Байкал не был охотничьей собакой в полном смысле этого слова. Хозяин, местный пчеловод, не натаскивал его специально, но никогда не отказывал друзьям, которые просили:
— Данилыч! Одолжи Байкала на денёк! На кабана иду…
Или:
— На сохатого лицензию взял. Моей бы лайке в подмогу…
Илья Данилович требовал лишь одно:
— Побожись, что сбережёшь собаку…
— Вот те крест!
— Смотри! Он у меня колымских кровей, не расплатишься!
А сберечь «колымку» было не просто. Пёс так яростно шёл на зверя, таким лаем заливался в полуметре от острых рогов и свирепых клыков, что запросто мог стать жертвой, но отскакивал вовремя...
Это на охоте. Остальное время Байкал зорко стережёт пасеку, дом, птичий двор, где любят похаживать хорьки и ласки… Этих сторож душит сам, а лает в исключительных случаях: на медведя или тигра. Разбуженный голосом друга, старик идёт на помощь. Не убивает зверя (избави Бог!), но его ружьё двенадцатого калибра так гулко сотрясает ночную тишину, что хищник надолго забывает сюда дорогу.
Сегодня хозяин проснулся рано, ещё не рассвело. Но, как только включил свет, за окном гавкнул верный Байкал. Дал понять: вижу, дескать. Доброе утро, хозяин!
На кухне у плиты возилась Дуняша. Старик нахмурился:
— Врач тебе что велел?.. Спать вволю, как душа позволит!..
— Это в обычные дни, — виновато улыбнулась жена. — А сегодня мы внучку встречаем!
Дед нарочно принял беспечный вид:
— Эка невидаль?.. У нас их пятеро!
Бабка ахнула от изумления:
— Ах ты бессовестный! Жанка первая вышла замуж! Кто тебе правнука подарит, ежели не она?
Илья широко улыбнулся:
— Шучу я! Сам жду не дождусь нашу красавицу!
Стариков тоже звали на свадьбу, но хворая бабка отказалась наотрез, а он куда же без неё? Послали молодым конверт с деньгами и большую банку мёда: чтобы жизнь была сладкой. Но сразу же после свадьбы Жанна позвонила и заявила категорически, что сами приедут к ним в ближайшую субботу:
— Всей свадьбой нагрянем!
— Господи! Да где же мы вас разместим? — ахнула Дуняша.
— На сеновале, бабуля!
Трубку взял дед.
— Приезжайте всем табором, внученька. В тесноте да не в обиде!
Даже в прежние времена, когда жили всей семьёй: и трое детей, и тёща, хватала места всем. Спали и в главной избе — на кроватях, на русской печке, и в мастерской, где пчеловод плёл из камыша утеплительные маты… На них, шуршащих, мягких, хозяин и сам любил вздремнуть, и гостей мог уложить добрый десяток!
— Какой табор, дед? Со стороны жениха будут трое-четверо, остальные наши все… Одно прошу: чтобы лодка была и костёр возле озера!
— Непременно, моя ласточка!
— Тебе будет с кем поговорить, дедуля. Писателя привезём, коллегу твоего…
— Что за писатель?
— Увидишь! — и трубку положила, хитрюшка.
В своё время, когда пасека была лесхозной, а Илья Данилович считался одним из лучших пчеловодом края, приехал к нему журналист — болтун, хвастун, любитель выпить…
— Я поживу у тебя, Данилыч?
— Да Бога ради!
— Книжное издательство просило… Оно меня ценит!
Журналист спал в мастерской, рыбачил на озере, помогал хозяину мёд качать, рои сажать, парился в бане, пил медовуху, и всё выпытывал, выпытывал у Данилыча его секреты: про пчёл, про мёд, про жизнь лесную пасечную.…
Потом он пропал до осени, а когда нагрянул вновь, привёз книжку —«Город Улей и его обитатели». Сверху над цветным рисунком пасеки были указаны два автора: журналист и пчеловод.
