Хроника вечера памяти поэта Ованеса Туманяна, который проходил
в октябре 1999 года в музее-мастерской художника Дмитрия Налбандяна.
Но мы конечно пошли на вечер памяти Ованеса Туманяна.. Как вошли - надели нелепые тапки с подвязочками и зашаркали, как в Эрмитаже, по паркетному полу. Тут я сразу углядела Леночку Николаевскую. Она мне, по-моему, не столько обрадовалась, сколько удивилась. Вообще наше завязавшееся шестичасовое общение пережило несколько стадий: от удивления с поцелуем приветствия, до теплого расставания с надеждой на встречу и тоже поцелуем. Леночка Николаевская - светлый и достойный представитель женского переводческого крыла армянской поэзии. Ее стихотворение "Край света" шедевр и пример не только поэтического совершенства, но и высочайшей любви и приятия "другого". Послушайте:
Когда вдруг говорят:
- А если на край света? –
Я вижу Арарат
И не ищу ответа,...
Край света,
Край воды –
Магической, сладчайшей,
Край каменной гряды,
Поднявшей к небу чашу
Севана... Край души,
Парящей, словно птица...
и так еще несколько строф,
И под конец:
...О будь благословен,
Край – и начало – света!
На каждом вечере, а их было много в прошлые времена, я спрашивала у Леночки, а "Край света" будет?. Литочка мне шепнула: "Не говори так, она подумает, что тебе только это стихотворение и нравится". Но я, конечно, и в этот раз спросила:
"- А “Край света” - это мое любимое стихотворение Лены Николаевской, будет?" "Обязательно". Когда Эманвел ее объявил она, как какая-то старушенция, шаркая все теми же тапочками с подвязочками, вышла к столу и стала мямлить. Вспомнила про Армению, как не выпускали их будто бы по метереологическим причинам. Как понятно было, что просто не хотела Армения выпускать своих приемных детей, коими давно стали русские переводчики. Как бегала она в Государственный музей, что на площади Ленина, теперь площадь Республики.
"- Да, мы как дети с детского сада любим награды, и я, действительно, лауреат Туманяновской премии, но самого поэта не переводила". Потом вспомнила его детские стихи, которые читала в детстве, которые читала своим детям, в переводе Маршака, “Кот и пес”, и вдруг прочла из него отрывок, концовку. Потом свои стихи об Армении. И меня впервые пронзило ее стихотворение “Помяните мастера Гнзака..”, это того, кто прорубал в скале Гегард. И дальше - свои переводы Ваагна Давтяна, Маро Маркарян (Царствие ей Небесное), умерла в этом году в Ереване, в Январе. На 19 лет пережила мою маму (они были однокурсниками по ЕГУ), жалко что я не видела их рядом, такие две светящиеся звездочки.
"- Чтоб не прервалась связь времен".
"- Все понятно, Леночка".
"- Значит, я не оскандалилась?"
"- Нет, конечно нет, вы всегда освящаете своим присутствием вечера!
"- Вы меня смущаете"
"- И Вы были, собственно, единственным Поэтом здесь"
Она улыбнулась, и я увидела то, что всегда знала, какие красивые глаза и милое лицо у этой женщины, сколько же ей лет. Под 80-ть, наверное. И еще мы вспомнили, что день рождения моего двоюродного брата, а Леночкиного большого друге, однокурсника и коллеги по перу, Тодика Бархударяна, будет 3-го, или 4-го октября. Это осталось с нами уже навсегда...
Ашот Саградян не пришел, заболел чуть ли не воспалением легких. И прислал свои тезисы. В них говорилось о чудесных переводах Туманяном русских поэтов-классиков. И я вспомнила, как моя мама прочитала своим ученикам в классе по-армянски "Зимний вечер” Пушкина и дети по ритму сразу угадали, что за стих.
Вспомнила я об особой любви к Армении у русских литераторов и публицистов, Именно они с горечью и сочувствием говорили о недавних карабахских событиях. Критик и литературовед Владимир Оскоцкий выступал с патетикой, он был в Карабахе и вспоминал какую-то трудную ситуацию (вероятно в Степанакерте), как "азербайджанцы" наступали, была объявлена тревога и никто не сдвинулся с места. Прочитал стихотворение Ахматовой “Подражание армянскому” , где зловещий падишах с черными усами, поедает овечку.
