Однажды ночью ко мне в раскрытое окно залетела летучая мышь.
Помню, я был сильно пьян.
- Какими судьбами к нам, мышка? - спрашивал я, пытаясь поймать недоверчивое животное, которое многим бы показалось противным. Но летучая мышь - это милое животное. Как же далеко оно от родных пещер! Как она могла залететь сюда, в мою комнатку? Она забилась в верхний угол комнаты, хлопая крыльями. Я открыл окно и указал рукой на ночное небо - лети, одинокая тварь божья, навстречу своей судьбе. Но она не полетела.
Я махнул рукой и сел на кровать – гудела голова от выпитого.
Потом она превратилась в человека. Как – я не успел осознать. Может, мне это и показалось….
Ее звали Дженнифер. Или я назвал ее Дженнифер?
Я стоял и смотрел нее. Дул ветер, ледяной, колючий, с неба лил дождь, жесткий, словно стекло, ветер задувал его в окно. Я смотрел на нее, а она смотрела на меня. Мы оба намокли.
А потом у нее под верхней губой начали распухать десны. Когда они вздулись желваками, из них поползли длинные белые клыки, а глаза ее начали наливаться кровью, и каждая прожилка вокруг зрачка набухла кровавой нитью.
Кожа ее потемнела, обрела желтовато-коричневый оттенок, и под нею начал прорисовываться узор из тысяч морщин. Через секунду самая прекрасная женщина в мире превратилась в вампира, жуткого в своей уродливости. Я продолжал смотреть на нее. А она - на меня. В глазах ее я увидел насмешливое выражение. Она слегка подсела – и, оттолкнувшись от пола, взмыла в воздух, вверх - навстречу дождю и молниям, разрезавшим темное небо. Я проводил ее взглядом. Я слышал, как ее крылья расправились и зашумели. Она улетала домой. Ей было сто девятнадцать лет, и она отправлялась домой. Наше свидание на этом закончилось.
Вот она летит - видите, как она красива в полете?
Она не пила мою кровь. Мне это было странно - в книгах я читал, что подобные ей не справляются с влечением к крови. Но она была совсем не такая. За это я ее и любил. Она прилетала ко мне поздно вечером, и неведомым мне образом превращалась в девушку, женщину - обычного человека.
Коллеги по работе, куда я еще продолжал ходить, говорили мне, что не грех было бы завести подружку, но обычные женщины, какой бы красоты они не были, меня больше не привлекали.
Я спрашивал ее, как она может идти против своего рода, но оказалось, что кроме нее, все вампиры ее клана были истреблены.
К сожалению, я не мог узнать всего, что хотел, о вампирах - что она могла знать? Она даже родителей своих не помнила, и о повадках своего племени могла догадываться лишь по зарождавшимся в ее крови желаниям и по тем же книгам, что мы читали.
Каждые два-три дня в неделю я ждал, когда она ворвется в открытое окно шелестом кожистых крыльев. Мне не очень приятно описывать, как она из летучей мыши превращалась в человека. Но после этой неприятной процедуры я обретал ту, что понимала меня в тысячу раз лучше, чем все остальные. Ее глаза не были похожи на человеческие - они всегда горели изнутри, они блестели, в ее теле жила жажда любви, огонь полыхал в ней каждую минуту.
Днем она спала, зацепившись лапками за какие-то далекие карнизы - где-то далеко от меня. Она не хотела, чтобы я видел ее в таком состоянии. И само собой, она не хотела, чтобы я видел, как она ест. Вернее, пьет. Весила она совсем немного, просто крошка, пушинка, - жалкие восемьдесят фунтов.
Но я хотел быть с ней чаще, чем у нас получалось. Я хотел быть с ней одним целым. Жить ее жизнью.
О, сколько историй она знала! Леденящих душу, страшных, кровавых, просто пугающих - но поскольку она была главным героем этих историй, я слушал, буквально раскрыв рот. А сколько она видела! Она была во многих странах - Швеция, Англия, Румыния, Китай! Она была ходячей - вернее, летающей - энциклопедией. Она знала и любила мир, а я же был простой клерк и книжный червь. И когда ей нужны был покой и любовь,,. она находила их у меня.