— А это зачем? — нахмурился Илья, ткнув пальцем в свою фамилию.
— Как зачем?! Мы работали вместе? Вместе. Значит, соавторы! — рассмеялся журналист и беспечно махнул рукой: — Медовуха есть?.. Наливай, коллега!
Весёлая детская книжка разошлась по всем библиотекам края, об ней писали в газетах, её читали по радио… С тех пор друзья Данилыча — лесники, рыбаки, пчеловоды, охотники — иначе, как «писатель» его не звали.
Жанна с малых лет любила книжку деда, гордилась им и вот теперь везёт какого то «коллегу».
К приезду «табора» начали готовиться заранее. Первым делом перетряхнули на солнышке все перины, подушки, одеяла… Байкал вертелся рядом и пытался ухватить перину зубами, но бабка гнала его прочь. Мужу поясняла:
— Это молодым не грех поваляться на сеновале, а сватов разве можно положить в сеннике?!
Когда горницу прибирали, спросила с сомнением:
— А как с иконой быть, Илюша? Ею в нашем роду всех молодых благословляли. Помнишь?
— Как же!
Икону благоверного князя Александра Невского привёз с родимой Волги ещё прадед его Дуняши — вахмистр Отдельного корпуса пограничной стражи... Позже икону пришлось прятать в сундуке, но перед свадьбой её неизменно доставали вновь.
— Нас с тобой до свадьбы благословляли, а они уже расписаны, — вздыхала жена. — Как быть?..
Данилыч к вере относился уважительно, но церковных тонкостей не знал. Но свято ценил здравым смыслом, который его никогда не подводил.
— По-моему, не обидится Александр Ярославич. Хуже, ежели мы его вообще не вспомним в такой день… Благословляй, Евдокия Кузьминична!
Пасека раскинулась на краю леса, а если спуститься по тропке вниз, то выйдешь на широкую луговину с изобилием трав и озеро, которое в эту рань было укрыто белым пологом тумана.
Верный пёс трусил за хозяином след в след, но не скулил от радости, как городской холёный шпиц, которого вывели погулять. За ночь Байкал сам набегал столько, что скорее он вывел на прогулку хозяина…
Первое, куда зашёл человек, а пёс остался снаружи, была баня. Накануне хозяин возился в ней долго: таскал воду из озера, рубил дрова, готовил веники… Сегодня осталось спичкой чиркнуть, что он и сделал. Печка затрещала, ожила, из трубы повалил густой дым.
Хозяин вышел сам и вынес из предбанника ведро комбикорма. Байкал даже гавкнул от радости. Комбикорм предшествовал рыбалке, а она — множеству приятных ощущений. Поэтому к хозяйской лодке он подбежал первым.
— Что? Порыбачить захотелось? — усмехнулся хозяин. — Ну садись, душа морская!
Байкал вспрыгнул в плоскодонку и уверенно разлёгся у неё на носу. Свой собственный нос он опустил до самой воды, заглядывал в неё, вдыхал озёрный аромат — блаженствовал!
Хозяин сел на корму, начал неторопливо и нежно грести — ни шума, ни всплеска… Внизу, между камышами, кувшинками и прочей водной зеленью время от времени проплывали рыбины… Пёс провожал их жадным взглядом: ну вот же она, хозяин! Лови!
Даже хвост его участвовал в воображаемой рыбалке: сворачивался кольцом, замирал, бил себя по спине... Но ни рычать, ни лаять не мог себе позволить умный пёс: рыбалка — дело молчаливое.
А хозяин достиг своей цели и вот уже выбирает из воды очередную крылатку. Золотистые лини, лещи, караси падают на дно лодки, выгибаются, плещутся в мокрой жиже… Байкал наблюдает молча. Когда-то, будучи молодым и глупым, он попытался коснуться лапой метровой щуки… Его визг слышали на том берегу озера!
