Незабываемое

Валентина Судакова
       Не помню, как началась война- мне не было тогда и пяти лет. Только не стало почему- то в доме отца.
      - А где папа ? - приставала я ко всем, особенно к маме.
      - Папа воюет, - отвечала мама.
Что такое воюет, я не могла понять...

 
       Скоро я узнала, как плохо, когда очень хочется есть, а совсем нечего.Так и росла я с этим голодным до спазм желудком. Наверное, поэтому я никогда 
потом, когда еда уже была, не выбрасывала даже самый маленький кусочек хлеба, даже крошки. Потому что хлеб для меня навсегда остался радостью, подарком, самой жизнью.
       Из того голодного детства помню многое.
Однажды мы с мамой сидели в нашей крохотной и бедной комнатушке. Я до подробностей помню всю её обстановку и могу нарисовать, где что стояло.
Украшением комнаты был " ковёр " на стене у маминой кровати, из чёрных,
белых и голубых квадратов,нарисованных масляной краской. Рисовал папа. Ни у кого больше из наших соседей не было такого роскошного, как нам казалось, ковра, и всем он очень нравился...

       Вот, сидели мы с мамой в комнатушке. Нестерпимо хотелось есть. Я скулила, как собачонка, от голодных спазм в желудке, а по лицу мамы текли слёзы, потому что в доме не было ни крошки хлеба.Наконец, я не выдержала и попросила у мамы разрешения хлебнуть чуть- чуть хотя бы масла. Крошечный пузырёк с постным
маслом одиноко стоял в этажерке ( дореволюционной, кажется, доставшейся
маме от её тётушки) . Это всё, что у нас было из съестного.
       Глоток масла, да на сжавшийся от голода желудок... Как меня выворачи-
вало ! А чем ? ...Мама - пуще прежнего, в голос : " Ну, меня что ли ешь !! "
От этих слов заходилась я...

       А однажды мама варила суп. Как я догадалась, в нём был даже кусочек
мяса.От этого одуряющего запаха я и проснулась.Был двенадцатый час ночи.
Мама лежала на большом сундуке.Он был у нас и " кроватью" , и " столом", и
" шкафом" - в нём хранились документы и вся одежда и кое - какая обувка,
  главное, валенки,пересыпанные нафталином.
       Тихонько, чтобы не услышала мама, подкралась я к кастрюле, приподняла крышку и стала с наслаждением вдыхать аромат супа...
Наутро мама печалилась соседке : " Заболела дочка лунной болезнью ( так тогда называли сомнамбулизм ) , ночью бродила по комнате, суп нюхала.
Глаза открыты, а ведь спит, вроде ".

       Да не спала я - просто ошалела от такой роскоши - запаха мясного бульона.
Мяса там было с ноготок. Где только мама достала его ?
       В общем, главное, что запомнилось мне от той жизни - постоянный, изну-
ряющий голод да мамины предупреждения далеко от дома не уходить, с чужими людьми не разговаривать.
Были, по страшным слухам, случаи каннибализма, людоедства, как тогда называлось это.Кто - то спасался то ли воробьями, то ли голубями и тощими кошками. Нет, на нашем столе их не было. Только не пойму я, откуда мама взяла тот крохотный кусочек мяса, ведь в магазине по карточкам давали только чёрный хлеб.


                ***

       Наш посёлок назывался, как и сейчас, Новым. Здесь жили те, кто работал
на цементном заводе " Большевик ".  До него минут десять пешком под горку и по длинному деревянному мосту на высоких, деревянных же,  столбах.   Склоны гор постоянно сыпались и оседали, потому мост- с перилами даже - и возвели на столбах, чтобы порода не попадала на мост.Интересно было и даже как - то празднично  шагать по нему,  словно по бульвару в большом городе.
       Параллельно мосту шла постоянно пыльная, а в дождь непролазная от грязи ухабистая дорога. А вдоль неё-ряд одноэтажных деревянных домов, в 
которых жили цементники. Задыхались от пыли и на работе и после неё в 
своих жалких комнатушках, расположенных к заводу ближе некуда.Дорога вела дальше в гору, на то место, которое называлось " Двенадцать ветров".  До самого города( Вольска )  тянулась улица Цементников. Вдоль всей, с обеих сторон,деревянные дома вольчан и заводы :  известковый  , " Металлист " ,пивзавод...


