Лёня слышал уже от Скороходова, что юная чета из их компании вот-вот собирается на выставку в клубе художников «Новые паруса», и очень от одного из этих художников прётся. Лёне было любопытно, но одному - лениво, ибо клуб этот находился где-то у Сарумана на куличках. Притом же всем коллегам было давно известно, что у Скороходова плохие отношения со временем, а у Лёни – с пространством. Скороходов – завсегдатай культурных мероприятий - на сей раз проявил скептицизм по неким вкусовым соображениям и в «Новые паруса» дуть не захотел. Петя при последнем телефонном разговоре вообще о выставке не упомянул. Лёню эта невинная хитрость позабавила. Впрочем, при всём своём легкомыслии он не был лишён деликатности; решил не докапываться и молодым не мешать.
Обмен задумчивыми любезностями с Дашей (по поводу стихов) шёл своим чередом – исключительно с использованием кириллицы. Так уж ведётся у людей пишущих, особенно если некоторые из них ещё и молчаливы.
После очередного раунда переписки от Даши пришла СМС: «Мы с Петей завтра идём на выставку в «Новые паруса». Можно было бы встретиться у метро часа в 2 и сходить вместе».
Лёня ещё раз рассмеялся: однако, старинный жанр повести в письмах ещё не сдох!.. И согласился с удовольствием.
Дальше пошли непонятки – по крайней мере, с Лёниной точки зрения.
Назавтра он был у входа метро как штык и телеграфировал об этом Даше. «Я чуть опаздываю, - ответила она, - ты свяжись пока с Петей». Лёня, горя не зная, позвонил Пете.
- Я сегодня не приду, - ответил тот стальным голосом.
- А что случилось? – встревожился товарищ по цеху; больно на Петю это было не похоже. – Заболел? Или дома чего стряслось?
- Нет, - ответил Петя загадочно-односложно. – Я тебе сейчас объясню, как идти.
И начал он объяснять, и было это через правую ногу за левое ухо, хотя и вполне правдиво. Лёню, чтоб тот куда-нибудь дорогу нашёл, по жизни надо было снабжать серией рисунков с приложением конспекта устной лекции. Стоя с мобильником напротив пучка гудящих автомобильных развязок, он теперь совершенно потерялся. Но не прекословил, ибо сразу решил, что всё бесполезно. Между этими автострадами он будет блуждать кругами целую вечность, к открытию выставки не успеет, к закрытию клуба – тоже вряд ли. Одним словом, вечер удался…
Но добросовестный Петя всё не унимался и продолжал объяснять что-то, и ждал понимания и подтверждения. Лёня растерянно кивал, забывая о том, что услышан в этом случае не будет. Сам он был ещё и малость туговат на ухо (тоже источник любви к кириллице!), а мимо то и дело неслись грузовики.
Наконец Петя закончил, и Лёня побрёл, практически - куда глаза глядят.
Но в мире много удивительного. То ли чутьё, то ли обрывки Петиных речей привели его к «Новым парусам», каковые паруса и были изображены на выступающем длинном козырьке кирпичной пятиэтажки. Живописно-пёстрый облик народа, курившего у дверей, окончательно развеял сомнения.
Прогулка от метро всё же изрядно дала ему по мозгам, которые ему всегда отшибало при шлянии в промышленных, наполовину складских районах, набитых гигантскими эстакадами. Странное Петино поведение тоже не добавило ясности голове. На выставку он вошёл в лёгкой рассеянности и был сильно ошарашен, обнаружив прямо перед собой, на ближайшей стене, свой собственный портрет в окружении неких цветных композиций.
Ему потребовалось некоторое внутреннее напряжение, чтобы понять: картина была написана на зеркале, центр которого оставался свободным от красок.
Он медленно пошёл по залу.
Ещё несколько опытов с зеркалами. Картины с парадоксальными совмещениями разных плоскостей. Изображения окон из одной эпохи в другую, дверей с разбалансированными контурами.
Красивый рыжебородый мужчина лет шестидесяти с живым взором размахивал руками и говорил, волнуясь:
- Сейчас вы пройдёте, посмотрите, ну так – по первому разу. И потом, минут через пятнадцать, садитесь на скамейки по краям. Я всё вам расскажу, что вот это всё такое, как, и почему я к этому пришёл! Всего-то я сейчас даже не расскажу, но хотя бы вкратце, в общих чертах. Потому что здесь нужны некоторые пояснения.
Лёня рассматривал, не торопясь. Люди постепенно тянулись к длинным скамейкам. Он тоже присел на край одной из скамей. Огляделся; Даши не было.
Она появилась в дверном проёме зала минут пять спустя. Завидев его, просто и радушно поздоровалась. Прошла вдоль стен и тихо села на край соседней скамейки. Отчего-то сробев, он не решился на этот раз даже пожать ей руку по-товарищески, как принято было в их кругу в соответствии с феминистскими обычаями.
- Слушай, а что такое с Петей? Почему он не придёт? Что за заскок у него?
- Петя скоро придёт.
- Ох, ну сла-ава Богу! А то я уж не мог понять, в чём дело.
Художник ещё медлил со своим выступлением, а Петя и в самом деле скоро пришёл. Мрачно кивнул Даше и Лёне, что-то буркнул под нос и уселся позади них, на скамье второго ряда, постаравшись сесть к ним боком и отвернуться.
- Как дела, Петь? – спросил Лёня.
- Отлично, - зло ответил тот.
- Да что с тобой сегодня? Какая муха тебя укусила? – До Лёни, как до жирафа, дошло уже примерно, в чём дело. Но он не любил молчанку. Ему казалось нелепым на пустом месте начинать доказывать, что он не верблюд, а всего лишь жираф.
В этот момент Лёня, желая повернуться в сторону Даши, завидел краем глаза Ваню Корягина. Тот с неожиданной для его солидности прытью нёсся к приятелям, широко распахнув объятия, и едва по дороге какого-то солидного косматого живописца. На Ванином лице сияла улыбка:
- Привет, ребята! Вы тоже здесь?.. Как здорово, что мы в таких хороших местах встречаемся!
- Ну, Земля круглая, - угрюмо пожал плечами Петя.
Лёня глянул на него с досадой и тревогой, Даша – со скорбью, Ваня – с лёгким изумлением.