Смирнов спал. Прямо перед Лидией Эриковной, без всякого зазрения совести. Мирно так, тихо почевал, положив голову на толстенный учебник по геометрии, и ни капельки об этом не жалел.
Класс бездельничал. Кто в телефон играл, кто записками перекидывался, кто писал неприличные слова на парте. Одна лишь Прохорова стояла около своей парты по стойке смирно и монотонно чеканила теоремы и аксиомы, успевая при этом вязать. От её речей действительно сильно клонило в сон.
Седьмой бэта выдохся уже на третьем уроке, коим была литература, что уж говорить о пятой геометрии. Даже отличники, кто ещё "в живых" остался и домой не ушёл, и те валяли дурака. Всем было абсолютно плевать и на описанные окружности, и на свойства треугольников, какими бы они ни были. Каждый из этого класса, из этой школы, да вообще, честно говоря, из всего города хотел просто пойти домой, занавесить все окна и проспать до наступления лета.
Смирнов решил с этим не тянуть и уснул прямо на уроке.
Прохорова, по видимому, впала в транс и безостановочно выдавала формулировки всех размеров и значимостей, уже завершая второй носок.
Класс тосковал. Девочки машинально выводили разноцветными ручками разные узоры на полях тетради, мальчики втихаря слушали музыку. Все были на грани падения в объятия Морфея и время от времени зевали.
Конечно же, всё дело было в погоде. Уже который месяц в культурной столице России царила беспросветная серая мгла. Постоянно шёл такой противный дождь, что и дождём-то назвать нельзя, но отрицать его существование тоже было бы глупо. Небо было цвета асфальта, лёд на реке был цвета асфальта, дома были цвета асфальта, люди были цвета асфальта. А сам асфальт, как легко было догадаться, был уныло серым.
Ещё ладно, если подобное длится дня два-три, неделю. Но чтобы четыре месяца - увольте. Такое даже на закоренелых оптимистов нагонит депрессию.
Дошкольники смотрят сквозь стёкла с каплями серой воды на мокрые и промозглые дворы, где они любили играть под доброжелательным светом звезды по имени Солнце. Влюблённые смотрят из-под зонтов на чёрное ночное небо и вспоминают, как они гуляли по мостам во время белых ночей. Люди не высовываются за пределы парадной (парадной, не подъезда), не хотят промочить ноги. Школяры угрюмо косятся на тучи, где когда-то о-о-очень давно была синева.
- Если в прямоугольном треугольнике есть угол в тридцать градусов, то катет, лежащий против него, равен половине гипотенузы... - совершенно без каких-либо эмоций завывала Прохорова. Смирнов захрапел, но тут же осёкся и притих. Ему в спину прилетела скомканная бумажка, разумеется от Феофанова, но спящий и ухом не повёл. Лидия Эриковна, отвлекаясь от методичного выставления плюсиков отличнице, грустно взглянула на Смирнова. Она грезила выдернуть учебник из-под его головы, а потом отвесить ему леща, но телесные наказания порицались в этот век. Поэтому учительница горько вздохнула, и снова принялась делать вид, что внимательно слушает отвечающую.
Над городом Санкт-Петербургом повисла уставшая тишина. Не было ни сил, ни желания её нарушать. Голос семиклассницы эхом раздавался в помещении, не способным производить акустическое отражение в принципе. Три окна, два из которых были основательно зашторены, пропускали внутрь жиденький безжизненный свет, исходящий скорее от туч, чем от Солнца, которое не показывалось питерцам вот уже четыре месяца. Казалось, что на ночь подсвет неба просто выключался, а днём включался обратно.
Апатия, без особых усилий установившая полную гегемонию, полу-восседала полу-возлежала на своём троне и старалась не глядеть на депрессивный пейзаж на улице. Всех клонило в сон от "гипнопедического" бормотания отличницы, которая уже путала местами куски от определений, рисуя циркулем прямоугольные треугольники, где гипотенуза равна половине медианы, проведённой к катету, да и к концу своего вязаного носка начала приделывать воротник. Но Лидия Эриковна не обращала внимания ни на что в этом сером, бренном и унылом мире.
Оставалось лишь надеяться на чудо.
К слову сказать, чудеса порой таки происходят. Нечасто, отнюдь. Чудеса не случаются каждый раз, когда в них нуждаются. Они, бывает, не происходят, даже если целый город-миллионник надеется. Иногда случаются задержки и, к большому сожалению всех присутствующих, заявляются как раз после того момента, когда ещё были востребованы.
