Эпилог.
Франсуазе казалось, что она давно не видела такого солнечного и теплого апреля. Она вернулась в Париж, и природа, точно извиняясь за печальное начало весны, воздавала ей теплым дождем, падающим налитыми каплями с лазурного небосклона, и нежной зеленью лопнувших почек. Похороны были позади. Сначала Альфреда, потом Патрика. Она пережила все, наверное, только благодаря тому, что каждую минуту ждала этого дня.
Франсуаза решила не брать ни дня передышки и, невзирая на уговоры Изабель, отправилась в приют Сен-Лазар. Прошло еще слишком мало времени, чтобы дома успели подготовиться к приезду Пьера, но Франсуаза не желала и часа промедления. «Мы вместе с моим мальчиком выберем все, что ему понравится, - говорила она. – Он не проведет в приюте и одного лишнего дня». Экипаж приближался к Сен-Лазар, и на губах Франсуазы не переставала играть улыбка. Она решила поехать одна, чтобы никто не помешал минуте первой встрече. Конечно, она могла бы взять с собой Изабель. Возможно, так было бы надежнее и спокойнее, но Франсуаза отказалась. Отношения с дочерью изменились. Вероятно, одно на двоих горе сблизило их, или же они, наконец, поняли, что не было кроме них более близких людей, какими были они друг для друга.
Разговор с Эвелин Дюрбо был долгим и нелегким. Избегая тяжелых подробностей, Франсуаза рассказала ей все, и заведующая по делам воспитания была искренне рада тому, что у мальчика теперь появится настоящая семья. «Мадам Монтегю всегда казалась мне странной женщиной (уж простите, что называю ее так, дело привычки), - сказала Франсуазе мадам Дюрбо. – В ней точно была какая-то тайна, и я чувствовала это, но чтобы все оказалось именно так – этого я не могла и предположить».
Франсуаза решила встретить Пьера во дворе. Он появился на крыльце в точно такой же одежде, как и все дети, находящиеся здесь: простенький костюмчик темно-коричневого цвета. Из-под расстегнутого пиджака выглядывала тесная жилетка, а на тоненькой шее был повязан выцветшей шейный платок. Мальчик робко спустился по лестнице, остановившись в нерешительности перед Франсуазой, и если бы он мог знать, чего ей стоило вот так стоять перед ним и улыбаться. Она бы бросилась к нему, боясь задушить в объятиях, умыла бы его своими слезами и долго не отпускала бы от себя, но пугливый взгляд ребенка остановил ее от этого опрометчивого шага.
- Здравствуйте, мадам, - Пьер вежливо поклонился, изредка бросая любопытствующий взгляд на незнакомку.
- Здравствуй, Пьер, - она присела, чтобы прижать его к груди.
- Мне сказали, что вы моя бабушка, - услышала она робкие слова. – Это правда?
- Правда, мой хороший, - Франсуаза наклонила голову, чтобы вытереть слезы о плечо Пьера.
- Где мадам Монтегю?
- Мадам Монтегю? – испуганно переспросила Франсуаза. – Она уехала, мой мальчик, - еще сильнее прижимая к себе Пьера, ответила она.
- Почему же вы не приезжали ко мне раньше?
- Я очень долго искала тебя, милый, и приехала сразу, как только нашла. Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю.
- Правда? – в голосе Пьера промелькнула заинтересованность.
Франсуаза взяла его за плечи, чтобы заглянуть в его глаза. Она не смогла долго выдерживать их взгляд, такой еще детский, но в котором уже так ясно чувствовалось до боли знакомое выражение. Ничего, пройдет немного времени, и она привыкнет, потому как на всем белом свете нет для нее теперь более дорогих глаз.
- Правда, Пьер.
Она поднялась, протягивая ему руку. Он уцепился за нее своей маленькой худенькой ладошкой. В эту самую минуту вынесли его вещи. Все они уместились в небольшом чемоданчике. Франсуаза грустно улыбнулась.
- Ничего. Завтра мы с тобой начнем выбирать все, что захочешь. У нас для этого будет много времени.
- Я больше не вернусь сюда? – с затаенной тревогой спросил Пьер, словно все еще не верил своему счастью.
- Никогда. Отныне у тебя есть свой дом. Ты увидишь, как может быть прекрасен этот мир. Я покажу тебе города и страны, ты научишься всему, чему захочешь, - Франсуаза ободряюще кивнула Пьеру, приглашая его в путь.
Ни на секунду не отпуская руки Франсуазы, Пьер шел за ней через весь приютский двор. За воротами ждал экипаж. Остановившись перед его ступеньками, Пьер оглянулся назад. С неприятным звуком скрежета закрылись железные ворота. Сен-Лазар оставался где-то далеко в другой жизни.