                ***

       Отцы воевали, а матери пропадали днём и ночью на своём родном 
 " Большевике " : кто на карьере - вагонетки с меловой породой катал, кто в помольном цехе, кто в шиферном, как моя мама. Я любила туда ходить,
( разрешалось ) , потому что или мама , или кто - нибудь угостит крохотным
кусочком хлеба. Взрослые сами недоедали, а нам, синим, с тёмными кругами
вокруг глаз и тоненьким, как стебелёчки, ребятишкам наровили что - то дать
пожевать.Каким же вкусным казался нам даже чёрствый кусочек чёрного хлеба !


                ***

       Посёлок наш, Новый, узкой лентой притулился между Волгой и горами.
По - настоящему - то это были не горы, а как я потом узнала в школе, это была Приволжская  возвышенность. На её склонах и сияли, как тогда казалось нам, от земли и до неба,  ослепительно белые котлованы - карьеры, в которых
добывали породу - мел и опоку. Было необыкновенно красиво: белые - белые горы и
синее - синее небо ! Через этот карьер, чтобы сократить окружной путь, мы с мамой
ходили то ли в сад, то ли в огород. Он был где - то далеко, за горами. Надо было пересечь карьер, взобраться по отвесной, бесконечно длинной лестнице на
 склоне его  от подножия до " самого неба " , потом долго идти по высокой
 степи, пересекая балки, овраги, возвышения и низины. Наверное , поэтому я ув-
леклась потом, в студенчестве, туризмом. А тогда  просто надо было идти, идти,
идти. Так долго ! Зато то ли в саду, то ли в огороде росло что - то съедобное.


                ***

       Помню, как- то мы пришли сюда с моей подружкой Веркой Новиковой. 
Одни. Видим, у соседей, почти на тропе между нашими " делянками" лежат
несколько яблок. Кругом - никого.
      - Может, возьмём , всё равно валяются и сгниют ? - спросила Верка.
Повертев головами и убедившись, что никто нас не " ущучит " ,мы решили - 
возьмём.  И хоть яблоки можно было просто взять, мы припали к земле и 
по - змеиному поползли к нестерпимо  желанному лакомству...А потом, тараща
глаза, смотрели друг на друга : " Никто не видел ? Смотри, не проговорись 
матери, даст взбучку ", - предупредила Верка...Какими сладкими были эти кислые, недозрелые яблоки!


                ***

       Наш цементный завод " Большевик " выпускал знаменитый и очень качественный цемент,известный всей стране. Наверное, " Большевик " был
стратегическим объектом, потому что время от времени появлялись на заводе
какие - то важные дяди в длинных прямых серых то ли пальто,то ли плащах
и чёрных шляпах.
       Один из них, то ли Микоян, то ли Каганович  ( это я потом узнала
эти имена, а тогда они мне ни о чём не говорили - просто важные и улыба-
ющиеся дяди ) даже погладил меня по голове. Каким - то образом я оказалась
 среди рабочих, встречающих их.  Я же часто забегала к маме на работу. Нет,
ничем не угостил, просто погладил и сказал : " Какая красивая девочка ",- я
 остолбенела от похвалы такого важного дяди. Наверное, ему понравились мои
 кудряшки - завитушки, я была самая кудрявая и чернявая из всех поселковых ребятишек.


                ***

       С подружкой Веркой у нас всегда что - нибудь случалось. Она была
такая же тощая, как и я, да и как все поселковые дети. Только ростом
повыше и волосы у неё были прямые и жидкие,не то что у меня,  пуделя
и цыганки.Как - то Верка показала мне спичечный коробок.Там был какой -то
фиолетовый порошок. Я сразу подумала : может, это такой цветной сахар ?
Сахара мы тогда почти не видели.
      - Закрой глаза, открой рот, - сказала Верка, - шире ! Скорее ! " - и сыпанула мне всё на язык .Оказывается,она утянула коробок из материных при-
пряток. В нём был семейный запас марганцовки.То ли пошутила и хотела рас-
смешить, то ли не знала...