Чудеса случаются. Но не с теми, кто до трясучки ждёт этих самых чудес, нет. А наоборот, с теми, кому с высокой горы наплевать на всё в мире происходящее.
Яркий пример такого вот человека - Даня Смирнов.
А он всё спал, прямо на первой парте. Только повернул голову в другую сторону, по направлению к незашторенному окну. Да и остальной класс не лучше - вот только есть отличие. Если все семиклассники, да что там - весь город страдал от недостатка света и тепла, то Смирнову было по лампочки. Он вообще в жизни ни о чём не задумывался. Его предназначение - не думать, а доставать, доводить до белого каления, бесить и надоедать. Всем, всему и вся. Да и к тому же он родился в Москве, и ему не пристало заботится о какой-то там звезде, всего лишь дарующей радость и жизнь Земле, подумаешь.
***
Как известно, Питер - город, подверженный влиянию клише. А самое главное клише там, не считая разводных мостов, белых ночей, шавермы (шавермы, не шаурмы), Авроры, Эрмитажа и "В Питере - пить!" (отечественного рок'н'ролла, то бишь) - всеми любимое серое небо. В этом аспекте с ним может сравниться разве что Лондон, но рассказ-то у нас про Санкт-Петербург.
Отвлекаясь от темы повествования, поговорим о погоде.
Однажды, когда я возвращался с зимних каникул, произошло нечто, побудившее меня написать этот рассказ.
Я отдыхал на зимнем курорте, всё как полагается - снег, горы, сноуборд, горячий чай и книжка с музыкой (всё тот же отечественный рок'н'ролл). Положенные полторы недели пролетели быстро, даже без простуды, и пришла пора ехать из курортного городка в аэропорт.
Путь был неблизкий, ехал я на юг, и когда выходил из машины, - до сих пор диву даюсь! - Солнце печёт, будто конец мая! Снега нет, жара, пришлось снять пуховик и флиску, а сейчас середина января. Родичи, частью бывшие на сей момент вне родного моего Питера, передают, что у них тоже оттепель. Я радуюсь, мол, домой прилечу - и тепло. Но не тут-то было! В то время как самолёт приближался к месту назначения, погода портилась: сгущались тучи, начинался снег, температура за бортом упала. Казалось, что над Санкт-Петербургом весело такое злое облачко, как в мультике.
Если ещё больше утрировать ситуацию, то представьте себе рядовой прогноз погоды:
"Сегодня во всех уголках России, - в Москве, в Сочи, в Новосибирске, - ясно и плюс пятнадцать, не смотря на зимнее время года. А в Санкт-Петербурге, увы (смешок), минус девять и снег. Надевайте всё тёплое и доставайте соответствующие спальные мешки!"
Да, о Питере можно слагать легенды, песни, басни и страшилки (- И он забыл свой зонтик! - А-а-а! Господи, Дима, они же дети, спать не будут!). Конечно, большинство из них будут комического и сатирического характера, нежели уважительного. Но вернёмся к нашему герою, с обстановкой реальности, в которой он находится, приключилась интереснейшая метаморфоза.
***
Все взоры, включая Лидию Эриковну, были устремлены на спящего. Казалось бы, что семиклассники увидели по меньшей мере сундук с сокровищами, и никак не могли оторвать от него взгляд, а Смирнов лишь поморщился и перевернулся лицом к стене.
Сквозь открытое окно на голову мальчика падал лучик солнца.
Как коренные Питерцы, школьники остолбенели при виде яркого жёлтого света, льющегося с небес. Впервые за этот год тучи рассеялись хоть чуть-чуть.
Пыль в не очень чистом классе отсвечивала в луче, пробивавшегося через толщу пушистой серой массы, столь осточертевшей всему городу. Это было поистине завораживающе. Все отложили свои занятия, и молча пялились на лохматый затылок Смирнова. Стояла гробовая тишина, но, кажется мне, у каждого в голове играла арфа или что-то подобное. Лидия Эриковна напрочь забыла про Прохорову, а Прохорова в свою очередь напрочь забыла про урок, который, судя по всему, окончательно и бесповоротно сорвался. Да никто и не был против.
А Смирнов всё спал. Спал на протяжении всего урока, спал, когда благодать снизошла с небес, спал, когда занятия прекратились, спал, когда Феофанов побежал срывать остальные уроки (что ему, без сомнения, удалось, правда сложность состояла в том, что сперва ему попросту никто не поверил), спал, когда треть школы сбежалась посмотреть на лучик солнца, и проснулся только со звонком.
