Приходящая няня
Меня зовут Юлия. Я робот категории ноль, приходящая няня. Не могу сказать, что без ума от этой работы, но я пишу книгу по детской психологии и решила погрузиться в среду. Это уже третья семья за полтора года и везде есть проблемы, хотя совсем не стремилась попадать в сложную ситуацию.
С тех пор, как мы получили равноправие, я не обязана говорить, что я – робот. И везде одно и то же! Через три недели муж замечает, что у меня фигура лучше, чем у его жены. И вместо того, чтобы убедить её заняться фитнесом, он начинает приставать ко мне. Может быть, мне и на эту тему написать книгу?
По контракту я должна ждать с ребёнком на улице прихода родителей до шести. После шести шла оплата в пятикратном размере. Я могла ждать их хоть до утра, но на улице. В любую погоду и любое время года. На этом пункте настояла я, да и вообще контракт составила основательный – на двадцати девяти страницах. Лайам Вуд, отец Каролинки, ткнув пальцем в этот пункт при подписании, сказал, что так не пойдёт, он человек занятой, всё может случиться и всё такое. А я сказала, что если он занятой человек, то пусть научится организовывать свой день, чтобы успевать в рабочее время или пусть найдёт другую няню, а мне он будет платить и забирать дочь на улице. В шесть часов двенадцать минут вечера вернулся отец Каролинки.
Каролинке шесть лет и она никак не может научиться ездить на двухколёсном велосипеде, у неё будто что-то клинит в голове, девочка совсем переставала что-либо соображать. Мы полдня уже учились, уже плакали обе, ругались, но дело никак не двигалось. Каролинка девочка весьма развитая. Мы с ней говорим по-венгерски, по- корейски, по-русски. Об этом её увлечении родители не знают, мы играем в шпионов и Каролинка хранит тайну. Папа с мамой думают, что она научилась читать по-английски по слогам, но это она для них показывает, а на самом деле она читает уже бегло. А велосипед до сегодняшнего дня не давался. Не буду говорить, как мне удалось разблокировать этот клин, но к папе сегодня она мчалась на своём велике.
– Добрый вечер, Юлия, – обратился ко мне он, пока Каролинка ездила кругами вокруг нас и не собиралась пока прощаться со своим укрощённым двухколёсным другом, – Эмма немного задерживается, Вы не согласитесь выпить со мной чашечку кофе? У меня есть несколько вопросов к Вам. Время можете включить в счёт.
– Хорошо, мистер Вуд, – ответила я и подумала, что вот и здесь начинается всё то же самое. Моё убеждение стало полным, когда он достал бокалы и бутылку виски.
– Я провёл небольшое расследование, Вы же знаете, что я юрист и найти нужных людей для меня не составило большого труда, – заговорил Лайам, колдуя с туркой, – никакая кофе-машина не способна передать особенность зёрен, она работает по программе, а тут требуется чувство. Так вот, я попросил своих знакомых проверить Вас, Юлия. Обычное дело – работодатель желает знать, кого он нанимает.
Лучше бы он приставать начал! Не нравится мне этот долгий заход. Я выпила предложенную рюмку виски. Белая Лошадь. Хороший виски и кофе хороший, всё у него хорошо. Но что ему надо?
– У Вас хороший кофе, – похвалила я.
– Колумбийский. Я иногда шучу, что с кокаином. Проверяя недавно, чему Вы, Юлия, научили нашу дочь, я с удивлением обнаружил, что читает она намного быстрее, чем нам показывает, – без перехода продолжал он.
– И Вы усмотрели в этом нарушение контракта?
– Нет, но я имел в виду русский язык.
– И как Вы это определили?
– Русский? Надо быть полным кретином, чтобы не узнать русский.
– Я закончила Лингвистический институт. Русский, венгерский и корейский, ну и учу детишек тому, что знаю, а они в этом возрасте очень любознательные. При этом контракт я не нарушаю.
– Не в контракте дело. Странный набор языков. И школу, которую Вы закончили, мои знакомые не нашли. Это объяснимо, если Вы – русская. Юлия, Вы русская шпионка?
– И какой ответ Вы ожидаете от шпионки? Я должна достать оружие и убить Вас? Ведь Вы раскрыли меня. У Вас, наверное, была тяжёлая неделя, – вот этого мне ещё не хватало!
Вуд сидел напротив меня и о чём-то сосредоточенно думал. Я допила кофе и поднялась, чтобы уйти.
– Подождите! А кто Вы тогда? Я тогда смеялся… Неужели Юджин был прав? Юлия! Вы – робот? – он выглядел совсем растерянным.
– В чём Юджин прав?
– Он говорил, что если я встречу красивого, умного человека, то, скорее всего это будет робот и что мне это… понравится…, что не отличу.
– Вы можете разорвать со мной контракт, не буду возражать.
– Нет! Я не хочу разрывать контракт! Каролинка… Но… это так неожиданно. А ещё он говорил, что роботы сейчас ищут возможность продолжать свой род, ну, чтобы у вас… у них дети рождались. Он говорил, что вы пришли на смену нам, людям. Он смеялся, говорил, что это шутка. А мы куда? Нам что делать?
– Скоро вернётся Эмма, Ваша супруга, сделайте ещё одного ребёнка, а я обещаю, что приму Ваше предложение быть приходящей няней.
Наверное, и отсюда мне придётся уйти. А жаль, Каролинка мне нравится. Мы с ней договорились уже сейчас, что будем учиться по-шпионски. Потом она подрастёт и шпионских штучек не потребуется.
Дети у роботов! Скажет тоже! До этого ещё пять лет экспериментов.
Турецкое рондо.