Но вот хозяин вернул крылатку на место и теперь разбрасывает в воду комбикорм. Рыбья молодь жадно набрасывается на эту «манну небесную», которую сыплет им сверху седовласый «бог».
— Жизнь продолжается! — говорит он с улыбкой.
«Табор» явился ближе к обеду. Солнце светило вовсю, когда раздались из леса автомобильные гудки, показались легковые машины и, продолжая гудеть, остановились возле дома. Байкал от страха спрятался под крыльцо, а хозяева, одетые во всё праздничное, вышли встречать молодожёнов. И они явились — красивый, как греческие боги!
Жанна была в джинсовом костюме, но на голове фата, на пальце кольцо — не придерёшься! Рядом юный супруг — коротко стриженный, тоже в чём-то спортивно-праздничном.
Внучка бросилась к старикам целоваться.
— Дедуля, бабуленька! Знакомьтесь: мой муж Виталий. Спортсмен, аспирант…
— Скажи ещё «комсомолец и просто красавец!», — хмуро добавил новобрачный, и от того, что припомнил он любимую комедию их молодости, старикам понравился сразу.
— Очень рады… Совет да любовь! — сказал Илья Данилович и протянул внучке огромный букет осенних цветов.
Бабка подняла икону:
— Пусть благословит он вас на жизнь долгую, счастливую!
Молодожёны перекрестились, поцеловали князя, за ними приезжие: родители жениха, его дед — белобородый старец лет под восемьдесят. Он вгляделся в икону и громко произнёс:
— А князь сказал: «Не в силе Бог, но в правде!».
Ему ли эту мудрость не принять
И эту правду ни ему ли знать,
Когда вся жизнь — в гонениях и травле!
Ему ли не понять «Не в силе Бог!».
…И Он услышал — тот, кто всех сильнее,
Но нет, не лёд Он сделал голубее,
А силой духа русичам помог!
Поэту хлопали. Внучка напомнила пчеловоду:
— Я тебе говорила, дед? Андрей Захарович профессор, он пишет книги.
Бородач отмахнулся:
— Книги — это громко сказано, милая. Скорее новеллы, эссе. Но сегодня я приехал порыбачить! Баста!
Илья Данилович поддержал сверстника:
— Предлагаю по бокалу нашей медовой, за знакомство, и каждый займётся своим. Рыбалка, баня, грибы, орехи — кому что нравится… А праздничный стол будет вечером: на озере, у костра… Правильно, внучка?
— Всё верно, дед!
Байкал, увидев сыновей и внуков хозяина, тут же выбрался из-под крыльца, всех любовно облаял, всех облизал, и вообще делал вид, будто никто и не думал пугаться этих дурацких машин. Вместе с хозяином он провожал молодых до лодки, показывал дамам грибные места, а мужчинам — навес, где надо резать барашка для шашлыка…...
А потом они пошли туда, где белобородый старик ловил окуней.
— Ты с попутчиком, сват? — обрадовался профессор, увидев хозяина и его собаку. — Лайка? Универсальная порода наших мест!
Хозяин кивнул, соглашаясь:
— Охотник, сторож, рыбак… И попросту мой товарищ неразлучный!
Приезжий подсёк очередного окуня, вытащил его и неожиданно спросил:
— В Японии не бывал, Илья Данилович?
— Не довелось, к сожалению. А жалею. Тут ведь рядом…
— А я ещё аспирантом… Учил японский, жил в Нагасаки… Ты слышал про 26 Бакинских Комисаров, сват?
— Конечно!
— А у них есть памятник 26-ти распятым христианам... Первый порт, где высаживались европейцы, первая торговля с ними, первые приверженцы Христа — это всё Нагасаки!
Голос у белобородого зазвенел.