“- Понравился тебе мой сынок”, - спрашивает поэт у тирана.
Да, как принято теперь говорить, Времена рифмуются...
Пришла на вечер Инесса Буркова, писательница и друг армянского народа. Я помню, как она ездила в Карабах, как рассказывала, что там было, и рядом со мной русская женщина не выдержала: "Ой, не надо, тяжело слушать". Это было в дни Сахарова, на Манеже... Был хороший майский день. Рядом были Араик и Лева, и Хайк со своей знаменитой картиной Поленова "Христос и грешница".
Кто-то вдруг объявил:
"- Наш вечер посетил известный скульптор Никогосян!" Он бедный не расслышал, под девяносто ему, потом встал. Приятно было его видеть.
А началось все с представления тройственного союза: директора музея Виктора Кузьмича, сестры Дмитрия Налбандяна - Марины Аркадьевны, и Эманвела, как председателя новообразованного общества “Арарат”. Они стояли полу-обнявшись, их фотографировали, и они были самоотверженными инициаторами рожденного на глазах литературно-музыкального салона “Вернатун”. Это армянский синоним слову "Мансарда", именно там, на втором этаже дома Туманянов, собиралась духовная знать, армянская элита, самые замечательные писатели, поэты, к ним примыкали музыканты и художники. И в память об этом величии гения армянского народа и во славу его будущего величия, в союзе с другими народами, и организовывался этот мини-центр армянской культуры.
Очень долго говорила сотрудница Академии Художеств, говорила о последней выставке Налбандяна в 92-ом году, когда выставлялась его картина "Вернатун", о том что это громадное полотно, свернутое, кажется, она сказала - "на валу", лежит в запасниках Третьяковки, и хорошо бы его отреставрировать и повесить, оно того стоит. Дама даже взяла листок и прочитала “трудные” армянские фамилии, великие близкие сердцу имена: Александр Ширванзаде, Нар-Дос, Дереник Демирчян, Варткес Суренянц, Геворк Башинджагян, сразу и не выговорить. Были имена и попроще и больше на слуху: Мартирос Сарьян, Аветик Исаакян, Комитас, Александр Спендиаров, Ваан Терьян и сам хозяин новообразованного Литературного сообщества "Вернатун" - Ованес Туманян. Понятно. что картина была постановочная, они, наверное никогда вместе так не собирались, трудные были времена...Мысль моя скользнула и обратилась к давнему посещению музея Туманяна в Ереване.
В наш медовый месяц мы поехали в Армению, надо же было дать возможность родным Араика накормить нас хашем, шашлыком, пловом - можно и дальше перечислять вкусности. которые обрушились на нас в тот веселый май ( и начало июня). Через неделю к нам присоединились мои мама и папа и первое, что они сделали, повели нас в дом Туманяна. И мы пошли не как в музей, а в гости к тёте Арпик и тёте Ашхен (старшие дочери Туманяна) и пили кофе с этими замечательными женщинами, остроумными, все подмечающими, несущими некий отпечаток знакомого облика поэта. А познакомились они так: моя мама, увидав ее где-то в санатории на берегу моря, не выдержала, подошла и спросила: «Вы не дочь Туманяна?» А той, тоже по тогдашней молодой гордыне, не хотелось быть просто дочерью, да, вероятно, просто надоели поклонники отца, вот она и ответила: «Нет». Потом, конечно, призналась, и они: моя мама, и мой папа, и тетя Арпик стали большими друзьями.
Да, память напомнила образы не того дома, где жил Туманян в Тбилиси, и где собственно и был Вернатун... О том доме ходили полу-легенды. полу-были. Как поэт позвал однажды на хаш всех своих друзей, увидев большой котел с кипящей водой. Но когда они собрались, прелестная хозяйка Ольга Туманян, пояснила, что это она кипятит белье на всю семью... Но в каждом армянском доме есть лаваш и сыр, этим и покормили гостей, веселья от этого не убавилось. Туманяновский дом был притягателен для русских поэтов. Мне особенно нравилась история о том, как выйдя на крыльцо О.Туманян увидел сидящего на ступеньках Валерия Брюсова.
