоопытными пращурами 4/5 айсберга под спокойной гладью харибды, забыв при этом, как хороша память в сохранении приятных и интересных событий, и что иных кроме переданных может быть и нет вовсе. А много ли передано?..
Я помню себя в то время, когда моим родителям было, как мне сейчас. Это первое испытание, которое должна пережить глупая, плаксивая психика. "Мне столько же лет, но я так пуст!" — рыдает она. И я бросаюсь в лихорадочном бреду заполнять эту пустоту, как пустой праздничный стол в предверии торжества. И вот уже ломится он от эклектического изобилия, но где же гости? Их нет, мой друг. Они были там, в прошлом десятилетии. Ты был одним из них. Только стол был не твой. Мог ли ты угадать тогда бессмысленность и тоску во взгляде хозяина этого стола? О, нет! Ты судил по себе, ты видел в его взгляде важность и удовлетворение от своего социального положения. Так выпей же теперь эту полную всклень тоской чашу до дна!
А всё-таки, подсев на иглу победителя, становишься неспособен вернуться в свое родное болото праздности. Мучительно осознавая бессмысленность в глазах харибды всех достижений, ты тем не менее уже не можешь отказаться от химической иллюзии победы над смертью. Мозг склонен занижать трудности в решении всех задач, при победе над одной. Какое-то время. А затем требуется новый укол...
ДЕНЬ 0. ДОРОГА
Наверное только в этот момент ощутил я всем телом поток отпускного расслабления, выбивающего из под ног прочную почву каждодневности с её древними языками, пируэтами судеб, моральными вершинами и эмоциональными падениями. Станковые рюкзаки высотками Москва-Сити выжидательно собрались вокруг станционного фонаря, по-домашнему приветливо освещающего вход в вагон фирменного поезда "Арктика", где нам предстоит прожечь ещё целые сутки нашего драгоценного отпуска, пересечь несколько географических параллелей и эмоциональных перпендикуляров, помахать ещё не стёртыми веслом ладонями водам Беломорканала, обнаружить пропажу десятка ненужных вещей и познакомиться со славным, богом и людьми забытым городом N. Однако сейчас, когда я пишу эти записки, мной снова овладели городские настроения, иначе чем ещё объяснить сравнение станковых рюкзаков с высотками?..
Поезд был здесь, наручные часы (отвык от них) упорно показывали, что до отправления ещё две дюжины минут, а это значит, что шансов опаздать не осталось. Выдыхай! Каким непреодолимым казался мне волок перехода подземки, каким немыслимым порогом выглядел турникет и как неумолимы были помигивания светодиода часов над тоннелем метро (да где же поезд?!). И где всё это? С сожалением ощущал погружение сознания в ватные перила безделия. Я пересаживался с рельс ежедневности — пусть и занудной, но чётко поставленной, спланированной, а потому не терзающей сомнениями и муками выбора — на рельсы железнодорожные, туристические, где всё мне казалось сваленным в кучу, неопределённым и бесформенным как наши рюкзаки. Что я должен сейчас делать? Бежать в станционный магазин и с лихорадочной неразборчивостью закупать дары Вельзевулу? (Я успел уже заметить, что иные участники похода взяли в дорогу их куда больше, чем я и это наверняка поставит меня в неудобное положение.) Или присоединиться к холостой перестрелке шутками? Или переупаковать общественную еду, кое-как сваленную в зелёные ашановские пакеты? Буридановые настроения...
Но вот поезд тронулся и, с натужным глухим гулом набирая скорость, переносил меня из пространства А, где всё было вихрь и пламень, в пространство Б — пространство покоя, безмятежной неги и самодовольства с лёгким петрикором преступности. Пока ещё есть связь с миром. И голосовая и цифровая. Пока ещё тянется за последним вагоном пуповина забот и невыполненных обещаний, данных другим и — что важнее — самому себе. Но скоро, подобно Стиксу, величественная и мрачная 60-я параллель перережет ножом нереальности и её. И останутся только два голоса на пустыре сознания: жалобный просящий человеческий голос и голос природы. Безразличный, величественный и немного мрачный...