       Кто меня тащил на плече в больницу, мама или старшая сестра Тая - не
помню. Перекинули, как мешок,  через плечо ( так легче бежать ) и бежали то
ли они обе или кто- то из них, задыхаясь. Изо рта у меня текла густая фиолето-
вая слюна.Было очень больно в горле, язык онемел. До больницы- с километр,
а то и больше...Промывали мой желудок водой долго и мучительно.
Выжила, однако.


                ***

       А однажды мы с Веркой пошли " в горы" . Там был такой крутой склон,
прокатанный нашими попками до самого низа - метров 200 полупесчаная
дорожка сверху вниз. Эх и здорово было  мчаться по ней, вздрыгивая, как на 
коне, ногами и подгребая, словно на воде, руками !
Покатались мы - и домой.
       Вдруг мужика увидели. Не очень близко, но и не так уж далеко, потому
что видели, как он поманил нас пальцем, подойдите, мол,ко мне.
       Тут мы вспомнили, как матери строго - настрого не велели нам уходить
далеко от дома.К тому же, показалось нам обеим, что у него на плече ружьё.
Не сговариваясь, мы дали такого стрекача, что просто немыслимо представить,
откуда у нас, таких худосочных, взялись силы.
       Бежали по узкой тропе, уходящей вниз. Справа - крутой обрыв, слева -
всхолмлённая земля, овраги и страшный дядька с ружьём, который почему - то
не стрелял. Я бежала впереди. Мои пятки, кажется, доставали то до ушей, то
до " загривка ". Верка всё это видела, но смеяться было некогда, да и в тот
момент было не до смеха...Это потом она шестьдесят лет хохотала, вспоминая
наш олимпийский рекорд.
Еле живыми, вконец испуганными, на последнем дыхании вбежали мы в посёлок.
Опять таращили глаза друг на друга, сговариваясь так, чтоб не проговориться
ни о чём матерям. Отлупят. Меня лупили редко, а вот Верку мать, тётя Валя Новикова, муштровала старательно.И рукой, и плёткой.Так заведено было тогда
воспитывать детей.


                ***

       Меня мать отходила лишь однажды. Зато постаралась. Чтоб не корёжи-
лась, объяснила. А дело было вот в чём. Хвастались мы, ребятня, друг пе-
ред другом, кто сумеет, сидя на полу, ногу за голову закинуть. А чтоб нас не
видел никто, в сараях прятались. Я закинула правую - получилось. Потом левую.
       Верка глаза вытаращила от удивления : у неё и одной ногой не получа-
лось. А у меня каким - то непонятным образом ноги заклинило.
Катаюсь я по полу каракатицей, а ничего поделать не могу. Верка от испуга не догадалась мне помочь, а побежала за тётей Паней, моей матерью.
       Не помню, чем она меня " воспитывала " , плёткой или хворостиной,
но ноги у меня расцепились. " Не корёжься, бесстыдница ", - пояснила мать,
покидая наш " спортзал ".
       Чего так лупили нас матери ? Наверное, очень уставали на заводе и у
них просто не было ни сил, ни времени заниматься долгими объяснениями- 
разъяснениями. А с лупцовкой мы мигом всё понимали.


                ***

       Помню, однажды как - то ненадолго вдруг в доме появился и снова
исчез отец. Впрочем, какой дом - просто деревянный барак в два этажа по
восемь семей в каждом подъезде- по одной комнатушке на семью и общие
кухня и чулан. По согласованию делили так : кому - то в полное распоряжение
кухня ( в каждой комнатке была печка, которую топили дровами ) , кому - то
чулан. Получалось вроде как по два помещения на семью.

       Ну, вот, появился как - то совсем мимолётно отец. Куда- то перебра-
сывали солдат вверх по Волге, вот он и заскочил. От Волги мы жили недалеко...
Накануне, словно чуяло моё детское сердечко, я всё буквально " вылизала" в
нашей комнатушке, отдраила песком некрашеные полы. " Папа придёт ",- сказа-
ла. Мать опять подумала, что со мной не всё в порядке...А ведь пришёл, вер - нее, забежал обнять жену и детей...