— Даже если ты воюешь с ними, всё равно: христианам стыдно этого не знать! Могли бы пожалеть японскую Голгофу! — Он в сердцах вытащил удочку, пропало желание рыбачить. — Я тебе больше скажу, Илья. Второй после Хиросимы должна была стать не Нагасаки — Кокура!
Пчеловод недоверчиво хмыкнул:
— Впервые слышу, Андрей…
Профессор пояснил:
— В городе Кокура был большой арсенал императорской армии, его и хотели уничтожить американцы… Но густая облачность не позволила произвести прицельное бомбометание. Лётчик трижды выходил на цель, потратил массу горючего — всё напрасно! И тогда он взял курс на Нагасаки…
Илья припомнил:
— «Малыш», «Толстяк»… Мы учили на сержантских курсах.
Профессор усмехнулся:
— Сейчас я скажу такое, чему нигде не учат, сват. — Он погладил Байкала по голове. — Старик-японец мне рассказывал, что за минуту до взрыва свора собак неслась прочь из города!
Байкал был типичной лайкой — из тех, которые смело идут на медведя, но терпят хозяйского внука, который больно дёргает их за уши. В присутствии хозяина пёс позволил гладить себя даже постороннему. К тому же (с этим редко встречалась колымка) хозяин сам с большим почтением относится к этому белобородому старцу. Вот и сейчас он смотрел на него почти изумлённо:
— Ты хочешь сказать?..
— Да! Собаки обладают тончайшим инстинктом самосохранения. Они могли перехватить флюиды смерти, которые нёс с собой американский Боинг!
Данилыч поёжился:
— Ты так говоришь, сват, что мурашки по коже! Я этого ничего не знал.
— Многие не знали. Я хотел написать книгу о Нагасаки — мне разрешили брошюру для служебного пользования. О собаках в ней вообще ни слова. В ту пору это считалось мистикой.
— И что же? Спаслись они — эти собаки?
Профессор пожал плечами:
— Старик говорил, что они скрылись в лесу… Но больше их никто не видел. Одичали, наверное.
Какое-то время старики сидели молча, размышляя. В 1945 они были мальчишками, но помнили этот победный, этот трагический год.
— Я до сих пор не могу понять, сват, — сказал хозяин. — В том году создали ООН… И разместили не где-нибудь в Швейцарии, а в Штатах. В стране первой атомной бомбы!
Белобородый усмехнулся.
— Верно мыслишь, сержант! Главная цель ООН — быть арбитром, разводить воюющее стороны. Так?
— Ну так, да…
— А какой ты арбитр, если война для тебя — мать родна? — Профессор поднял палец. — Тут нужна страна, которая в центре воюющей Европы сама не воюет уже лет двести, со времён Наполеона! А воюющим странам служит посредником. США-Куба, Англия-Аргентина, Карабах, Кипр — все через неё!
— А Красный Крест? — напомнил Илья.
— Сейчас и Зелёный тоже, — подтвердил Андрей. — Совет по правам человека — он тоже заседает в Женеве!
Со стороны костра послышался удар железом по наковальне. Вскочил на ноги и гавкнул Байкал. Хозяин пояснил:
— Ужин готов! Пойдём к столу, сват?
Насчёт ужина профессор ничего не сказал, но Байкала похвалил, потрепал ему голову:
— Хорошая реакция у твоей собаки!.. В Нагасаки могла спастись!
Костёр на берегу тем ярче, чем ниже садится солнце. Оно опустилось за кромку леса, и всё потемнело вокруг, но в свете костра был хорошо виден дубовый стол, украшенный букетами цветов, бутылями спиртного, изящным фарфором, который не пожалела хозяйка для дорогих гостей.
Они увидели стариков и бурно приветствовали их.
— Первое слово хозяину!
Илья дождался тишины и сказал:
— В древности мёд и свадьба были неразлучны. Рождалось дитя — ставили бочку мёда. Его так и называли: «ставленый». Мы с Дуняшей добавляем хмель ядрёный, изюм мочёный, но всё остальное как в старину. Родилась Жанна — поставили, вышла замуж — пьём!.. Ну? За молодых?!