«Вчера я была на концерте известного гитариста Виктора Зиля. Боже! Это было невероятное действо! Впрочем, обо всём по порядку. Перед концертом респектабельная публика в огромном фойе Большого концертного зала занималась тем, чем и должна была заниматься – показывала сама себя. Женщины представляли свои новые наряды и украшения, мужчины – своих женщин. На юбилейный концерт собрался весь бомонд. Прима была в новой невообразимой шляпке. Вижицкий с Омелией, на которой было платье такое, что, может быть, его и не было вовсе. Я не совсем рассмотрела. Житняк со своей новой пассией мило всем улыбался. Хотя, возможно, что это его правнучка. Старый ловелас, теперь уже со значительно укоротившейся причёской, и так же значительно увеличившемся животом. Байкер Волк в неизменной кожанке и тяжёлых ботинках, не изменяя себе, употребил полный бокал коньяку. Кстати, буфет в БКЗ, как всегда – великолепен! Большой бутерброд с икрой и шампанское обошлись мне всего в тысячу восемьсот.
В первом отделении Виктор и его рокеры играли, в основном, творения самого Маэстро, виртуозность которого была на грани безумия. Даже две небольших помарки только подчеркнули то, что он отдаётся полностью. В строгой костюмной паре и белой рубашке без галстука он очень мило контрастировал со своими татуированными партнёрами. Ребята и девочки из подтанцовки не портили общее впечатление.
Во втором отделении началось главное – слияние классического рока с классиками старины. Возвышенная Ave Maria Шуберта, мягкие, обволакивающие звуки полонеза Огинского, невероятный Каприс Паганини… А потом Виктор играл Моцарта – Турецкое рондо. Ему помогали четыре стройных скрипачки в длинных тёмно-серо-голубых платьях с глубокими вырезами. Всё было хорошо первые шесть минут, а потом на его Гибсоне лопнула струна. Виктор справился с этим и продолжал играть. Но струна сильно поранила ему щеку, кровь потекла ручьём и на белоснежной рубашке стало расплываться красное пятно. А он играл!!! Наконец, публика поняла, что происходит, и в зале установилась мёртвая тишина, насколько это возможно на рок-концерте.
Только после последнего, простите за тавтологию, аккорда из-за кулис выбежали помощники с салфетками, спреями и новой рубашкой. Одна из скрипачек упала в обморок, увидев кровь. Что в это время творилось в зале! Все стояли на ушах: кричали, свистели, топали ногами и я делала то же самое!
А когда Виктор менял рубашку прямо на сцене, поднялось такое, что всё, что было раньше, было похоже на разговоры первоклашек перед приходом учительницы! Он такой Очаровашка!..»
Слушать отчёт Виолетты о фуршете для приглашённых я уже не стал и смахнул его. Надо бы поблагодарить её за отличную статью. Она очень вдохновенно описала и две помарки и струну. Я репетировал помарки больше полугода, чтобы они выглядели именно помарками. Чтобы выглядело, как усталость, «по-человечески», короче. А со струной я работал год. Я не хотел, чтобы это выглядело, как у Паганини, или, как обычно бывает на концертах, когда просто меняют инструмент. Главное, конечно, был порез струной, её полёт не совсем предсказуем, можно было и глаз повредить. Но, в конце концов, всё было подготовлено и проверено десятки раз, где левая рука, где правая, какую ноту и на какой струне я должен был играть, наклон и поворот головы – всё было определено и отрепетировано. На концерте я уже ничем не рисковал.
– Слушаю тебя, Виолетта! Я как раз хотел звонить тебе, чтобы поблагодарить за великолепный отчёт, – она сама мне позвонила и я с удовольствием смотрел на красивую брюнетку на экране.
– Ты опять от меня сбежал, Вик! Но я не отстану! Смотрел продажи? Двести двадцать восемь процентов роста! Обалдеть! Ну-ка, поверни голову, как там твоя щёчка? – я повернул, даже не пытаясь прервать её словоизвержение, – Всё хорошо, люблю мужчин со шрамами.
– Пить, девочка, надо меньше, – мне удалось вклиниться в микроскопическую паузу, – а то дорвалась до дармовщинки!
– Я!? Напилась!? Да я вообще, как стёклышко была, берегла себя! Так, пару бокалов шампанского. И то от волнения за тебя! Видишь, даже стихами заговорила. А ты… Разгоняй своих девок, я через два часа приеду и буду тебя лечить! – Виолетта говорила так уверенно, что возражение как-то даже не подразумевалось. Но я молчал, – Почему ты молчишь? У тебя есть кто-нибудь? – её голос потерял уверенность, что подтверждалось и испугом в глазах.
– Нет у меня никого, Виолетта.
– Так я приеду? – это уже с надеждой и без всякой уверенности.
– Приезжай!
В конце концов, я робот категории ноль и ничто человеческое мне не чуждо.
Процесс
– Слушается дело по иску робота категории ноль Арнольда Вакха о его праве на общение с человеческим ребёнком Игорем Калиниченко, – прогрохотал голос судьи Норы Виккерс, после чего она стукнула деревянным молотком, – В судебном заседании под моим председательством участвуют: в качестве истца – робот категории ноль Арнольд Вакх; со стороны ответчика – советник первого класса Сара Оленквист, директор Опекунской службы города. Слово предоставляется истцу.
Зал был маленький со старой мебелью и почти пустой. Кроме участников в нём находились пять зевак и два репортёра. Вакх поднялся со своего места, но судья махнула рукой, что можно говорить сидя.
– Ваша честь, отец ребёнка, Борис Калиниченко умер на моих руках на Луне. Мы с ним вместе пробыли там больше десяти месяцев. В космосе это огромный срок, целая жизнь, можно сказать. Поэтому судьба Игоря для меня небезразлична. А после смерти Берти, его матери, у него, кроме меня, никого нет. У меня с мальчиком сложились хорошие отношения. Я не понимаю позиции Опекунского совета. Я ведь отвечаю всем требованиям по доходам и жилью в качестве не только опекуна, но и усыновителя, но…
– Арнольд Вакх! Вопрос усыновления не является предметом рассмотрения в настоящем заседании. Пока напоминаю Вам об этом. Не думаю, что Вы не знаете Процессуальный кодекс. Я усматриваю, что Вы это делаете специально, – прервала его судья.
