Без родины 2 - Глава 9

               
                ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

  Из оцепенения меня выводит   Вера. Она  спешно подходит к нам, и, переведя дыхание,   говорит, обращаясь  ко мне и о. Лаврентию:
– Вы очень рисковали, проводя  этот праздник. Хорошо, что беды не случилось!
– Какой беды? – почти хором спрашиваем мы.
– Свод  в боковом пределе  сильно разрушен, и  неизвестно, в  каком состоянии  другие купола.  Никто ведь не проверял!  А если бы  кирпичи, когда был молебен,  обвалились   на голову  верующим? А если  прямо сейчас упадут? Что тут восстанавливать останется? Храма, как такового, уже не будет! –   слегка подпрыгивая на месте от нервного возбуждения,  говорит она.
– И что нам делать? – спрашиваю я,  проникнувшись важностью проблемы.
– Лезть на храм, пока мы все здесь, и решать, что  делать, – объясняет она, – может быть, его восстановление обойдётся дороже, чем строить новую церковь! Не исключено, что придется отказаться от этой идеи! – Вера удрученно вздыхает.
– А она права! – говорит о. Лаврентий.  Он подслеповато щурится на ярком солнечном свету,  пытаясь  разглядеть состояние купольных сводов. Вид у него уставший, но дело для него важнее всего.
– Да как же мы туда залезем? –  без энтузиазма говорю  я, – здесь лестница нужна, метров десять, не меньше!
– Что, неужели  в  селе  ни у кого такой нет? – недовольно спрашивает о. Лаврентий. Судя по его лицу, он считает, что я увиливаю.  Вздохнув,  я смотрю, где находится Валентина Николаевна,  творящая в этой местности чудеса,  и вижу, что она занята общением с главами других сельсоветов. Вот незадача!
– В Настино у меня нет  знакомых, чтобы попросить об одолжении. Но из Дальнего я могу привезти такую лестницу. Однако  через час, быстрее никак! – говорю я  в надежде, что о. Лаврентий и Вера  откажутся меня ждать.
– Хорошо! – неожиданно легко  соглашается о. Лаврентий, – а мы пока за столом посидим с народом, очень много знакомых лиц. Необходимо уважить!
    И правда, пожилые крестьяне, которые  уступили первую смену молодым, поскольку были заняты приготовлением еды,  накрыли столы на вторую смену, и ждут, что бы священник прочитал молитву перед едой. Мне очень  хочется выпросить  на дорожку  хотя бы один пирожок, но я сдерживаюсь  и  понуро бреду к  машине.
    По приезде в общежитие я нахожу, что моей штатной лестницы на  месте нет. Это непостижимо, я   никому  не доверяю инструмент или технику. На мой вопрос,  как  такое   произошло, вахтерша говорит, что лестницу забрали какие-то «беки», посланные   жилищной  конторой. Я обегаю  весь поселок, прежде чем   нахожу  свое имущество, используемое для ремонта крыши   поликлиники.
– Какого  рожна  вы у меня лестницу стащили? – спрашиваю я молодую женщину, руководителя работ, которая стоит на  покатом зеленом газоне, и, прикрывая  ладошкой глаза от солнца,  сквозь  старомодные  темные очки  наблюдает за рабочими.
– Вечно ты, Григорий, преувеличиваешь! И тоску нагоняешь, на пустом месте! Не стащили, а взяли  попользоваться, для общественного блага. Скоро вернем. Врачи  жалуются, что стены мокрые,  на полу лужи. А кто у нас  крыши портит, когда  кабель прокладывает? Известно, ты! Выходит, тебе  и  помогать  кровлю ремонтировать! – говорит  женщина, пытаясь  умаслить меня  игривой   улыбкой. Я узнаю  нахалку – это Тамара. Она уезжала из поселка учиться, затем работала в Москве. Однако  в столице  у нее  отношения  с хахалем не заладились, и она  недавно вернулась  домой.  Откуда я все это  знаю? Да на кухне общежития, где я готовлю еду, только и делают, что  кого-то  обсуждают!
– Тамара, ты что, издеваешься? – взрываюсь я криком, – меня в Настино  главный  поп района ждет, мы должны на  храм забраться!
– Зачем? –  равнодушно спрашивает она.
– Смысл в  жизни искать, вот зачем! –  продолжаю бушевать  я, нервно вышагивая круги вокруг Тамары.
    Но мои вопли на Тамару не действуют. Она опускает очки на носу, и, строя мне глазки с подмигиванием, говорит пространно:               
 –  Ищут все, но никто пока не нашел! Так что,  поверь мне  на слово, не ищи, все равно без толку!
    Несмотря на все мои последующие доводы, Тамара отдавать лестницу не торопится:  ей хочется закончить ремонт.  Мне приходится звонить по сотовому телефону  к о. Лаврентию  и говорить, что задуманное нами,  переносится на неопределенный срок. На когда-нибудь потом.
– Нет – нет, –  говорит мне о. Лаврентий, –   откладывать нельзя, мы будем ждать тебя, сколько требуется. Приезжай.
