ЗАБЛУДИВШЕЕСЯ "Т", или "ТЕБЕ РОДНАЯ ПАРТИЯ НАШ УДАРНЫЙ ТРУД"
Варька работал в районном Доме культуры. Работал давно. Так давно, что никто из штата не мог похвастаться своим большим долгожительством.
Приходили и уходили работники культуры, сменилось несколько директоров, а Варька как был, так и оставался при скромной должности «работника сцены». Наверное, и сам он уже не помнил, как пристроил его давнишний сосед, Петр Федорович, возглавлявший в те годы это культурное заведение.
Трудился Варька простым подсобником, так как с его зпр ни на что больше не годился. С годами диагноз сменился на «умственную отсталость», но никак не повлиял на процесс работы: Варька так ответственно относился к своей «праце», был настолько пунктуален, аккуратен и исполнителен, что ни у кого из последующих начальников и мысли не возникало избавиться от него. К нему привыкли, его жалели… Мало того – Варька превратился как бы в талисман местного Дома культуры. Впрочем, и весь небольшой городок знал своего «героя»: люди «неправильные», «не такие как все» – всегда на виду; и народ готов не только любопытствовать, украдкой поглядывая в их сторону, но и защищать, если понадобится, несовершенное богово создание. А то, что он был пристроен на работу, и вовсе пробуждало у горожан умиление: нет-нет, да и подумает кто-нибудь: ах, какое хорошее дело мы сделали!
Сколько лет было Варьке – никто не знал. Местным бабушкам, с их склеротической памятью, казалось, что жил он еще до них, и потому был вечен, как вечен их город, как вечен свет, приходящий утром. И непонятно было, почему это Варька – символ города, не нанесен еще на герб районного центра.
Для него же самого, такого понятия как год, и вовсе не существовало: жизнь для Варьки катилась круглым колесом, представляясь одним единым ЕСТЬ – существованием без начала и конца. Детства своего он не помнил, и единственное, что врезалось в память, это капризное хныканье «хочу-поеду», когда уставали ножки, и его брала на руки безотказная женщина – мать.
И все же, если посмотреть на трудовой стаж, то можно предположить, что мужчине этому давно перевалило за сорок, – хотя выглядел он, как и год, как и двадцать лет назад. Лишь тот, кто знал его близко и был наблюдателен, мог заметить слегка наметившиеся морщинки на округлом одутловатом Варькином лице; да чуть выпученные глаза с поволокой подсказывали, что перед вами уже давно не юноша.
Роста Варька был небольшого, ходил, переваливаясь с ноги на ногу, аппетитно двигая широкой женоподобной попой. Да и вся его фигура больше походила на женскую. На гладком лице как завязался когда-то мягкий пушок, так и не превратился в мужскую грубую щетину.
Читать Варька не умел, но буквы знал наизусть. Давным-давно кто-то подсказал ему, что работнику культуры не годится ходить безграмотным. Вот тогда и засел он за алфавит. Дался тот ему довольно легко: Варька тыкал в букву пальцем и громко, как и подобает ученому человеку, произносил: «а-а»… «е-е»… «сэ»… – проделывая эту приятную процедуру в любом порядке – легко и свободно. Но вот читать по слогам он так и не научился: никак не мог понять, как это «мэ» и «а-а» вместе будет «ма-а»?
И в самой речи Варькиной был недостаток: букву «р» он не умел произносить, и всегда смягчал или проглатывал ее. Получалось не «Борька», а «Бойка», не «Варька», а «Вайка»… Может, потому и прозвали его «Варька», что свое настоящее имя – Валька, он произносил так же, как и «Варька»?
Впрочем, мало кто знал, как его зовут. Достаточно было сказать «Варька» – и больше ничего не требовалось.
_____
Жил-поживал, горя не знал Варька, исполнительно работал, ни времени не зная, ни денег при зарплате не считая: их всегда, по его выражению, было «много»! И гордился он, что не обходятся без него ни малые, ни большие культурные мероприятия; ни в будние дни, ни в выходные и праздники.
