Топь

«В данном документе находится дословный текст записки, найденной в Гавейновской Топи. Судя по почерку, автором данного текста является Брэд Уилкинс, бывший рабочий фабрики Джека Дурифа, мл .Текст был найден у обезображенного тела, опознать которое не было никакой возможности. Я считаю, что оно могло принадлежать автору данной записки. Прошу передать записку в архив и приложить к делу о гибели Джейн Уилкинс. Инспектор Алек Бристоун.»

Я бросил работу у Дурифа, как тот не просил меня остаться - я больше не мог выносить это место, и поселился в крохотном домике в одной из деревушек неподалеку от Лондона, возле Гавейновской Топи. Я перешел на менее вредную, но все-таки тяжелую работу, и заработка мне хватает - на одного. У меня больше не было жены, которую я хотел бы содержать, у меня не было ребенка, которого я должен был прокормить. Я часто сижу у окна в своем домике на окраине, откуда видна вся Топь, и думаю. Думы мои просты. На работе я устаю, а дома мне делать нечего - только смотреть в окно и писать. При свете старого огрызка свечи я описываю свою жизнь и с каждым новым днем убеждаюсь, что она тоскливее, чем я думал. Я исписал уже десяток тетрадей - столько же, сколько тоскливых, скучных лет прошло! И ничего хорошего, доброго, счастливого! Хотя и злого рокота судьбы с момента гибели Джейн я не ощущал. И от этого мне становится еще тоскливее. Я чувствую, что жизнь моя обошла меня стороной, взяв у меня то, что было ей нужно, а затем просто забыла обо мне. Мне давно надоело жить - тяжкий, каждодневный труд уносит мою жизнь по каплям, но всё никак не убивает меня. Страсти прошлых лет улеглись, а их место заняли старческие недуги и злые мысли. Они как орел, клюющий бессмертного Прометея в печень - приносят боль, но не избавляют от жизни. В голове моей осталась только слабость да тоска, и подчас они сваливаются в одну кучу, перемешиваются и превращают мой сон в череду кошмаров, а бодрствование - в одну сплошную боль и туман. Самое ужасное - это, конечно, тоска. Эта злая дочь одиночества давно поработила меня, и у меня нет сил и возможностей справиться с нею. И чем больше я желаю конца дней своих, тем сильнее тоска растягивает их, овладевая моим временем, превращая его в тягучую жижу, как то болото, что располагается в нескольких милях от меня. Иногда я затягиваю старые рыбацкие или фабричные песни, но петь их в одиночестве мне уже невмоготу. Я мог бы стать писателем, но увы - и это не было дано мне. А ведь как могли быть заполнены мои дни, если бы я чувствовал себя не одним, наслаждаясь обществом листа бумаги и пера! Но Господь не дал мне писательского таланта - а что он вообще мне дал? Все, что было мне дано, он же и отобрал жестокой рукой палача. Но иногда я думаю – а бог ли это? Не дьявол ли промелькнул тяжелою черною тенью за нашими с Джейн спинами?... Словно какая-то черная рука коснулась нас, стерев все хорошее, чтоб было у нас – и между нами… Все, что у меня теперь есть - это время, которое я ненавижу. Все, что осталось мне - сидеть днями и ночами у окна, наблюдая за тем, как дождь капает на гниловатую землю. Мое тело поражено болезнью, оно измучено и отравлено - самой жизнью, в первую очередь, но еще и теми химикатами, что я вдыхал, работая у Дурифа. Я не глотаю пилюли - зачем? Я надеюсь, что однажды боль замучает меня до смерти, но она ограничивается набегами на желудок и голову, терзая их, как адский огонь. Не в силах с нею бороться, тело мое засыпает на топчане - чтобы проснуться от следующего приступа утром, когда голод вступает в свои права. Голод - еще один мой враг. Он яростно воет в моем желудке, пока я не утолю его позывы. Но та скудная еда, что я могу себе позволить, не слишком утешает его - и он требует свое каждый день по нескольку раз. Я устал, смертельно устал от всех этих противников - лишь надежда на то, что все они приближают мой смертный час, согревает меня. Голод, боль и тоска - вот что составляет мою жизнь, если это жалкое, никому не нужное существование можно назвать жизнью. И так дни идут - ползут!- тоскливой чередой серых будней. Я надеюсь на долгий сон - и только это и дано мне. Я стараюсь как можно сильнее устать на работе, чтобы дома упасть без сил и проспать как можно дольше. Но если бы я мог спокойно спать! Меня преследуют кошмары - но даже эти полночные ужасы, в которых я вижу прекрасное лицо моей любимой Джейн - снова и снова, один и тот же сон - уже не мучают меня, они просто оживают в моей голове каждую ночь, и они мне уже люто надоели. Я устал каждую ночь ложиться и видеть одну и ту же опостылевшую картину. О, злая судьба! Как ты могла взять единственное дорогое мне - и надругаться над ним, а потом испоганить самые воспоминания о нем! За что судьба так жестока и несправедлива ко мне? И от этих вопросов, одинаковых, но повторяющихся каждый раз на новый лад, я тоже устал. Но правительством дано право на выходные дни - и я вынужден подчиняться. На сверхурочные работы меня не пускают - я слишком ослаб, да и зачем они мне? Зарабатывать деньги? Чтобы выбиться из нищеты, этого все равно не хватит, а на то, чтобы не умереть от голода, мне и так хватает. Мне нечего делать, некуда идти, нечего терять - вот я и лежу увальнем на топчане. Иногда хожу из угла в угол - но мой мир не двигается, моя земля не вертится! Кажется, что небеса потускнели и земля грустит вместе со мной.