- Ну что? Поехали? – Франсуаза весело подтолкнула внука вперед.
- Поехали, бабушка!
Пьер вдруг весь расцвел, в его голосе появился такой естественный ребяческий задор, как будто только в эту минуту он осознал все то великое счастье, что ворвалось в его жизнь.
Франсуаза не могла все же сдержать слез радости и умиления, когда смотрела, с каким восторгом Пьер выглядывал в окошко экипажа, жадно глотая мелькающие перед глазами пейзажи. Она спрятала глубоко в своем сердце боль. Если на ее душе и была вина, она сполна искупит ее перед Богом и совестью, отдавая всю себя этому самому драгоценному человеку в своей жизни.
На вокзале было шумно и многолюдно. На перроне толпились отъезжающие и провожающие. Поставив чемодан на землю, Себастьен все не решался сесть в поезд, хотя до отправления оставались считанные минуты. Он не захотел, чтобы его провожали. Более того, воспользовавшись суматохой в доме Франсуазы, он решил незаметно покинуть особняк, не желая ненужных уговоров и слез прощания. Возможно, ему следовало подождать немного, пока улягутся страсти и первая острая боль после пережитых событий, но он больше не мог терпеть. Вспоминая последние дни, когда он следовал за Монферраками, не считая себя вправе оставить их в эти тяжелые минуты, он неотступно видел перед собой образ Изабель. Странное чувство неловкости родилось между ними, точно пролегла какая трещина, и оба не могли пересилить себя и пойти навстречу друг другу, хотя каждый читал в глазах другого это желание. «Наверное, она все же любила своего мужа», - убеждал себя Себастьен, ища оправдание собственной нерешительности. В его вагон заходили один за другим пассажиры, он же все стоял на месте, рискуя на ходу запрыгивать в отъезжающий состав. Пытаясь взглянуть на самого себя, он не узнавал в себе прежнего Себастьена. Привыкший всегда слушать голос своего сердца как голос Бога, последнее время он только и делал, что бежал от него, и вдруг в эту самую последнюю минуту, когда жизнь его готова была круто измениться, он точно оказался пойманным собой. Он закрыл глаза, стараясь прислушаться. Казалось ему или нет, но он слышал в себе только одно: «Вернись!» Как во сне, он вдруг наклонился, берясь за ручку чемодана. Прозвучал гонг, предупреждающий об оправлении, и Себастьен сорвался с места, но пошел не к вагону, а в прямо противоположном направлении. «Не думать и быть самим собой, а там будь, что будет», - сказал он себе. Он удалялся все дальше от своего вагона, но долго ему пройти не пришлось. Еще издали он увидел знакомый силуэт. Она бежала к нему наперерез толпе. Она остановилась перед ним, запыхавшись от быстрого бега. Одновременно они бросились друг другу в объятия.
- Не уезжай или возьми меня с собой, - сказала Изабель.
- Я не уеду, любимая. Я больше никогда не оставлю тебя. Видишь, я не смог сделать этого. Это была бы самая непростительная ошибка в моей жизни, - ответил он, сжимая в объятиях ее хрупкую фигурку.
Она подняла к нему осунувшееся после пережитого лицо, на котором еще не высохли слезы, но теперь это были слезы счастья. Он стер их своими губами, целуя глаза и губы Изабель.
- Все позади, Изабель. Теперь только ты и я, и наше счастье, которому больше не будет помех.
- Я бы бросилась за тобой. Я бы нашла тебя хоть на краю света, - сказала она.
- Не надо, - он улыбнулся, гладя ее волосы. – Зачем же так далеко. Ты же вся моя жизнь. Я понял, что погибну без тебя, - голос его дрожал от волнения. – Ты станешь моей женой, Изабель? Скажи мне прямо сейчас.
Изабель посмотрела на Себастьена с таким обожанием, что даже не хватило духа отвечать.
- Да, да, да! – воскликнула она, желая его поцелуя больше, чем глотка свежего воздуха.
Он целовал ее, чувствуя на своих губах все те же слезы счастья. Он впервые узнал их вкус – они были слаще меда.
Прохожие оглядывались на них, улыбаясь. Наверное, кто-то даже затаил в этой улыбке легкую зависть, но им было невдомек, что за путь был пройден до этой радости. Только что теперь говорить о том. Все невзгоды действительно улетали куда-то в далекое прошлое, и к ним больше не будет возврата, а счастье – его нужно прежде всего заслужить. И они сделали это.