Поднести стул, сменить декорацию, сбегать в магазин за булочками, затянуть потуже корсет на местной актрисе – на все готов был Варька. Сцена не вращалась без него: выучил, когда нужно крутить рукоять влево, а когда вправо. Влезть по лестнице под потолок – развернуть полотно экрана, – умел только он; передвинуть тяжелые ряды кресел при генеральной уборке – все Варька; занести в гостиницу направление, чтобы разместить заезжих артистов, – тоже он; накормить домкультурного кота Федьку – Варькина забота. Не дай бог умрет кто из местных начальников и траурную церемонию решат устроить в Доме культуры – и тут без Варьки не обходится: черную повязку нацепят на руку, и ходит он распорядителем, следя чтобы в очереди к гробу не толкались да тишину приличествующую соблюдали.
А в последнее время и вовсе ответственное дело поручили: при каждом мало-мальски серьезном мероприятии звучал гимн, и включал его, методично тыкая пальцем то в черную, то в красную кнопку, никто иной, как зэпээрошный Варька… Что-что, а торжественные звуки пробуждали в нем нечто величественное, глубокое; и никакие «замежные» песенки на дискотеке не могли сравниться с гимном Советского Союза. С удовольствием наблюдал Варька из-за кулисы, как по мановению его пальца вставал, громыхая стульями, весь зал. И казалось ему, что приветствует при этом народ его – Варьку.
Тепло и гордо делалось на душе его. Работа спорилась, и больших забот не встречалось.
…И все было хорошо, пока не произошел один курьезный случай.
В начале восьмидесятых, в самом конце сентября проходила очередная отчетно-выборная районная конференция. Готовились к ней долго и серьезно. В зале, наконец, произвели текущий ремонт: заменили старые скрипучие стулья на мягкие кресла; на окна повесили тяжелые бордовые гардины – от потолка до самого пола; обновили сцену и подсобные помещения; а работникам даже выдали униформу: белые рубашки с бабочками, черные брюки и жилеты с блестящими пуговицами – мужчинам, такие же светлые блузки и темные юбки – женщинам.
Торжественный дух витал в высоком пространстве местного Дома культуры. Да и ответственность чувствовалась, какая не всегда присутствует на будничных мероприятиях.
Первый месяц осени выдался довольно холодным. Недобравшие летнего тепла, люди особенно страдали ранним утром да поздним вечером, когда еще не появилось или уже зашло солнце.
Варька спешил привычным маршрутом «на уаботу», натянув поверх белоснежной рубашки выгоревшую, десятилетней давности байку, подаренную заезжим гастролером аж из самой Америки.
Галдели черные галки, хаотично носясь в осеннем воздухе. Где-то громко каркала ворона. Застыли деревья с темной зеленью – не шелохнутся. Гулко цокали в тишине женские каблучки. Из распахнутого окна общежития сельхозучилища грохотала музыка – это бездельники-студенты развлекались средь бела дня.
Но Варька, переваливаясь с ноги на ногу, шел уверенно и ни на что не обращал внимания. Облачка пара вылетали изо рта его и тут же растворялись. В голове уже звучал священный гимн Советского Союза, и Варька предвкушал, как по его, Варькиной, команде вскинется и застынет цельный зал народу. И чувствовал себя Варька почти что всемогущим богом. По крайней мере, на душе у него было спокойно и надежно, как у этого, сказочного для него, существа.