И пусть я заглушил, залил дешевым виски голос своей совести, но она все-таки продолжает мучать меня - мучает, правда, с каждым днем все меньше. Бывают дни, когда я больше не виню себя ни в чем, и проклятый мой разум пытается найти оправдания самому себе, но тогда просыпается сердце и возрождает к жизни мои полустертые алкоголем и временем воспоминания. В эти моменты меня охватывает подлая зависть - я завидую своей Джейн, что покончила с собой, ушла в царство мертвых, оставив меня наедине с моим грехом. Мерзкая душонка моя хочет покоя - и тело хочет навсегда забыться в сырой земле, но господь все не дает мне смерти. Равно как и жизни - он забрал ее у меня вместе с любимой женой и всеми надеждами. И я сижу у окна - и пытаюсь плакать, но больное мое тело не может дать мне слез, и мои глаза остаются сухими, лишь краснея и вызывая противный зуд, который потом не унять. Но и воспоминания у меня украло подлое время - я стал забывать о прошлой жизни. Сначала это мне нравилось, но однажды я не смог вспомнить, как выглядела моя жена. Это было ужасно. Я прилагал все усилия, а мой рассудок отказывался вернуть мне ее образ. Теперь у меня не было ни Джейн, ни воспоминаний о ней. И глухая тоска овладела мной с той самой поры. Вот тогда-то и стало совсем плохо.

…Впрочем, несколько дней назад я услышал вдалеке, где-то в северной части Топи, странный звук. Словно кто-то кричал по-птичьи. Я не обратил внимания - мало ли птиц летает в этих местах? Но на следующий день я услышал не только этот звук, но еще и другой, словно кто-то стучал палками о дерево. Я серьезно встревожился и осторожно закрыл ставни. Назавтра звуки только усилились, и я больше не открывал окно. Я понял, что звуки издавала сама Топь.

…Крик птицы сегодня звучит еще пронзительнее, а стук - громче. Мне кажется, что я слышу голоса - но они настолько далеки, что я сам себе не верю. Пока не верю.

…Час назад мне показалось, что стук и крики болотной птицы стали не только громче, но и БЛИЖЕ. Ближе к моему домику. Я дрожу от страха. Я боюсь, что скоро неведомые барабанщики будут стучать не по своим болотным барабанам, а прямо в мою дверь. Я снова слышу стук! Он действительно стал ближе. Я попытался заставить себя открыть ставни, но не смог - страх превратил меня в паралитика, и я просидел на стуле без движения несколько часов, весь превратившись в слух.

…Сегодня я пытался выйти из дома, но не смог. Открыв дверь, я увидел, что весь мой дом, на расстоянии ста шагов, окружает Топь. Я в ужасе закрыл дверь, и сейчас же услышал, что барабанщики и птица исполняют свой жуткий гимн все громче. И мне показалось, что я расслышал в нем слова. Болото окружает меня! Я не могу выйти, каждый звук приводит меня в панику. Я сломал кукушку в часах, ибо ее резкие звуки пугали меня до смерти, когда я прислушивался к Топи. Я слышу, как мой дом словно разваливается, и каждый раз вздрагиваю, весь покрываясь холодным потом. Мне кажется, что кто-то стоит у меня за спиной - я оборачиваюсь, но там никого нет. Пока нет.

…Болото почти полностью окружило меня, я открыл дверь и увидел, что если сделаю хоть шаг вперед, то провалюсь в саму Топь, настолько близко она придвинулась к моему порогу. Я захлопнул двери, но все равно слышу стук, крики птицы и голоса, они ревут: «Топь, Топь, Топь!» Болото хочет меня пожрать, оно кричит моё имя под грохот барабанов: « Брэд, Брэд, Брэд!» Господи, помилуй! Они стучат в мою дверь! Стучат в мою дверь! Ломают ее! Как жуток их глухой рев, когда они повторяют: « Топь, Топь, Топь!»

…Но за минуту до гибели я.. спокоен. Да, я спокоен, и можно сказать, счастлив. Ведь Тоска, Голод и Боль, эти лютые мои враги, покинули меня - я не вспоминал о них с того момента, как услышал стук и крик птицы. Где вы, мои старые невзгоды, кошмары по ночам, в которых я видел одно и тоже такое прекрасное, такое родное лицо - я забыл вас! Где ты, моя зудящая, ноющая боль, порождение самой скуки - я не знаю тебя более! Где ты, моя гнетущая тоска - больше я не знаю и тебя! Страх, священный страх перед смертию, избавил меня от каждодневной скуки, голода и тоски, стер мои воспоминания о несчастной Джейн, чья жизнь оборвалась так ужасно. И пусть хрустит дверь под мощными ударами болотных чудищ - я славлю Бога за избавление. И пусть птица заходится в крике - спасибо и ей за то, что я забыл свои будни, которые были для меня хуже любого яда. Пусть стучат барабанщики из самой преисподней - грохот их инструментов заглушает рвущий меня голос собственной совести.

Теперь, когда дверь сломана, я вижу их лица - они и есть Топь, и они идут убить меня - но я им благодарен.

Ведь гибель в этом болоте теперь желанна мною, ибо Топь - ничто в сравнении с тем болотом, которое давно живет у меня в голове. Меня трясет от ужаса, но я…

(Рукопись обрывается.)