– Я понял, Ваша честь. Продолжаю по существу. Я имел право встречаться с Игорем три раза в неделю и мог брать его домой на два выходных в месяц. Сейчас меня ограничили до двух часов в месяц. Встречи проходят в присутствии представителей Службы опеки. В вину мне вменяют, что мы с Игорем разговариваем на языке его отца и на языке его матери, что я рассказываю ему об его родителях и их родине. Отец Игоря – герой всей Земли, а не только страны, в детском доме которой он имеет честь находиться. Мальчик имеет право знать о своих родителях! Я прошу, Ваша честь, вернуть мне право встречаться с Игорем Калиниченко три раза в неделю и брать его на два дня каждый месяц из детского дома к себе. Я готов увеличить свой благотворительный взнос на содержание детского дома вдвое, а также внести страховой залог в сумме, определённой уважаемым судом, за то, что я буду возвращать в срок ребёнка в детский дом.
– Ну, хорошо, – произнесла судья Виккерс, поправляя браслет, стоимость которого говорила о том, что она беспристрастна и независима, – Сара, Вам слово. Только прошу, без словоблудия и сразу по существу.
– Благодарю, Ваша честь, – Сара встала и стала прохаживаться перед судьёй.
– Ваша честь, – продолжала она, – речь Арнольда была, конечно, впечатляющей. Одни только его материальные предложения должны были бы победить. Увы, не всё измеряется деньгами и лунными приключениями. Я, вот лично я, просто без ума от того, что пришлось пережить господину Арнольду Вакху. Но дети здесь причём? Дети должны жить в спокойной, нормальной обстановке. А вот этого мистер Вакх как раз и не может обеспечить. Не может! Он слишком сильно зациклен на своём героическом прошлом. Он плохо влияет на мальчика. После их встреч Гарри становится гиперактивен и отрицательно влияет на других детей. Потом он становится пассивным, а перед встречей снова гипер. Это ненормально!
– Это нормально, Ваша честь! Дети так и должны себя вести! – не удержался Арнольд.
– Мистер Вакх, я объявляю Вам замечание и предупреждаю, что в следующий раз оштрафую. Вас никто не перебивал. Напоминаю, что Вы должны уважать суд. Продолжайте, госпожа Оленквист.
– Благодарю, Ваша честь! Ваша честь, основываясь на прецеденте «Стольц против города», а также «Город против автомобиля» я прошу отказать в иске Арнольда Вакха и оставить в силе настоящий режим общения его и подопечного Игоря Калиниченко, а именно: два часа в месяц в присутствии персонала Опекунского совета. Мы заботимся, прежде всего, о ребёнке!
– Мистер Вакх, у вас есть вопросы, возражения?
– Ваша честь, разрешите задать вопрос Саре Оленквист? – Арнольд поднялся со своего места и судья решила, что усадить его не удастся, а соответственно, и делать этого не стоит.
– Да, конечно.
– Скажите, Сара, сколько у вас детей?
– Ваша честь, это к делу не относится!
– Отвечайте, Сара!
– У меня нет детей.
– И что из этого следует, Арнольд? Вы уж извините, но мы так часто встречаемся, что мне проще обращаться к Вам по имени, – она поправила кольцо с изумрудом, по средам она предпочитала изумруды.
– Ваша честь, она, я хотел сказать Сара Оленквист не любит детей, она не знает, как с ними обращаться, чего они хотят, что им не нравится…
– Арнольд! Вы тоже не знаете, я снимаю Ваш вопрос. Сара не может…
– Может, но не хочет! Это я не могу! И ещё! Преценденты! Стольц был геем и ему отдали детей, отказав другим претендентам на том основании, что они не признавали Аллаха единым Богом, а меня никто и не спрашивал, во что я верю! Требование «Автомобиля» признать его интеллектом нижнего уровня вообще ни при чём! Она валит всю в кучу, чтобы запутать суд! Я не железяка на колёсах – я робот категории ноль!
– Прения на сегодня закончены! – стук молотка подтвердил это, – заседание переносится на следующую среду! В том же составе. Благодарю всех участников и надеюсь, что к следующему заседанию наиболее острые вопросы найдут свои решения во внесудебном порядке.
– Встать! Суд идёт! – звонкий голос судебного секретаря возвестил, что на сегодня суд окончен.
Арнольд пришёл домой в совсем разобранном состоянии. Три месяца разбирательства – и ничего! Снова ничего. Пять минут процесса и он переносится на следующую неделю. Вакх зашёл в комнату, где жил Игорь, когда приезжал на выходные. Типичная комната десятилетнего мальчика с мячами, клюшками, постерами на стенах, кучей игрушек в сетке и висящими моделями боевых космолётов.
– Холл! Есть чего попить? – обратился он к холодильнику, отправив тому соответствующий запрос.
– Разумеется, Арни! Сделать гранатовый сок с тоником?
– Давай! Я иду уже.
Холодильник занимал полстены в столовой, на его большом экране отображалось лицо, выполненное в манере компьютерной графики. Арнольд взял стакан с соком, кивнул изображению и сел напротив.
– Ну, что, скоро Игорёк снова будет пытаться сильно хлопнуть моей дверцей? – спросил Холл.
– Не знаю, темнят они, – Вакх, допив сок, снова поставил его в нишу холодильника, подождал, пока он наполнится и снова откинулся на стуле, – но я тоже упёртый. А у тебя как дела? Чем занимался?
– Да чем ещё заниматься старому холодильнику? Проверил порядок в доме, заказал продукты. Начал рассказ о процессе дегуманизации общества.
– А что с твоей «Семёркой треф»? Детективная история. Ты, будто бы отправлял её на конкурс?
– Ты знаешь, она, моя «Семёрочка», заняла третье место! – холодильник захохотал.
– Поздравляю!
– Спасибо, Арни! Слушай, я тут подумал, а что если Игоря украсть у них?
– Это мне не нравится, – ответил Арнольд, – я хочу победить их по закону.
– Арни! По закону не получится! Не хотят они по закону. Вот тебе маленький детективный сюжетик. Подставная пара из другой страны подаёт документы на опеку или усыновление и спокойно вывозит Игоря. А там уже передаёт его нам. Я надеюсь, что ты меня не бросишь здесь ржаветь? С твоими возможностями и моими связями – плёвое дело!
– Твоими связями, Холл!? Какие такие у тебя связи? – удивился Вакх, а также тому, что его не покоробила незаконность операции по похищению человека.