"Что Вы делаете здесь Ввлерий Яковлевич". - спросил пораженный хозяин дома. И услышал в ответ, что В.Я. записывал все подробности только что прошедшего вечера: все мудрые слова самого варпета и все остроумные высказывания друзей, не дававших друг другу спуску. Мне очень близко это желание "приватизирвать", увековечить золотые мгновения нашей быстротечной жизни...
А вечер наш в музее все длился...
Пел наш Игорь Гельман. С присущим ему всегдашним вдохновением и лиризмом. "- Как умеют воспевать женщину армянские поэты. никто не умеет", - это было его твердым убеждением. Первое, очень нежное “Ей”, раннее стихотворение Туманяна. Араик услышал в них грузинские интонации. А второе - посвящение Брюсову, - все в романсовом стиле .
" - Вы знаете Жана Татляна, Дуваляна?"
"- Нет".
"- Но вы поете в стиле 60-х годов, как пели тогда романсы в Ереване".
" - У меня чутье" , - заулыбался Игорь и убежал.
Артистка из нашей общины, Маргарита, изобразила сумасшествие Ануш. Моси и Саро подрались. Но в борьбе не должен никто победить. Саро увлекся и победил. Моси, брат Ануш, хочет отомстить. Ануш и Саро скрываются в горах. Саро убивают. Ануш сходит с ума. Армянские Ромео и Джульетта, - так их называют.
Слава Богу, что не все музыкальные номера состоялись. Играл сын Арарата, он занимался с нашими детьми в армянской школе. Хорошо играл Шопена . Другой мальчик, который работал в Академии Изящных Искусств аккомпаниатором тоже хорошо играл Хачатуряна и Баха. И еще на флейте. И другой ребенок - сын Руслана - прочитал “Каменная баня Несо”, трагикомический рассказ Туманяна. Хорошо прочитал. А сам Руслан рассказал, в каком плачевном состоянии находится дом Туманяна в Тифлисе. Вот это очень обидно. Надо будет что-то делать, мы все были полны добрых намерений...
Потом Эманвел прочитал переведенную им самим статью Паруйра Севака, написанную к 100-летию Туманяна. Паруйр Севак там, конечно, очень свободно обращается с понятиями. По его мнению, Туманян - великий, Нарекаци- гений из гениев. Гений - это очень глубоко и высоко, но однобоко, а великий - это всеобъемлюще. В этих определениях всегда есть процент, и большой, неточностей, нельзя алгеброй поверить гармонию. И еще о том, что Туманян настоящий национальный писатель, именно писатель, а не просто поэт, он и в поэзии скорее прозаик, а в рассказах поэт. Он - горло, глотка... Тут Эманвел несколько растерялся, не знал, как уточнить термин. Я бы сказала ”Рупор”... Нет, "Голос", это было в следующем абзаце, глас народа, так сказать. Вот тут Паруйр Севак абсолютно прав. Так создавать и обрабатывать легенды, сказки, притчи, мог только человек мудрый и со способностью воспринимать коллективное бессознательное , как свое, заниматься естественным мифотворчеством. Особый дар.
Потом был фуршет с вином, это устроили Эманвел и Алла. Пили все с удовольствием, с дурумчиками, яблоками и нарезанными апельсинными дольками. Виктор Кузьмич (я представила ему Анечку) уже что-то рассказывал, показывая картины Налбандяна, и “осень” с рефлексами, и натюрморт, написанный сверху вниз и снизу вверх. Под конец В.К. сказал: "Армяне, помните о доме Туманяна, надо остановить разрушение".
Девочки были одобрены. "Красавицы", - так сказала Лена Николаевская. "Обе хороши, и волосы пышные, счастья им, здоровья и удачи", - так сказала Соня Смбатовна. Спасибо им на добром слове. А третья армянка, в черном, всех перецеловала. Вот так. Мне тоже этого хотелось, но я сдержалась.
Самвел был, присутствовал, упитанный и выглядит неплохо , это хорошо, хоть кто-то из наших прежних, с наших армянских курсов, из нашего родного Лазаревского Дома.
Мы стояли за столом, потом какой-то момент образовали круг и пили памяти ушедших наших любимых и великих, и во славу союза и усилий людей...
" - Как хорошо, когда что-то делаешь для других", - так сказал Эманвел. Хорошо сказано. Дай Бог, чтобы все так и шло, хотя бы некоторое время. Аминь.