    Тогда я совершаю необдуманный поступок: обещаю поставить Тамаре  бутылку  и  жениться, если она вернет лестницу немедленно. Но она все  равно не хочет уступать.  Утверждает, что все успеется, в том числе и женитьба,  но в свое время. Проходит  два длинных часа, пока, наконец, ее эпопея с крышей заканчивается.
В результате, когда  я возвращаюсь к храму,  ощущение праздника  в душе  отсутствует, а я пребываю в своем обычном  настроении – нелюбви ко всему и вся. Никого уже нет, администрация сельского поселения закрыта,  столы убраны. Цветы  на стенах храма  завяли,   глаза мозолят горы мусора.  О. Лаврентий сидит в своей машине с Верой.  Выражение лиц у них, как на школьной иллюстрации у древнегреческих философов – стоиков.
    Используя крепкие выражения, я  раскладываю  лестницу и пытаюсь приставить  ее к стене храма. Мне помогают увязавшаяся со мной  Тамара  и  Вадик, который  проезжал мимо и остановился, чтобы  помочь.  Но  наши старания не дают результата: либо парапет  грозит обрушить на нас град из кирпичей, либо на выбранном нами месте  растет береза, и обойти ее, чтобы оказаться на куполе, нет никакой возможности.
    После  длительных  мучений  я не выдерживаю и лезу вверх с топором. Ничего не поделаешь, придется проявить  героизм  и срубить  мешающее дерево. А также  очистить стену от  воздушных корней.  Причем  на приличной  высоте,  без страховки. В моей трудовой биографии таких подвигов еще  не было, и, если бы не приступ сильной раздражительности, я  туда не полез.
 После отчаянной борьбы с деревом  оно летит вниз, и я первым ступаю на парапет. За мной поднимается о. Лаврентий,  за ним тащится Вадик, затем Вера,  замыкает Тамара.
– А ты  куда?  Тебе  чего тут надо? Еще свалишься!  –  зло говорю я Тамаре. Но она,  рассмеявшись,  все-таки забирается к нам.
    Убедившись, что  под ногами прочная кладка, и потеря равновесия никому не угрожает,  мы принимаемся  спорить о состоянии куполов.
– Рухнет  скоро, как пить дать, рухнет!– говорит Вадик, показывая рукой на северную, покрытую мхом и травой, часть центрального купола, – обязательно кирпичи посыплются!
– Я не согласна! Если не принимать во внимание  дыры от снарядов, купола  еще крепкие. Я думаю,  отремонтировать, и им еще сто лет ничего не будет!– говорит Тамара,   пальцами исследуя швы  между кирпичами.
– Наверное, лучше специалистов пригласить,– говорит о. Лаврентий,–  Сейчас есть такие технологии, о которых  мы понятия не имеем. Не то, что раньше!
– Ерунду  вы  все говорите!  Есть только один надежный способ проверить!– не соглашается с высказанными мнениями Вера.
– Это какой? –  выражая  общий интерес, спрашиваю я,  и  мы дружно смотрим на нее.
– А вот какой! –  восклицает  Вера, и, смело шагнув на главный купол,  она бесшабашно, припрыгивая, как девочка, играющая  в классики,  начинает бежать  вверх по спирали, приговаривая на ходу, – он выдержит! Он выдержит!
 Поддавшись ее настроению, за ней пускается Тамара, смеясь и размахивая руками, как   птица,  которая пытается взлететь.
– Он выдержит! – говорит, уверяя  себя,  Вадик,  и бежит  догонять женщин. Я и о. Лаврентий, переглянувшись, идем за ними.
     Вершина купола –  это  самая высокая точка в округе. С нее видно все село, украшенное уже желтеющими садами в спелых яблоках, змейка оврага, дорога, по которой бегут  машины,  бывшие совхозные  поля, базы отдыха вдоль реки, и сама Ока, широкой водной  струей красиво огибающая наш холм.
  Но я, в отличие от  моих смеющихся спутников, с радостью  разглядывающих родные просторы, и о чем-то спорящих,  молча смотрю на закат.  На то,  как  пурпурные цвета на горизонте играют, обрамляя уходящее  солнце, а по зеркальной глади реки поблескивает алая дорожка. И  первые за много лет  я вдруг становлюсь счастливым, с  таким  легким сердцем, каким оно  было  в детстве. Я чувствую себя, словно у меня с души свалилась тяжесть, и делаю то, что не делал уже давно –  читаю в обществе малознакомых людей  стихи:
 –  Исконно русская Ока, течет у нас неторопливо. А в синем небе облака, парят в закате горделиво. Я  верю сердцем и душой, я каждый день благословляю – живу Россией, мне родной, Христовы  храмы  укрепляю. Подай, Господь, мне два крыла, летать, как ангел, я мечтаю. Любить судьба мне не дала, быть может, радость налетаю…
 – Кто автор? – удивленно спрашивает о. Лаврентий.
–    Неизвестный поэт, – отвечаю я, украдкой  вытирая текущие  из глаз слезы..