На ходу он думал свою думу; кивал знакомым – «здуасте!», кланялся им, и снова думал, думал…
Он знал, что он – человек «с ограниченными возможностями». Это давно говорили про него, и Варька выучил эти слова, соглашался с ними, хотя и не понимал толком, что они означают. «Если есть хороший человек, значит есть и не-хороший, – рассуждал он. – Если существует правда, значит должна быть и не-правда. А коль есть люди с ограниченными возможностями, то есть и с не-ограниченными. С ограниченными – это, например, Машка с соседней улицы: ее возят гулять на коляске. Или завхоз школы, дядя Егор: на войне он потерял (как это?) ногу. И я, Варька, такой же… Я знаю: нехорошо завидовать, но я завидую всем остальным людям, ведь они – с не-ограниченными возможностями!.. Как бы и я хотел быть таким же!..» Варька и впрямь уважал таких людей и ставил их в иерархии где-то рядом с ангелами. «Все умные, а я – дурак, – думал он. – Ну и пусть!.. Значит, они знают…»
_____
Дом культуры гудел, словно улей. Преображенный после ремонта, он принимал лучших людей района.
Все было готово к торжественному мероприятию №1. Фойе сверкало новыми люстрами, начищенный паркет блестел, белоснежный тюль на окнах слегка волновался, словно артист впервые выходящий на сцену.
По залу стояли кадки с огромными фикусами, листья которых тщательно омыли и протерли от пыли. На сцене – живые цветы в вазонах.
Единственное, что не успел сделать художник, это написать привычный транспарант. Но выход из положения нашли: вырезали большие буквы из плотного картона и прикрепили их прямо к задрапированной задней стене сцены. И теперь во всю ширь можно было прочесть: «ТЕБЕ РОДНАЯ ПАРТИЯ НАШ УДАРНЫЙ ТРУД»
Варька переоделся в подсобке (она у него была своя, отдельная!) и занял привычное место – за кулисами. Сегодня ему предстояла единственная работа: вовремя включить и выключить гимн.
Наташенька, новенькая методистка, уже три раза проверяла Варьку.
– Готов?.. Жди моей команды, никуда не отходи, – волновалась она.
Президиум заняли «высокие гости» из района и области – дяденьки в одинаковых костюмах, галстуках, и сами какие-то одинаковые. Варька часто озадачивался и недоумевал: почему их называют высокими?.. и, приподнимаясь на цыпочки, все сравнивал с другими людьми – не-высокими; как казалось ему, те наоборот чаще были повыше ростом.
С функцией своей Варька справился хорошо: целых полчаса он стоял наготове, никуда не отлучался, топтался на месте и ждал – когда же Наташенька махнет рукой?
Гимн Варька слушал стоя, вытянувшись по струнке, хотя никто его не видел и не требовал этого. Он шептал губами слова, которые знал наизусть, и чувствовал, как всего его наполняет необъяснимое счастье.
Собрание шло своим ходом. На трибуну поднимались выступающие, что-то долго говорили. Зал так же долго аплодировал.
Варька не вникал в речи – они были длинны и непонятны ему. Но наблюдать из-за кулис за ходом мероприятия ему нравилось. Когда же слышалось торжественно-вопрошающее «кто «за»?», Варька мгновенно оживал и вместе со всем залом высоко вскидывал руку – ему нравилось чувствовать себя причастным к мероприятию.
Пионеры, внесшие в самом начале красное знамя, стояли, застыв, на сцене – совсем близко от Варьки. Время от времени они сменялись, передавая знамя друг другу. Но собрание, кажется, даже не замечало этого момента.
Варька поглядывал на пионеров, и ему хотелось, подражая им, вскинуть руку в приветствии. Иногда он делал это, но его опять же никто не видел.
В очередной раз, когда знамя принимал худенький юноша в красном галстуке, он неловко взял древко; оно качнулось и своей верхушкой зацепило букву «т» в первом слове написанного во всю сцену лозунга. Картонная буковка слетела на пол. Но пионеры, стоя спиной к стенке, не заметили своей оплошности. Увидел слетевшую букву только Варька. Будучи аккуратным и исполнительным, он хотел, было, соблюсти порядок и вернуть букву на место, но вовремя сообразил, что на сцену выходить нельзя.
