ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ
Не помню для чего и зачем, но мне в тот обыкновенный и в то же время необыкновенный вечер надо было пораньше быть дома. Время года? Весна. Дороги очистились от наледи и снега. Но в лесу все ещё лежали и медленно таяли почерневшие сугробы. Днём земля по обыкновению оттаивала и расквашивалась, а к вечеру её сковывало легким морозцем. Вечерело.
Солнце клонилось к горизонту, и ветер становился более стылым и пронизывающим.
Я стою и голосую проносящимся мимо меня машинам. Стою с полчаса – никто не сажает.
Вижу, как со стороны Холмов выруливает грузовая машина. Это “ЗиЛ - 130”. И вижу, что в кабине, кроме водителя, пассажир. “Не возьмет”, - думаю я про себя, но на всякий случай взмахиваю рукой. Останавливается.
- В город возьмете?
- Садись!
Я усаживаюсь, и мы едем в Ноябрьск. Мне сначала показалось, но вскоре пришлось убедиться, что пассажир слегка поддат. Едем почти молча. Лишь изредка водитель и пассажир обмениваются короткими репликами.
- Николаич?
- Ась?
- А ты чего на знаке “Стоп” не остановился?
- Я?! Не остановился? Не может быть!
- Ну, ты артист!
- Ладно, подумаешь, не остановился – другой раз остановлюсь, - юморит Николаич. – Не заметили и ладно.
Три, расхлеснувшиеся средь таёжной дали, дороги и пост ГАИ - позади. Машина едет исключительно с крейсерской скоростью:
50-60 км/час. Короткое молчание. Я изредка взглядываю то на пассажира, то на водителя.
Это два разных человека по внешности, возрасту и… взглядам. Водитель возраста пожилого или к этому. Но видно, что он физически силен и духовно неунывающ и бодр.
Лицо чистое с тонкой и бледноватой кожей. По всей его крупной голове проходит
широкая пролысина. Толстые волосатые руки с большими чуть замазученными ладонями
уверенно держат баранку.
- Николаич, - снова заговаривает пассажир, - можно курнуть?
- Не-ет! – буквально взревел Николаич так, будто давно ждал от пассажира этого
неприятного и досадного для него вопроса.
- Да я окно открою… курить хочется, не знаю как…
- Нет! Сказал нет, значит, нет. Потерпишь. Скоро уж приедем. Вон, уж и трубы почти видно, - тряхнув головой, проговаривал неспешно Николаич.
Ехать таким темпом нам ещё долго и я думаю: “Как же он вытерпит без курева?” Мне это чувство и ощущение незнакомо, т.к. не курю. Вероятно, не курит и водитель. Но все же понимаю, что внутри у пассажира сейчас сущий чертополох. Организм требует никотина, как грудной ребенок плачем просит соску. Это тот момент, когда пьющий человек прохватил стакан, а добавить нечего. Жгучее нестерпимое желание пропустить ещё, удовлетворить зверька шевелящегося внутри, который так назойливо пищит и царапается. Сосет и лижет шершавым языком внутренности.
- Вот! – бери пример с меня, - разрывая молчание, произносит первые слова после недолгого молчания водитель. –Двадцать лет как пить бросил! А курить, так и совсем почти не куривал.
Он говорил громко и отрывисто, разрезая мощной ладонью воздух.
- …И не тянет нисколечко, - продолжал он. Враньё все это, что курить или пить тяжело бросить. Взял да и бросил – вот тебе и вся недолга!
Николаич мне определенно нравился. Его несгибаемые жизненные принципы и позиция в отношении наших самых злостных и ненавистных привязанностей таких, как табак и водка, - мне явно импонировали. Приятно было слышать их короткие, но интересные реплики. Насупленный и обиженный пассажир снова сидел молча, глядя в вечерний закат так изумительно и контрастно нависшем над таежной далью.
- Лучше б здоровье копил да баб трахал, - как удар грома средь ясного безмятежного дня прозвучали слова Николаича в адрес взгрустнувшего коллеги, от которых как мне показалось он даже немного вздрогнул. Водитель ехидно и нагловато засмеялся, превращаясь в моих глазах, в какого-то совершенно другого человека, и он, как мне показалось, подметив мой вопрошающий и обескураженный вазгляд, стрельнул окаянно по мне влажноватыми глазами, надменно прихихикнул и осклабился.
- Да пошли они все в, баню, эти бабы, - слабо и обидчиво промямлил меж тем пассажир. С одной пожил, с другой пожил – все одно и то же. Кроме денег им, похоже, ничего не надо.
- Не ска-жи-и, - протянул водитель. Это у тебя так сложилось или складывается, а других людей все по-другому. Как себя поставишь. Конечно, если курить да водку жрать так какая баба с тобой жить-то будет?