- Какого чёрта? - в полголоса произнёс он, протирая глаза и зевая. Он оторвал прилипшую щёку от обложки учебника и огляделся. Вокруг него собрались детишки и подростки и безотрывно на него смотрели, как стадо баранов на выставку новых ворот. Свет всё ещё бил по глазам, так что он зажмурился. Все с таким благоговением протянули к нему (точнее, к лучику) руки, так что он невольно отпрянул. Вся ребятня грела ладошки в отблеске солнца, лежавшем на парте. Светило отражалось у них в глазах, все как один глупо улыбались и оттесняли соседей, чтобы тем не досталось большая площадь света.
Смирнов поглядел на них, как на сумасшедших, беспрепятственно собрал вещи и вышел в коридор, в надежде, что там будет меньше народу.
В надежде.
А в коридоре было вавилонское столпотворение. Да что там, по сравнению с ситуацией у дверей класса, в Вавилоне были пустующие улицы и перекати-поле, катающееся по всему городу. Вся эта толпа выглядела, будто они опоздали на концерт любимой группы и в зал уже не влезают, хотя очень надо.
Смирнов вообще не понимал, что, собственно, происходит. Но что бы то ни было, уроки отменили повсеместно, так что ему вполне можно слинять домой.
Он начал спускаться по лестнице, и на него натыкались разные люди, бегущие к его классу. Слух о возвращении солнца в мгновение ока облетел всю школу, и теперь вся школа - ученики, учителя и даже директор - устремились удостовериться в правдивости. Во всём здании не было ни единого человека, которому не было бы дела до происходящего. А хотя нет, был один такой.
- Ты чего? - в пролёте между вторым и третим этажом на Смирнова налетел Феофанов Миша, его одноклассник, который пожертвовал радостью созерцания чуда из чудес и отправился на поиски друга. - Совсем спятил?
- А что? Никто, по видимому, учиться не собирается, так что можно идти восвояси.
Феофанов остолбенел.
- Ты что, не знаешь, что произошло? - вполголоса произнёс он, будто бы говорил о чём-то настолько святом, что не поддаётся описанию.
- Не знаю и знать не хочу, - принялся отмахиваться от друга Смирнов, но Феофанов схватил его за рукав и указал наверх, по направлению к классу со святыней.
- Солнце! - благоговейно и вразумительно сказал он. - Солнце!
- И что тут такого? Солнце как Солнце, ничего особенного.
Глаза Феофанова округлились от изумления. Его друг, а произносит такие еретические речи!
- Как - что? Солнце!
- Ну и? Будто впервые видишь его.
Нервы его начинали тлеть. Но вдруг его сознание озарила мысль, пришедшая также внезапно и также кстати, как и лучик света.
- Смирный, а ты в каком городе родился? - спросил Феофанов, почти уверенный в ответе.
- В Москве, - ответил Смирнов.
Всё встало на свои места. Москвич, значить, не из Питера, значить, не поймёт солнцепоклонничества.
Миша отпустил рукав друга.
- Иди с миром.
Даня Смирнов практически без труда добрался до своего мешка со сменкой, переобулся, накинул на плечи куртку и вышел. Но не успел он пройти от порога и десяти шагов, как из дверей школы повалила толпа. Разновозрастные детишки всех размеров и успеваемостей утянули москвича за собой в глубь двора. Сколько Смирнов не вырывался, освободиться из давки ему не удалось. Его несло по асфальту, через поребрик (поребрик, не бордюр) и на сырую, покрытую коркой снега траву. Он запрокинул голову и увидел, что тучи над городом рассеялись, хоть немного, но достаточно, чтобы большую площадь заливало солнечным светом. Школьники остановились, Смирнов остановился с ними.
Они все толкались, как на танцполе на концерте отечественного рок'н'ролл исполнителя, пытались захватить побольше места, переговаривались, тыкали пальцами в небо, строили гипотезы разгадки тайны этого происшествия (кто-то подбросил в небо кусок ионизированного серебра; кто-то откопал дедовский шаманский бубен; кто-то поломал строй пространства и времени и многое другое), изумлялись и радовались.
Конечно же, это происходило не только конкретно в этой школе. Почти на каждом дворе, у каждого дома, на многих улицах кишел народ, разбуженный от цисты лучами их родной звезды.
"Картина маслом - петербуржцы радуются просвету, - иронично заметил про себя Смирнов."
Он огляделся вокруг и улыбнулся.
"Научно-фантастическая сказка "Питерцы и Солнце", - подумал москвич Даня, а затем добавил к этой удачной мысли, - основана на реальных событиях."