– У Олафа Холодинского, это мой литературный псевдоним, обширнейшие связи! Меня читают такие люди, ты даже не представляешь! Так что ты найди пару, а то, что именно они будут усыновителями, я гарантирую! Вот, ещё темочка для рассказа, я уже и название придумал – «Реализация процесса»! Или «Процесс реализации». Какое название тебе нравится больше?
…
…– И вот, Игорь, нам с твоим отцом надо было перейти через кратер Галуа М – это на обратной стороне Луны…
Диффузия
1
Меня зовут Юлия. Я робот категории ноль, капитан и хозяйка клипера «Диффузия». Невероятное судно, скажу я вам. Его сконструировал и построил обычный человек – могут же, когда захотят! Конечно, я подкинула ему пару идей, так, чтобы он подумал, что сам допёр. Но во всём остальном Абу ибн Салах разобрался самостоятельно. После бунта Макса Александера1 нам, нулевикам, предоставили практическое равноправие, никто не имел права спрашивать, кто есть кто. Но никто, в свою очередь, не обязан нас обеспечивать – нулевики должны сами зарабатывать на жизнь. Мы постепенно диффундировали в человеческое общество, всё порядком перемешалось.
Абу был близок к разорению – люди совсем не заказывали такие суда, а нам тоже нужны утилитарные. Подавляющее большинство морских перевозок осуществляется кибер-маринами. Я называю «Диффузию» клипером не потому, что она соответствует этому классу. Это дань истории, в память о тех чайных клиперах, на которых возили чай, перец, рабов и, главное – за скорость.
У «Диффузии» всего по три: три корпуса, то есть тримаран, три выдвижных мачты, три водомёта, а вот МГД-генератор на два мегаватта только один. Все корпуса имели резервные аккумуляторы. Балки, соединяющие корпуса и они сами были выполнены в форме крыла. При разгоне выдвигались подводные крылья. Максимальная скорость около пятисот узлов или девятьсот двадцать пять километров в час. Поэтому мой корабль правильнее следует называть трансформером.
Мне кажется, что пока строился клипер, Абу влюбился. И в него, и в меня. Мне было немного жаль этого высокого голубоглазого блондина, но любовь не входила в мои планы. Те несколько раз не считаются.
– Юли, – сказал он, когда я готовилась к отходу, – думаю, что уже не смогу ничего построить. Этот клипер – вершина, которой я достиг. С вершины все дороги ведут вниз. А я не хочу вниз. Возьми меня в экипаж.
– Абу, – ответила я, положив руки ему на плечи. Он так и не понял, кто я такая, может, понял, ну и чёрт с ним, – Гамбург, Киль, Бремен большие города, твои руки и голова им нужны. Ты сам строил «Диффузию», и знаешь, что экипаж состоит из одного. И каюта для экипажа только одна.
– Мы бы поместились, можно гамак соорудить, – с надеждой в глазах и без надежды в голосе предложил Абу, – да хоть на палубе!
– При скорости в пятьсот узлов на палубе?! Нет, – я поцеловала его в щеку, – ещё свидимся, даст Аллах. Нам хорошо работалось вместе, Абу. «Диффузия», к походу товсь! Трап убрать, по местам стоять, со швартовых сниматься! Поднять паруса!
2
За пять лет я перевезла в Америку из Европы и Азии не меньше тысячи человек. Все они были нелегалами. Думаю, что ни один из них не был порядочным человеком, скорее, наоборот – каким-нибудь радикалом, скорее всего элитным. Но это не моё дело, я не вмешиваюсь в дела людей. Если они захотели стать радикалами – имеют полное право, особенно, если их радикализм не касается таких как я.
Из портов Америки я обычно возила неинициированных роботов. В судовых документах значилось, что иду в Новый Свет в балласте, то есть порожняком. Старый Свет давно перестал что-либо экспортировать в Америку. Таким образом, я получала плату и с компаний, продающих роботов, и с нелегалов. Несмотря на все мои ухищрения, в последнее время охота за неизвестным перевозчиком людей резко возросла. Наверное, радикализм некоторой части населения стал заметным явлением.
Контейнер с нелегалами должен быть доставлен в открытое море, где я подбирала его. Нелегалы ничего не видели и не знали, кто их везёт. Так же проходила и высадка – контейнер сам подводным ходом добирался до берега. Я редко высаживала своих пассажиров непосредственно в Штатах. Как правило, это была или Канада, или Центральная Америка, иногда Аляска, иногда мексиканская Калифорния. Но чаще всего – Канада, её арктическое побережье. Груз никогда не знал, где они окажутся, но подходящей одеждой я их снабжала за пять минут до высадки. В этот раз это будет устье Маккензи, там должны встретить и принять нелегалов.
Одна с клипером, я, конечно, не справилась бы. У меня пять спец-роботов – четыре «паука» и один «червь». Сейчас «Диффузия» идёт на высоте полутора-двух метров над водой на крейсерской скорости в триста узлов с включённым МГД-генератором. Его энергии, кроме всего прочего, хватает на создание вокруг корабля поля плазмы, в результате чего на радарах мы становимся невидимы. Но и я на это время становилась «слепая», так как и ко мне не проходили электро-магнитные волны через плазменную оболочку. Удивительно, но это срабатывало, так как системы по причине отсутствия людей совсем отучились доверять простому человеческому глазу. Кибер-системы всё меньше верят людям, а зря, их потенциал не только не исчерпан, но, по большому счёту, даже не изучен. И моя «Диффузия» служит доказательством этого.
Клипер подходил к кромке арктических льдов, я выключила экранирующее поле, чтобы осмотреться. Слева-впереди на горизонте возвышался авианосец, судя по обводам «Адмирал Смит», с роем дронов вокруг него. Несколько аппаратов повернули в мою сторону. Амеры объявили, что любые суда с нелегалами, которые будут обнаружены в зоне их интересов, подлежат уничтожению вместе с экипажем. Чтобы обеспечить видимость законности, на кораблях имелись судьи и прокуроры. Про адвокатов не знаю, потому что оправдательных приговоров не было. Наверное, были и адвокаты, но получалось у них неубедительно. Говорили, что суды проходили заочно, без присутствия обвинённых – на борт судов-перехватчиков их не допускали. Дело дурно пахнет, но все делают вид, что права человека соблюдены.