                ***

       Жизнь в посёлке шла в каком - то надрыве и изнурительном ожидании,
 беспокойстве, страхе. И как не странно - любопытстве: немцы - какие они ?
Немцы были под Сталинградом. Все говорили об этом, их самолёты показыва -
лись уже у Саратова- совсем близко от нас, километрах в 180, но тогда этот километраж никто не знал. Беспокоили слухи - близко. Население рыло окопы,    стало очень тревожно. Но Бог миловал нас : немцев мы увидели только в каче-
стве пленных. О ! Как много их было и в нашем посёлке, и в соседнем, с дру-
гой стороны завода "Большевик "...


                ***

       Но сначала была Победа !!! В моей памяти она осталась каким - то
истошным праздником : однажды посёлок проснулся рано утром от
невообразимого шума и криков. Все выскочили на улицу. В чём дело ? Кто взбудоражил всех ?
Кричали все : " Война кончилась !! Победа !!"
Смех, слёзы, истерические рыдания, объятия. Люди, прямо в исподнем, пля -
сали, прыгали у своих домов, забирались на крыши сараев, дубасили, чем попа-
ло, по тазам и кастрюлям. С ума словно сошли, умом тронулись от радости,
кричали до хрипоты : " Приедут родненькие скоро! " - обнимались одни.
"Не дождались Победы наши ! "- рыдали те, кто получил, как тётя Валя Но -
викова, мать Верки, похоронки или известия "без вести пропал".


                ***

       А вскоре появились и они - немцы. Каждое утро серой, молчаливой,
безликой массой тянулись они к заводским воротам." Немцев гонят ",  - го-
ворили мы шёпотом, поворачивая головы направо,в сторону Волги.А  налево
была их дорога,по которой они тянулись на завод, и наша дорога в школу.
Так что мы разглядывали их, шагая по щиколотки в цементе на нашем пути.
Цемент мягкий,  шёлковый на ощупь.Когда было тепло, мы разувались- - берег-
ли обувь, по большей части сшитую нашими матерями, - брезентовые тапочки...

       По бокам колонны - охранники с собаками.Со времени мы пригляделись
к ним и даже стали их жалеть- отдавали им что - нибудь съедобное. Охранни-
ки разрешали.
       Много немцев умерло  от холода и голода. Зимы тогда были очень хо-
лодными. Тётя Валя Новикова работала на конном дворе извозчиком, целыми
подводами увозила умерших немцев "в горы " , за карьер.  Там их хоронили 
на самом высоком в посёлках месте. Оттуда души пришельцев видели,
наверное, свою Германию. И Волгу, которой они так мечтали завладеть...

       Самые смелые и дошлые поселковые ребятишки и много лет спустя
наведывались на эти немецкие кладбища и всегда находили там что - нибудь интересное : пуговицы, пряжки, губные гармошки, фотокарточки. Не знаю,
как это всё появлялось на поверхности земли, может, размывалось дождями.
       Теперь этих кладбищ давно нет - карьер поглотил, но все старожилы
знали, где они были...


                ***

       Однажды мама принесла с работы какие - то очень красивые ярко - го-
лубые таблетки. В то время я сильно страдала от малярийных приступов,
которые доконали меня. Эти продолговатые " камешки" дал ей один немец,
работавший с ней в шиферном цехе. Вернее, он был не немец, а румын.
Высокий,  красивый. Может, я была похожа на его дочку и он меня пожалел, 
а, может, мама обменяла их на кусок своего хлеба. Эти таблетки  спасли
меня от малярии навсегда.


                ***

       Отец вернулся с войны с руками - ногами. Какое счастье !  Только
голова была в шрамах и мучили его потом всю жизнь страшные приступы
головной боли - по полу катался, схватившись обеими руками за голову.
       Но всё равно мы были счастливы : ведь папа вернулся с войны живым!
Вскоре появилась на свет моя младшая сестрёнка. И у всех, кто пришёл с
войны, рождались дети. Жизнь брала своё. И хотя она по- прежнему была
трудной и впроголодь,жить стало веселее и интереснее...
       Но это уже другие воспоминания.