Все содвинули бокалы, выпили…
— Медовое шампанское! — со знанием дела оценил отец жениха. — А если вдуматься, какой внутренней силой обладали наши предки! И набеги, и пожары, и чума, а они хранят прикопанную бочку, потому что верят: будет свадьба! и внуки будут! Страна не погибнет, пока каждая семья хранит мечту о продолжении рода своего!
— За, молодых!
— Горько!!!
Деревенская свадьбы оказалась не хуже городской. Не было ни тамады, ни ресторанного оркестра, но молодой муж хорошо играл на гитаре, жена ему прекрасно подпевала, и вышел дивный студенческий дуэт:
Ночной костёр — рубины россыпью,
Ночной костёр нас сделал взрослыми…
А затем слово взял профессор:
— Вы как хотите, друзья, но не могу не вспомнить наше время. Твоё тоже, сват! И ваше, Евдокия Кузьминична! — он указал на хозяев и начал читать:
Мы все росли в просторнейшей из стран!
Уж то восторгом наполняло душу,
Что отделяет Тихий океан
От Балтики шестая доля суши.
Гордились мы со школьных малых лет
Походами Олега и Дежнёва,
Воспитаны литаврами побед
Суворова, Петра и Пугачёва…
Поэма заканчивалась обращением к павшим:
Как хочется, чтоб это было так,
Чтоб тот и тот, познавшие Мессию,
Сошлись, как братья, Блюхер и Колчак,
Погибшие за Матушку Россию!
Пока люди пели-ели, Байкал решил пройтись под столом. Во время гулянок там всегда образуется немало вкусных вещей. Например, косточек от плова или шашлыка. Люди не умеют их есть! Они подолгу возятся с ними, мусолят... Байкал поступает иначе. Он одним махом хватает её — и в пасть! Белоснежные острые зубы расправляются с нею так, что хруст стоит!
Набив глотку до отвала, пёс побрёл искать хозяина. Конечно же, он оказался в бане. Два старика и старший сын хозяина, Василий, только что вволю напарились, искупались в озере и теперь сидели в предбаннике, укутавшись в ванные полотенца. Говорил белобородый:
— Заметь, полковник: и Кеннеди, и Хрущёв — они оба были фронтовиками!
— Вы думаете, что это решило?..
— Конечно! Человек, который прошёл ту войну, понимал, что значит разжечь новую, да ещё ядерную!
Хозяин вздохнул:
— Карибский кризис — это наша юность!
Профессор поднял палец:
— Самыми трудными, сват, были первые послевоенные годы. В Америке атом, а у нас нет! — Он обернулся к Василию. — Про «Дропшот» слышал, полковник?
— Как же? Сто ядерных зарядов на наши города!
— Мы хвалим Сталина за Победу, за Берлин, но мало кто помнит, что он победил ещё раз, в Семипалатинске! — Поэт повысил голос: — Я напишу когда-нибудь поэму «1949-й». Там будут такие строки:
«Кто освоил русский атом?
Сталин, Берия, Курчатов,
С ними — миллион фронтовиков!»
— И Берия? — удивился пчеловод.
— А как же! Это он курировал ядерную программу...
Пчеловод криво усмехнулся:
— Мы мальчишками пели: «Берия, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков!».
Профессор отмахнулся:
— Хороший мужик Георгий, но куда ему против Лаврентия?! У того в руках было всё, что требовалось для бомбы. И разведка — добывать чужие секреты, и наука с её «шарашками», и зэки, чтобы копать уран…
Василий предложил:
— Давайте за них за всех!
Снова выпили, закусили. Илья Данилович усмехнулся.