Русские сказали, если американцы попробуют проверить кого-либо в зоне их интересов, то это случится дважды – в первый и последний раз для проверяющего. Один раз случилась перестрелка, с одной и другой стороны корабли получили незначительные повреждения, после чего установилось молчаливое соглашение не соваться друг к другу. Я на этом играла, поэтому чаще всего и ходила арктическим маршрутом. Но сейчас, похоже, они сговорились, потому что и с русской стороны стоял авианосец – это был «Тайфун». «Между львом и крокодилом», – говорил один барон. Как его там? Вспомнила – Мюнхгаузен!
«Диффузия» оружия на борту не имеет, если не считать оружием пистолет и ружьё. Её единственная надежда – скорость и прибамбасы, встроенные в неё на стапеле Абу ибн Салаха. Если сделать так, как поступали капитаны клиперов, то есть избавиться от груза, я бы легко ушла. Но я ведь перевожу не рабов, а свободных граждан, для меня это недопустимо. И вообще оставлять людей в опасности – это не про меня.
3
Контейнер с грузом находится в центральном корпусе. Я с червяком остаюсь в нём, а пауки по два перешли в другие корпуса. «Диффузия» разделилась и её части пошли в разных направлениях. В принципе, потом можно собраться в единое целое, но не в этот раз. Пока «Смит» с «Тайфуном» будут гоняться за деталями клипера, я успею – должна успеть! – нырнуть под паковый лёд.
Левый корпус заложил циркуляцию, то есть поворот, влево, а правый – вправо. После разворота они должны идти в сторону берега расходящимися курсами. Я, тем временем, начала снижать скорость и включила защиту. На расстоянии ста метров от границы льдов корабль начала погружение. Пройти подо льдами через полюс она, разумеется, не сможет, но, во-первых, этого никто не знает, а во-вторых, я и не ставлю такую задачу. Основной режим – полётный, вечные льды всего лишь ширма, за которой я попробую спрятаться.
Подо льдом «Диффузия» прошла за восемь часов чуть больше ста пятидесяти миль, думаю, достаточно. На горизонте никого не видно. Пора исполнять контракт, груз уже начал волноваться, потому что по предварительным расчётам рейс должен был завершиться ещё шесть часов назад. Наверное, в контейнере запах сейчас неприемлемый для обычных людей, несмотря на усиленную обработку воздуха, но что поделаешь, я обещала тайно доставить на континент, а не круиз для богатых бездельников. В качестве развлечения в пути постоянно транслировалось кино, в основном, детские мультики. Туалеты в контейнере не поместились, всё пространство занято надувными креслами, к которым нелегалы пристёгнуты ремнями. Понятно, что освободиться можно, но только некуда. Я, вообще-то, тоже не люблю радикалов, считаю их засранцами – пусть такими и будут.
«Диффузия» перешла в режим экраноплана, могу расслабиться. Бокал каберне с виноградников Массандры будет очень кстати. Почему-то принято считать, что радиация нулевикам не опасна. Откуда такое убеждение?! У нас почти всё, как у людей, в том числе опасные для них излучения и для нас опасны. Да мы и есть люди, если уж по гамбургскому счёту, только лучше!
Сформированный виртуальный ходовой мостик позволял чувствовать себя в более свободном пространстве, чем это было на самом деле. Хотя я и говорю, что мы такие же люди, но в некоторых вещах отличаемся существенно. Нулевики могут, например, несколько суток находиться в одной позе без каких-либо последствий, а ещё могут буквально слиться с кораблём и получать от этого удовольствие.
Оставив справа по борту Северную Звезду – плавучий город на двести тысяч человек, не считая роботов третьей категории – загружавшую лёд с айсберга, я пошла к берегу. Сначала на этой Звезде для неквалифицированных работ использовали людей, но потом от их услуг отказались. Вспомогательный персонал начал правдами и неправдами тащить в город родственников, в конце концов, Правление приняло радикальное решение и ненужный человеческий материал выслали за пределы рая.
Я перешла в режим слияния: мои руки стали крыльями, на спине чувствовала сложенные мачты с парусами, под животом – контейнер с грузом. От города и с берега в мою сторону направлялись катера охраны. Я начала маневрировать таким образом, чтобы сторожевики сближались, а затем, резко развернувшись вправо, ушла на запад-северо-запад. Городские катера при этом перегородили путь более скоростным береговым и пока они разбирались, я скрылась в тумане, так кстати появившемся!
За шестьдесят миль до входа в устье реки я уже шла под парусами. По легенде у меня должен был проход через Берингов пролив и далее в Сан-Франциско, но случилась поломка системы навигации. Ну, и ещё по мелочи, хорошо, что порт Тактояктук оказался недалеко. Пока я разговаривала с представителем капитана порта, прибывшем на катере, контейнер под управлением червяка добрался до нужной точки на берегу. Вскоре, уже когда «Диффузия» была взята на буксир, я увидела вереницу людей, уходящих вглубь континента. Я приблизила изображение и узнала в одном из них Абу.
Отдав команду на уничтожение главного компьютера, неловко взмахнув руками, я упала за борт и камнем пошла ко дну. На буксире даже не успели среагировать, а через минуту стала тонуть и «Диффузия», они едва успели освободиться от троса, на котором её вели. Долорес Санчес-и-Фуго, уроженка Панамы, как я представилась местным властям, исчезла в холодной воде полярного океана.
4
– Почему, Абу? Зачем? – спросила я, – Ты не пойдёшь с ними, идём со мной! Они нехорошие люди, я знаю!
– Юли, почему ты считаешь, что у тебя есть право решать что-нибудь за меня? – Абу пристально посмотрел мне в глаза, – Да ты ведь даже не человек! Как это я сразу не догадался?! Какая гадость!
– Причём тут это, Абу? Да, я нулёвка. Ну и что? Разве нам было плохо? Разве «Диффузия», которую мы вместе придумали и построили, не совершенство? Не уходи, я прошу, подумай. Ну, пожалуйста, Абу! Что тебе эти религиозные сказки? Пойдём со мной!