- Так что я не работаю что-ли? Кормлю, одеваю, обуваю – что еще надо?
- Надо чтоб ты ещё и человеком был.
Тут пассажир косо и недоверчиво посмотрел на водителя и продолжил: - Я уж и бил и хвалил… и чего только не делал – не идет жизнь и все!..
- Дурило! – чуть не взвопил водитель. – Не бить их надо, а словом учить! Сло-вом!
Понял? Будешь бить она на тебя еще больше озлится и в постели с тобой по-нормальному спать не будет. Вот… как я свою раз проучил! Кстати, то к слову о “слове”. Были мы как-то в одно лето у моей сестры в гостях. Баба-то моя так-то послушная покладистая, короче говоря, порядочная и в семье у нас лад. Мы тогда еще довольно молодые были и жили
с сестрой-то неподалёку друг от друга. На выходные, значит, приехали к ним. Моя с сестрой сдружилась, шушукаются. Я про себя думаю: вот и хорошо, вот и слава богу.
А сеструха-то возьми да и научи мою: Ты Пашке-то (это, значит, мне) деньги-то не давай.
Как зарплату получает – так сразу и забирай все. Оне лучше так-то сохраняться будут. Они, мужики, транжиры. Я вон, у своего как не выгребу на разу получку или аванс –
считай все - пропали денежки! Все пропьет да спустит. А он на меня и не обижается!
Трезвый наоборот хвалит, что я у него деньги взяла. Так и ты делай. Пашка-та у тебя хоть не больно пьющий, а все равно копеечку сбережёшь.
- Сравнила! меня и своего алкаша! – снова взвопил водитель и продолжил. -Отгостевали мы у них и уехали к себе домой. В понедельник мне в командировку ехать. Утром собрался; документы права в бумажник складываю, а денег то вижу в нем и нет. Что-то тут, думаю, не то. Промолчал. Ей не сказал ни слова. Деньги в загашнике
у меня другие были. Скрытно взял их, чтоб Глашка не видала. Я смекнул в чем дело!
Глашка провожает и все смотрит, смотрит на меня, ждет, когда я у ей деньги на дорогу попрошу. Поцеловались, порощались – я уехал. Ну, само-собой в командировке жил на свою заначку. А что? Чай не с голоду подыхать!. Через трое суток вертаюсь. Взошел домой – ничего не говорю, якобы, голодный, уставший, потрёпанный, невыспанный и молчаливый. Моя за мной. Глаза напуганные, взгляд острый, вижу, что не спала эти
ночи и готова вот-вот расплакаться.
- Как хоть ты, Паш, - наконец осмелилась спросить она меня.
- Да вот, - задумчиво, обескуражено, будто не понимая что с самим собой случилось, начал я. Пошли с напарником в столовую, хватился, а денег-то и нет. Не доходя вернулся в гостиницу, да так, не знаю как и прокувылялся эти три дня. Как собака голодный был.И не пойму: то ли вытащили, то ли сам потерял? Ну… да теперь поищи их.
Веришь! – нет! Зарявкала, упала на колени и стала просить прощения. Так насилу поднял её с пола. С тех пор даже деньги не пересчитывает. Во как! Словом, словом бабу
учить надо; а ты: я бил, я бил… Не мужик ты после этого.
А ты мужик? – возразил вдруг ему пассажир.
- Сиди не вякай, - отмахнулся Николаич.
- Николаич, будь добр, останови, по легкому хочу.
- Врешь ведь? а? Ну, хоть скажи что врешь? Ведь не по легкому ты хочешь, а покурить, - пробасил водитель.
- Да нет, правда, приспичило…
- Слабый ты, слабый. Вот бабы и не любят тебя за это.
- А тебя много любило?
- Ой! Сколько их через меня прошло! Поизменял я, конечно, своей сердечной, поизменял.
Солнечный, багряный отсвет все более сужался и таял, предвещая близкие сумерки, а за ними и непроглядную тихую ночь. Кому и что она предвестит и подарит? Любовь – не любовь. Уют домашнего очага или постылое прозябание? Скуку или веселье. Радость встречающих тебя детских глаз или их отсутствие? Вот и серая ворона, усевшаяся на лиственницу грустно и суетно вертела головой, разглядывая небольшого седенького человечка. Тот жадно курил, коротко прохаживаясь вдоль старенького грузовика. Из открытой кабины в морозную весеннюю стынь выплывала чья-то нарочитая брань. Впереди виднелись огни живущего своей жизнью города. Огонек окурка сверкнул в воздухе и погас. Машина тронулась. Вскоре все стихло. И небо обозначили первые звезды.
СЕРГЕЙ АНКУДИНОВ
Ноябрьск, ЯНАО.