Я спрашивал у нее, почему она выбрала именно меня, а не подобного ей путешественника, или просто какого-нибудь рокера, или кого там еще носит на своем асфальте наш городок.
Она лишь улыбалась самой счастливой в мире улыбкой. Я не мог добиться у нее ответа. Она была загадочна до невозможности, но я не мог злиться. Рядом с ней я становился другим человеком, слегка парализованным ее обаянием, словно ядом.
Я просил ее укусить меня.
Я почти умолял. Но она лишь кивала головой, а когда я слишком сильно настаивал, исчезала быстрее, чем я ожидал.
Но она всегда возвращалась.
Что-то непонятное мне, и даже ей самой, влекло ее ко мне.
Что ж, это к лучшему. Я даже в мыслях не держал того, что могу ее потерять. Просто воспринимал, как должное. Но моя тихая жизнь, которая так нравилась ей, начинала меня раздражать, утомлять, она давила на меня своей обыденностью…
...
Эта старая песня - каждый день - на работу. Каждый день - вставать. Каждый день возвращаться домой. Никакой свободы. Я просил, умолял об укусе, одном маленьком укусе, но мои просьбы оставались без ответа.
Я мечтал о том, что не буду жить здесь, в этом скучном, бедном болоте, а буду парить с ней в ночном небе, висеть вместе с ней головой вниз в пещерах, завернувшись в крылья.
Я чувствовал ее присутствие вокруг себя, в себе - везде, как будто воздух набухал почками и распускался. Я иногда просил ее не смотреть на меня, потому что ее глаза были настолько глубоки, что могли утопить меня. Я понимал, что клетка, в которой я был заперт, становилась для меня слишком маленькой. Я хотел ЕЕ жизни, а не своей. Я проклинал свою скучную жизнь. Когда Дженни была со мной, я был счастлив. Но когда она улетала, мне становилось вдвойне хуже, я просил ее, уже про себя, в воспаленном мозгу, освободить меня.
Надо было искать выход. Надо было создать такую ситуацию, чтобы было уже поздно. Она говорила мне, что недостаточно одного укуса, что еще и я должен укусить ее, попробовать ее крови. Я соглашался без колебаний. Я был готов - но она лишь качала головой и молчала.
Я ждал, когда она отвернется, направляясь в ванную. Схватив пепельницу, стоявшую на столе, я изо всех сил ударил ее в затылок. Она зашаталась, и я добавил - тогда она рухнула на пол. Я опустился перед ее телом на колени, нащупал пульс - она была жива, ее кровь билась в жилах под бледноватой кожей, и это было то, что мне нужно. Я нащупал артерию на шее и впился в нее зубами. Но с первого раз ничего мне получилось - лишь под кожей расплылся кровоподтек. Тогда я взял лезвие и сделал им аккуратный надрез. Когда появилась первая капля крови, я выпил ее сразу же, припав губами к шее Дженнифер.
В голове моей раздался странный шум, словно миллионы кроваво-красных пузырьков заполонили мое горло, мое нутро, растекаясь по венам, затекая изнутри в глазные яблоки; я наливался ее кровью, как донор под капельницей - медленно, но верно.
Насытившись, я аккуратно заклеил рану пластырем и уложил совсем бледную Дженнифер на кровать. Необычайная легкость овладела мной. Я чувствовал себя пьяным, я чувствовал себя другим, я не ощущал себя человеком. Я смотрел на свои руки, и не верил, что они принадлежали мне; я шевелили ногами, и не чувствовал их, тяжесть из груди исчезла, мне казалось, что я взлечу.
Так и случилось.
Я вылетел в окно, хлопая новорожденными крыльями в свежем ночном воздухе, я направлялся к небу, как Икар к солнцу. Я парил, расправив крылья, я скользил в воздухе, почти как птица. Я видел мир сверху, я смеялся про себя заливистым смехом, я плевал на обязанности, обязательства, правила и условности, я мог быть где угодно, вся ночь была моей. Я даже не вспомнил о Дженнифер, одиноко лежащей без сознания в моей кровати.
Я понял, что свобода мне дороже всего, что у меня есть. Всего, что у меня было.