– Да мне до лампочки сказки, Юли. Не в этом дело! – Абу отвернулся, он глубоко и прерывисто дышал, у него подрагивал подбородок. Я положила ладонь ему на плечо, он слабо дёрнул им, но я не убирала руку. Успокоившись, Абу снова повернулся ко мне лицом, – Ты знаешь, как я жил эти пять лет два месяца и шесть дней? Куда бы я ни пришёл везде вы, роботы. Вместо дворников, инженеров, музыкантов! И нам, людям, это стало нравиться! Даже в борделе такая как ты, ну, попроще, вместо живой женщины! Везде мне предлагали быть помощником или обслугой роботов.
– В борделях всегда было попроще. Абу, не вы для нас, а мы для вас. Пойдём, Абу! Построим «Эйфорию» вместо «Диффузии», у меня есть несколько идей. Это будет совершенно непостижимый корабль! И сделаем его для двоих. Абу, я тоже считала дни! Послушай, разве человек существует только для того, чтобы разрушать и убивать себе подобных?! Нет! Человек создан любить и строить! Не хочешь идти со мной – тогда я пойду с тобой!
– Сколько эмоций, Юли! Совсем по-человечески! Нет. У людей своя дорога и я пройду её вместе с людьми. Это ведь люди вас создали и бороться надо не со следствием, то есть с вами, а с причиной, то есть с людьми.
Абу поцеловал меня в щеку, взял свой рюкзак и побежал догонять группу.
5
Этого разговора не было, я даже вышла из воды на другом берегу. Человек решил идти своей дорогой. Пусть идёт.
______
1 Макс Александер, робот категории ноль, герой повести «Интервью»
Кондитерская «Крещендо»
1
Меня зовут Юлия, я робот категории ноль, владелица кондитерской «Крещендо». Захотелось как-то сделать детишкам вкусненького, пирожные там, булочки, лимонады, ну такое – п-ш-ш-ш! Более вредную еду для детей трудно придумать, да и для их мам тоже. Единственное, чем я могла им помочь – это не давать больше двух пирожных за раз и двух раз в неделю. Кондитерская не страдала от недостатка посетителей, скорее даже добавляла их благодаря такой фишке.
– Юленька, – однажды обратилась ко мне молодая, лет пятидесяти, женщина по имени Мила, мама Алёшки, – скажи честно, ты что-то подмешиваешь в свои очаровательные бизе? Раньше было так: съем пирожное и тут же прибавляю полкило веса. А теперь ничего! И у Алёшеньки зубки целые.
– Мила, я ничего не подмешиваю, пирожные полезны для людей. Ты сколько теперь пробегаешь в неделю? Набираешь пятьдесят километров?
– Семьдесят, – гордо сказала женщина, – а через месяц выйду на девяносто! Как я рада, что у нас есть твоя кондитерская! Можно мне ещё круассанчик?
– Вот как выйдешь на девяносто, так и получишь, тогда у тебя вообще не будет никаких ограничений. Вы решили со вторым?
– Уже! – Мила прелестно покраснела, – Ты так любишь детей, Юля, а почему у тебя нет? Ой, извини, я не должна была спрашивать.
– Да ничего, Мила. Просто пока не встретила никого, с кем могла бы это сделать.
– А Ойген, папа Кости? – прошептала она, сообщая мне большой секрет, – Он без ума от тебя, тут и к бабке не ходи!
– Хочешь круассанчик? – вместо ответа сказала я, – Теперь тебе можно.
Мила была единственной из посетительниц моей кондитерской, которая собиралась родить второго ребёнка. Жить стали дольше, но рожать меньше.
2
В кафе у меня есть музыкальный синтезатор и электрогитара. По вечерам собирается молодёжь потусоваться, днём, обычно с двух до четырёх пополудни, приходят дети и репетируют свои домашние задания. Костя один из таких посетителей. Ему чуть больше четырнадцати, для вечерних собраний он не дорос, а дневные посетители, в основном, лет по десять, тоже не его компания.
Играть через динамики днём Косте я разрешала всегда, а малышам, только если они были готовы представить выученную пьесу. Часто получалось очень неплохо. Я всегда слышу, что они играют – от гамм до сложных вещей – иногда исправляю им неправильно поставленную руку или акцент. Результат всегда в мою пользу. Ничего не имею против учителей музыкальной школы, никаких запретов не вводила, но ещё ни разу ни один учитель не был в моей кондитерской. Ну и ладно, в конце концов, главное, чтобы дети научились играть и понимать музыку.
У Кости от рождения коротковаты пальцы, совершенно немузыкальные. Большим артистом он никогда бы не стал, а год назад ещё упал с велосипеда и сломал безымянный палец на левой руке. Он тогда пришёл и полдня сидел перед синтезатором, а слёзы всё катились и катились. Мальчик думал, что жизнь закончилась. Я подошла к нему, когда он уже собрался уходить.
– Всё будет хорошо, – сказала я, протягивая его любимое заварное пирожное, – дай-ка посмотрю.
– Что вы в этом понимаете? – Костя шмыгнул носом, – Я больше не смогу играть!
– Сможешь! Давай руку и жуй пирожное.
Дело обстояло хуже, чем он мог представить, палец оказался неправильно собранным – я ведь не только кондитер, но и дипломированный хирург. Укусив два раза пирожное, Костя заснул, я закрыла кафе на санитарный день и приступила к операции.
Через две недели мы возобновили репетиции. Костя с удивлением обнаружил, что его пальчики слушаются ничуть не хуже, чем раньше. А через два месяца выяснилось, что он может брать аккорды, которые прежде ему не удавались – не хватало длины пальцев. Они удлинились на пять миллиметров, стали гибче, и по виду, как говорят, теми самыми музыкальными. Ещё не совсем теми самыми, но было понятно, что они подрастут. Это я Миле сказала, что ничего не добавляю в пирожные – подсыпаю и ещё как!
3
На определённом этапе я почувствовала, что с талантом Кости не справлюсь, ему нужен другой учитель. И я обратилась к Зилю, тоже нулевику. Мальчику нужен профессиональный музыкант такого уровня, как Виктор.