Но тут в зале погас свет, и на небольшой экран стали пускать «мультики» (как выражался Варька): слайд за слайдом изображал графики и диаграммы районных достижений. Так что никто из зала тоже не заметил пропавшей буквы.
Варька забеспокоился: сейчас вспыхнет свет, все увидят, что не хватает буквы, и конференция сорвется. Допустить этого ответственный работник сцены не мог.
Умный дурачок, Варька, быстро сообразил и воспользовался моментом: в полумраке, пригнувшись, за спинами пионеров он пробрался на сцену, поднял заветную буковку. «Тэ-э… тэ-э», – прошлепал губами; отстегнул булавку, поддерживающую штаны и водрузил букву на место.
Довольный собой, Варька вернулся за кулисы. Он торжествовал: как ловко – так, что никто и не обратил внимания, – вышел он из положения; теперь собрание спокойно могло работать дальше!
И собрание работало. Зажгли свет, на сцену под аплодисменты поднялись: лучший комбайнер, намолотивший сколько-то там «много» тонн зерна, и лучшая доярка, выдоившая «много-много» коров. Председатель района вручил передовикам подарки и даже похлопал в ладоши.
Засуетились телевизионщики, направляя камеры на героев. Забегал Зяма – фотокорреспондент местной газеты «Заря»: приседая и наклоняясь перед сценой, он щелкал своей волшебной машинкой.
Подарки, грамоты, кубки, конверты с «много-много» – все раздали. Лучших людей переизбрали на еще лучших. Собрание закончилось. Снова звучал гимн Советского Союза, и снова по телу Варьки пробегали мурашки. Втайне, он был горд вдвойне: если бы не он, не Варька, – сорвалась бы торжественная конференция без пропавшей буквы «т».
_____
А на следующий день грянул гром.
Без пяти минут час, когда все культурные работники предвкушали заслуженный обед с кофе и принесенными Варькой булочками, к главному входу Дома культуры на бешеной скорости подлетела черная Волга. Заскрипели тормоза, зарычал, задыхаясь, и заглох мотор.
Из авто с одышкой вывалился незнакомый дядька – уж больно «высокий», как показалось Варьке. «Наверно, лучший из лучших! – решил он. – Но вчера я его не видел».
Дяденька потрясал газетой, и сам трясся, как лист на осине. Никого не замечая, словно трактор на последней скорости, влетел он в кабинет директора.
Обед явно отменялся. А через несколько минут весь штат Дома культуры, включая техничек, дворника и сторожа, стоял перед злым начальнтком.
На столе лежала газета, на первой полосе которой была напечатана торжественная статья о прошедшей конференции, а сверху, прямо под жирным названием «Заря» красовалась фотография: глава райисполкома улыбался и хлопал передовикам – комбайнеру и доярке; президиум, стоя, поддерживал его; первые ряды в зале вторили президиуму; а на задней стене сцены огромными картонными буквами читался, исправленный Варькой, лозунг. Вот только буква «т» по неграмотности была прикреплена им в конце первого слова. Но именно оттуда она и упала, – казалось Варьке.
Варька честно сознался в содеянном. Но никак не мог понять, почему так злятся на него «лучшие люди», и прыскают от смеха – тихонько и отвернувшись, – «люди не-лучшие». Ведь поначалу он даже подумал, что злой дяденька – вовсе не злой, а только кажется таким, и приехал, чтобы вручить Варьке медаль за его расторопность.
Полетели головы, сменились начальники. Почему-то грустный, ходил по городу фотограф Зяма. Он больше не работал в газете, – он фотографировал свадьбы.
Как бы кто ни объяснял Варьке, но тот так и не понял – что произошло.
А через какое-то время Варька пропал. Его просто не стало. Ни милиция, ни врачи, ни подключенные к поиску военные так и не смогли найти его. Вечного Варьки как и не было.
28 сентября – 6 октября 2017