Почуяв жажду крови, я приземлился на одном карнизе старого, серого дома. В приоткрытом окне я увидел спящую молодую девушку, она лежала на животе и сопела. Шея была открыта. Ворвавшись в комнату как молчаливый вихрь, я вцепился в нее зубами и тихо, тихо начал впитывать живительный напиток свободы. Девушка даже не проснулась - настолько мягким было мое прикосновение… Я вылетел в окно, полным сил и энергии, я летел куда-то ввысь, ввысь, к небесам….
… Под утро, когда небо начинало сереть, я почувствовал усталость. Я направился к дому, где оставил Дженнифер. Непонятное мне самому чутье вело меня к дому, к моему собственному окну - и спустя какое-то время я вернулся домой, влетев в распахнутое окно; и превратился в человека. Это было как второе рождение. Я чувствовал, что моя свобода и покой уходят от меня. Я терял крылья, я терял легкость, я чувствовал себя чугунным, каменным, придавленным к земле, просто раздавленным. Обретя человеческий облик, я упал на ковер возле стола без сил. Я не мог выносить эту тяжесть.
…Ее слабые руки подняли меня с пола, я едва шевелил ногами. Она уложила меня в кровать, а сама, обессилевшая, легла рядом. Каково-то ей было после моего удара... Я почувствовал всю тяжесть вины, все угрызения совести начали шевелиться во мне, словно муравьи в трухлявом дереве.
- Прости, - пробормотал я.
Она лишь крепче сжала мою ладонь.
Мы выключили свет и пережили день без сил, лежа в темной комнате, дожидаясь ночи. Я в густой дымке понимал, что пропустил сегодня рабочий день, что не позвонил кому-то, но болезненный дневной сон был сильнее. Мы спали на одной кровати, отдавшись беспамятству.
Я почувствовал, что ночь начинает цвести в вечернем небе огоньками звезд, и открыл глаза. Дженнифер сидела рядом со мной.
- Теперь я не смогу навещать тебя по ночам, - сказала она.
- Мы теперь будем летать вместе, милая. Я все еще люблю тебя, - говорил я.
…Я честно пытался любить ее, как раньше, но темное ночное окно звало меня в путь. Она вызывалась лететь вместе со мной, но сама лучше меня понимала, что вампиры летают по одиночке.
Теперь ночью я даже не дожидался ее, а расправлял свои серые крылья и вылетал в окно навстречу воле и ветрам. Я не считал себя летучей мышью с тягой крови, я считал себя птицей, которой каждый из вас, людей, хочет быть. Я пил кровь - и что? Это цена моей свободы.
Иногда я встречал ее, сидящей на моей кровати с поникшей головой. Ей не хватало меня. Но я возвращался лишь под утро, когда мы оба засыпали тяжким сном.
- Ты больше не любишь меня? - спросила она.
- Почему, люблю, - ответил я сонно. - Но мир такой ...огромный, и я еще столько всего я не видел, а хочу увидеть, понимаешь?
- Этого я и боялась, - сказала Дженифер.- Твоя свобода для тебя дороже НАС. - Казалось, она заплачет.
Я повернулся набок и заснул.
Когда я проснулся поздним вечером, ее уже не было. Лишь смятая кровать рядом со мной давала знать о том, что кто-то был здесь.
Я летал над реками, и хотел преодолеть моря.
Я планировал над домами самых красивых женщин.
Я пил их кровь и был счастлив и полон жизни.
Я спал в пещерах, зацепившись ногами за уступы.
Я засыпал, купаясь в утренней росе мексиканских растений.
Я просыпался в ночной прохладе самых темных подворотен.
Моим домом был весь мир. Париж, Нью-Йорк, Тунис, Африка! Обретая опыт, я летал из конца в конец морей, и мои крылья наливались силой.
И вот однажды я не обнаружил ее в своей комнате. Не обнаружил ее и на следующий день, и всю следующую неделю.
У меня больше не было моей женщины, про которую я думал, что любил, и у меня не было больше дома - меня выселили из квартиры, но я даже не стал выносить вещи.
У меня был весь мир.
Кто знает, может, я встречу Дженифер - или как там ее - где-нибудь во время своего полета.
Но прошло уже полгода, и я нигде ее не видел.
Кто знает, что с ней? Потому что мне уже все равно.