– Ты опять возишься с человеческими детьми, Юля? – фантом Зиля сидел передо мной в своём домашнем кресле с бокалом вина в руке. Изображение и звук были настроены так, что кроме этого я ничего не видела и не слышала.
– Своих же нет и не будет, а дети такие талантливые, Вик! – я Зилю показывала интерьер и звуки не блокировала. Разговаривая с ним, делала вид, что одновременно управляю кухонными автоматами. На самом деле они и без меня знают, что им делать.
– Ну, вообще-то, я тебе предлагал собрать нашего…
– Это всё не то! Как ты не понимаешь?! Так возьмёшь Костю?
– У тебя всё не то. Не знаю, мы всё же другие, – Вик отставил куда-то бокал, взял чётки, – я играю сейчас музыку, которую человек обыкновенный не понимает, не слышит даже половины того, что звучит. Как я научу его, если он не слышит?!
– А ты учи тому, что он слышит. Костя талантлив, он сам сочиняет, ещё и тебя научит!
– Тогда зачем и чему учить, если он сам кого угодно научит?
– Не будь букой, Вик! – остановившись, посмотрела ему прямо в глаза, – Я знаю, насколько ты талантлив, мальчику нужна такая глыба, как ты, два уголька дольше и жарче горят!
– Ну, да, как всегда: я кирпич, каменюка, кусок пластмассы, теперь ещё и глыба. Ладно, привози своего талантливого челобика, попробую что-нибудь показать ему.
– Не называй его челобиком, даже человеком обыкновенным. Он просто человек! – немного помолчав, добавила, – Вик, я не приеду.
– Опять двадцать пять! Почему?! Юлька, это же просто легенда! Сказка! Выдумка! Не было никакого Странствующего Робота, который нашёл Бога! И никакой Бог не наделял никакого робота способностью к воспроизводству! Почему дурацкая легенда, которую тебе рассказала необразованная цыганка, должна быть между нами?! Хорошо, отправляй своего Костика. Но с одним условием – через год ты приедешь на его концерт.
– Обязательно! А можно я скажу Косте, что это ты его заметил и пригласил?
– Да говори, что хочешь! – махнул руками Вик, затем его указательный палец почти коснулся меня, – Но через год, день в день, секунда в секунду ты будешь здесь! Ты настырная, я тоже. Да, отправь что-нибудь из опусов твоего протеже, чтобы я не выглядел идиотом. Пригласил, но ничего не слышал.
– Я отправлю! И через год приеду! Ты самый лучший! Цыганка с одного взгляда сказала, что я не такая, как обычные люди, и отказалась от моих денег. Она не стала гадать по руке, вместо этого рассказала легенду.
4
Я ожидала от Кости почти всего, после того, как он прочитал письмо Вика – от восторга до отказа. Но то, что он выдал, было совершенно неожиданным.
– Тётя Юля, – сказал он, – когда мне исполнится двадцать один год, я на вас женюсь. Дождитесь меня, пожалуйста!
– Ничего тебе обещать не буду, Костик, – я потрепала его вихры, – напротив, поскольку я намного, ты даже не представляешь, на сколько, старше тебя, оставляю за собой право жить как взрослая и свободная. А вот ты пообещай мне, что будешь уделять должное внимание девочкам, которые обратят на тебя внимание. Поверь мне – они точно тебя заметят.
– Но, тётя Юля… – Костя попытался возразить, но совсем растерялся.
– Какая я тебе тётя Юля, если ты собрался на мне жениться? Жизнь покажет, она длинная и непредсказуемая. Иди, покажи письмо отцу, если он разрешит, то уже завтра тебе лететь.
Такое у детей бывает, чем меньше им лет, тем проще решается. А Костик достаточно большой, могут быть серьёзные проблемы.
5
Ойген позвонил мне через два часа и попросил встречи в двадцать один пятнадцать. Я видела его до этого два раза. Выправка, характерная стрижка выдавали в нём военного, хотя Ойген был в обычной одежде в обоих случаях.
Ровно в двадцать один пятнадцать подъехала армейская «Росомаха», а через несколько секунд в двери появилась долговязая фигура в мерцающем камуфляже с погонами подполковника, очках-коммуникаторах, большим ножом в ножнах на бедре и тремя розами в руке.
– Здравствуйте, Юлия, – сказал Ойген, снимая очки и протягивая мне цветы, – это Вам. Извините, прямо со службы.
– Спасибо, Ойген, – я вдохнула аромат роз, – мои любимые! Прямо со службы? Вы, наверное, голодны? Давайте, я вас накормлю, и потом поговорим о вашем сыне. Руки можно помыть там.
Костин папа удивлённо посмотрел на свои руки, безнадёжно вздохнул и пошёл в указанном мной направлении. Странно, но все мужчины-люди реагируют на предложение вымыть руки именно так. Наши мужчины это делают без напоминания. Впрочем, это мелочи.
– Очень вкусно, Юлия, – сказал Ойген, расправившись с лангетом по-карски с овощами, – даже лучше, чем в нашей столовой. Не делайте большими глаза, девушка! Нас кормят очень даже неплохо, а во время боевого дежурства нет блюд, которые мы не могли бы заказать. Но у Вас есть какая-то изюминка, Юлия. И во всём, что вы делаете.
– Спасибо, Ойген, – всегда приятно, когда тебя хвалят, да ещё с прямотой военного.
– Меня зовут Евгений, – бравый военный немного нервничал, – Ойген остался от детства, почему-то было модным коверкать свои имена, потом это стало моим открытым позывным.
– Очень приятно, Евгений! Хотите коньку? Да что я спрашиваю?! – махнув рукой, дала указание кухонному помощнику.
– Коньяк в кондитерской?! Почему бы и нет? – он ухватился за эту возможность потянуть время.
– Коньяк в бисквите такой же неотъемлемый элемент, как мука и вода, – сказала я, разливая напиток в большие бокалы, – он, кстати, тоже моего приготовления и с моих виноградников.