— Я школу кончал, когда началась ещё одна война, южнее, — он махнул в сторону КНДР. — Отец рассказывал: у них на границе и подземные блиндажи, и окопы в полный рост, и новейшее вооружение… Каждый день ждали новой большой войны!
— Со вчерашними союзниками! — сокрушался Василий.
— А что делать, сынок? Рузвельт нашёл бы, как примерить родные народы… А его преемник — увы!
— Три года воевали! — сжал кулаки полковник. — Больше миллиона положили с обеих сторон! А как была 38-я параллель, так и осталась!..
Профессор вздохнул:
— Есть народы, у которых особая судьба… Тяжёлая, но они гордятся ею. Как тот японский капрал, который в одиночку держал оборону на острове Гуам в Тихом океане…
Данилыч нахмурился:
— Северяне до сих пор считают себя в состоянии войны, живут бедно, но гордо!
Сын усмехнулся:
— А для того, чтобы не мешали им жить, делают ядерное оружие и время от времени запускают его — над той же Японией…
Воцарилась тишина, и хозяин воспользовался ею:
— Однако, прохладно становится, друзья. Предлагаю в мою хижину... Байкал! Веди нас до дома, бродяга!
Все четверо перебрались в мастерскую. В ней было уютно и тепло. А когда выпили по кружке медовухи, окончательно согрелись.
— Понять северян можно, — сказал Илья Данилыч. — Свою цивилизацию Запад слишком нахраписто внедряет, через кровь!
— Предают северян то и дело! — жёстко сказал профессор. — В «перестроечные» времена Громыко уже собрался с визитом в КНДР, ему запретил Горбачёв.
Полковник усмехнулся:
— Вдуматься только: президенту страны запрещает лидер партии! Вот были времена!
— А второй раз Штаты сорвали переговоры... Речь пошла было о ядерном оружии, а закончилась элементарными санкциями!
Илья почесал в затылке.
— Но и эти «испытания» — они ведь тоже чреваты. А вдруг собьется ракета с курса? Что тогда?
— Такого быть не может! — авторитетно заявил полковник.
— Не говори гоп, сынок. Ну а если?.. — Хозяин обернулся к профессору. — Вот ты сказал, сват, что человечество не переживёт третьей мировой... А Земной шар в целом?.. Он осилит?..
Белобородый задумался:
— В семидесятых я побывал во Вьетнаме. Видел джунгли, сожженные напалмом. Сколько редких животных погибло, сколько птиц перестало селиться на отравленных землях!!! — Профессор неожиданно повеселел. — А сегодня, говорят, и обезьяны вернулись на старые места, и птицы… Жизнь берёт своё!
Воскресный день был днём прощальным.
Все вновь собрались за «озёрным» столом, снова звенели бокалы и струны, пели про любовь и осень:
— Он замечает, что листва на клёнах тает,
Что тихой грустью полон мир,
И только грусть в моих глазах не замечает,
Не замечает мой кумир! — пела Жанна...
— Мне дела нет до тех, кто эти плечи,
Кто эти губы прежде целовал,
Ведь я и сам до нашей с вами встречи,
Увы, увы! — другим принадлежал! — отвечал супруг.
Пели про чужие страны: ведь молодые улетали в свадебное путешествие…
— В Малазийском порту, где лазурные волны,
раскалённый песок, оживлённый причал,
где деревья в цвету, лавки щедростью полны,
я однажды зимой моряка повстречал….
— Всё забываю, куда вы летите, сынок?
— На Гавайские острова, мама. Там, если помнишь, «аборигены съели Кука»...
— О, господи!
Так с шутками и смехом «табор» рассаживался по машинам, махал на прощание хозяевам. Последней подошла прощаться Жанна.
— Всё было классно, дед! Особенно сеновал… — она обняла старика и шепнула на ухо: — Мне кажется, он уже во мне …
— Кто?
— Твой правнук, дедуля!