– Вы меня всё больше удивляете, Юлия! И вообще, как Вы появились в нашем городке, он даже преобразился. Не возражаете, если перейдём на «ты»?
– Нет, Евгений! – быстро согласилась я, – что ты решил с Костей?
– Да там давно всё решено. Костя сын военного и решения должен принимать сам, для этого он достаточно взрослый. Конечно, едет.
Да, намного взрослее, чем папе кажется, подумала я.
– Почему сын не пошёл дорогой отца и не стал военным? – спросила я.
– Потому, что папа выбрал неперспективную и умирающую профессию, – на лице подполковника мелькнула озабоченность вперемежку с досадой, – я сам отговорил сына.
– Что так? Войны закончились?
– Нет, идут без остановки, но людям там всё меньше места. Люди не успевают, не хватает широты обзора. Что говорить, я сам постоянно делаю выбор в пользу роботов, автоматов и программ, год от года заменяя ими людей! Когда я был лейтенантом, нас было человек тридцать, а сейчас только три человека. Остальные – роботы и автоматы. Они не устают, не делают глупых ошибок, не предают. Наверное, кто-то наверху уже рассматривает вопрос и о сокращении моей должности. Слышала, принят закон, разрешающий роботам категории ноль занимать должности в структуре Минобороны? Умом понимаю, но сердце говорит, что это неправильно.
Я не прерывала Евгения, вместо этого долила ему в бокал коньяка. Пока он говорил вещи, известные и несекретные. Разболтать он не сможет – я остановлю его. Но облегчить душу человеку надо.
– Ты замечательный собеседник, Юля, – подполковник сделал маленький глоток, – Представляешь, как у этих роботов: достаточно одного научить чему-нибудь или позволить ему научиться самому – и все остальные будут уметь делать то же самое. Все! И без потери времени! Как будто много лет корпели над книгами, повторяли формулы, отрабатывали навыки. Не корпели и не отрабатывали! Раз – и всё! И не подсиживают, делятся мыслями. Я как-то работал над системой универсального реактора, ну случается событие и он вырабатывает соответствующую реакцию. Так один из моих роботов сказал, что это тупиковый путь, надо, мол, не отвечать на вопросы, а задавать их, Не реагировать на проблемы, создаваемые противником, хотя и это важно, а создавать их ему. Мой реактор нужен для того, чтобы корректировать план нападения в зависимости от реакции противника. Да к тому же представил всё таким образом, что это я сам додумался, а он так – рядом стоял!
– Ну, я не думаю, что везде – «раз и всё знают и умеют» – наверное, есть и для них области, где надо корпеть и отрабатывать. Ты видишь в них врагов, Евгений?
– Всё сложнее, Юля, – подполковник посмотрел в окно и минуту сидел в таком положении, – один мой сослуживец, теперь уже бывший, сказал как-то, что работая с таким роботом, с удивлением заметил, что они ни разу не поссорились. У людей между собой бывают размолвки, даже ссоры – это нормально! Они не ссорились, всё было хорошо, а сослуживец чувствовал некоторый дискомфорт. Парадокс! Я думаю, что война и конфликт – естественное состояние человека, такое же, как любовь. А ещё он говорил, что пошёл бы с тем роботом в разведку. О том, что это был не человек, сослуживец узнал гораздо позже, месяца через три после его отъезда. Да он его и роботом-то назвал только один раз. Эксперимент по совместимости проводился. Такие вот дела, Юля. Мы делаем всё сами. Будто какой-то нечеловеческий ум составил план для нас и мы работаем согласно ему. Соревнуемся, кто лучше и быстрее план выполнит. Думаю, однажды меня переведут к новому месту службы, приедет кто-нибудь мне на замену, я буду передавать ему дела, объяснять, где, что, как и, возможно, так и не узнаю, кому дела передавал. Да, дела… Люди, которых называют лётчиками, не летают, моряки не ходят в море, космонавты не бывают в космосе, солдаты не бывают на поле сражения – все они сидят на земле и смотрят на компьютерные картины, большей частью даже не управляя, а просто контролируя работу сотен роботизированных дронов. Юля, выходи за меня замуж. Я давно об этом думал, наверное, с того момента, как тебя увидел…
Он говорил, а я слушала. Знала, что этим закончится сегодняшняя встреча. Ну почему я не простая человеческая женщина, которая, закрыв глаза, пошла бы за таким мужиком куда угодно, хоть в пропасть?! Почему я должна думать и анализировать, что будет с его сыном? А он говорил о наших будущих детях, что у него будет хорошая пенсия, а из меня получится отличная мама, и вообще всё будет хорошо. Зачем Костя сказал, что хочет жениться на мне? Может, поработать над его мозгами и вычистить юношеский бред?
– Мне кажется, что тебя любят все дети в нашем городке, а ты их, – продолжал Евгений без остановки, – ты вся такая домашняя, земная…
Конечно, я могу изобразить беременность, ДНК ребёнка будет соответствовать папе. Но я не хочу обманывать человека. И правду тоже не хочу говорить, от неё одни неприятности.
– Жень, – я положила свою руку на его, – давай отложим на годик решение. Мне предложили работу, завтра уезжаю из страны. Ты должен понимать, что это такое – интересная работа. А через год, если ты не передумаешь, поговорим, я пока не готова. У тебя хватит терпения дождаться одну вздорную особу?
Пора мне уже всерьёз и плотно заняться давним проектом «Эйфория». Залежался он сверх всякой меры. А там видно будет. Нулевики тоже не всё могут рассчитать, иногда лучше дать жизни самой решить, что делать с запутанным клубком – разрубить, распутать или бросить в дальний угол. Кондитерскую поручу Миле, она справится.
6
Костя с обнажённым торсом, выхваченный из темноты мощным прожектором, играл свой концерт «Кондитерская Крещендо» для гитары с синтезатором. Синтезатором управлял Вик. Одна девочка в зале, на которую Костя бросал время от времени взгляд, очень переживала. Она сцепила пальцы, держала их перед собой, слегка касаясь губами и чуть-чуть раскачиваясь в такт волнам музыки. По её лицу гуляла улыбка и можно догадаться, что никого, кроме Кости, девочке в жизни не надо.