Машины вновь загудели, как накануне, и одна за другой скрылись в лесу. Байкал бежал за ними и громко лаял. Временами он видел, что внутри сидят хорошие люди, тот же белобородый, например, но сзади машины казались ему злобными, мерзко пахнущими существами, и пёс облаивал их что есть мочи.
А хозяин всё глядел им вслед и улыбался, вспоминая весёлую внучку. Затем вздохнул (что-то тяжко стало на сердце) и побрёл к дому. Дорога шла мимо омшаника. «Зимняя гостиница» для пчёл проветривалась и дарила особый горький аромат. Пахло мёдом, сосной и солнцем…
— Хорошо! — сказал Данилыч, хотел вздохнуть… и не смог.
Острая боль пронзила грудь, вздох был равносилен лезвию ножа. Ноги подкосились. «Отец умер так же!» — вспомнил Илья Данилович, прижался спиною к воротам омшаника да так и остался сидеть — будто выпил лишнего на дружеском застолье.
Байкал бежал за машинами долго, но устал, гавкнул последний раз и повернул к дому. Обратная дорога по тихому осеннему лесу была чудесна. Пёс обнюхал каждую ветку, попавшуюся на пути, беззлобно облаял каждую белку на дереве…Он понимал, что сегодня это не добыча, и в голос свой не вкладывал ни ярости, ни злости. Наверное, и белки это понимали, потому что не прятались от лайки слишком высоко.
Короче, из леса он вернулся не скоро. Ещё издали увидел хозяина возле омшаника. Старик, похоже, дремал, опрокинув голову на грудь. Пёс подошёл ближе и улёгся в ногах хозяина.
Сколько помнил себя, других хозяев не было у него. Давно когда-то была мать — тоже мохнатая породистая лайка, которую хозяин называл «Колымкой». Однажды зимой она пропала… Как, почему? Байкал не знал, но помнит, что хозяин долго грустил о ней…
Он вскинул голову. Стояла удивительная тишина. Таёжный пёс слышал, конечно, как над озером носятся утки, на дереве скачут белки, в листве шуршат мыши, но главного не слышал верный пёс: дыхания своего хозяина!
Боясь себе поверить, Байкал вскочил и ткнулся носом в голову старика. Глаза его были открыты и словно смотрели в синее небо, но охотничий пёс очень хорошо знал разницу между живым и мёртвым взглядом…
Он лизнул его щёки. Они ещё хранили солнечное тепло, но дыхание жизни уже не грело старика. Оно уходило из его тела.
И Байкал залаял. Глядя в лицо хозяина, он скалил зубы и лаял — громко, зло, как на врага, как на медведя или тигра. Он лаял на то неведомое, что забирало у него хозяина. На то, что отличает весёлое живое тело старика от неподвижного, бездыханного, незнакомого тела. Пёс лаял и верил, что смерть испугается, отступит, как отступали все его враги от яростного лая свирепого пса.
Что-то изменилось в природе. Мимо пронеслась лиса, следом бурундук, хорёк, ещё кто-то из его заядлых врагов. Прежде лай собаки заставлял их прятаться по норам, но сегодня звери бежали как во время лесного пожара: не обращая внимания на любую другую опасность, кроме огня — трескучего и беспощадного.
Байкал и сам почувствовал в себе непреодолимый страх смерти. Хотелось бросить всё и лететь прочь — бездорожно, в одну лишь сторону, куда несутся все прочие звери.
Он вскочил, поддавшись общему для всех инстинкту самосохранения. Но мёртвое тело хозяина остановило его. Преодолевая страх, Байкал лёг к ногам хозяина и завыл — горестно, яростно, тоскливо.
Что-то неведомое, страшное, смертельно злое надвинулось на землю с чистого неба и мгновенно превратило в пепел всё живое. Много позже их чёрную фигурку будут показывать в музее:
— А это, господа, образчик беспримерной любви. За миг до взрыва к ногам хозяина, вы видите, прижался верный пёс.