Нереальная Веселина
Римма поднималась по лестнице, едва волоча ноги: устала, промерзла. Куртка какая-то неудачная, продувает насквозь. И настроение никакое. Скоро платить за комнату, а так жаль денег, что приходится отдавать за отдельный закуток в общаге! Половина заработка уходит…Но что поделаешь? Комната нужна ей позарез. И без соседей. Чтобы рисовать в тишине, чтобы не мешали…Вот, к примеру, этот снег на улице…Такой снег богатый! Да, она будет рисовать сегодня снег, именно снег. Рисунки – вот что было в ее жизни с тех пор как…
В детстве Римма была веселой и неуемной, матушка говаривала, что слова она произносила, «споро и как – то округло», то есть вначале тихо, затем громче, а окончание и вовсе могла проглотить…И почему это вдруг пришло в голову, к чему вспомнилось? Ах, да, это из- за Артура, вчерашнего одноклассника. Нашел ее в Контакте и лайкнул что-то вроде « а где щечки – яблочки у нашей Риммочки?» Дурь какая – то! Пусть еще про локоточки пухленькие расскажет, как папаша разведенный. Говорит про локоточки, а смотрит вниз, словно лошадник на круп лошади. А пошел бы он лесом! Заплатил за учебу, а теперь с ним любезничай. А ведь с матерью бы ничего не случилось, будь он рядом.
Все! Хватит на сегодня мыслей! Выпить молока, съесть батон и за тушь, за карандаши и маркеры, за акварель….
Вот она, синь. Снег падает из темной с проседью сини и приобретает взгляд. Он очень сосредоточен, этот взгляд, очень упорен, он проникает на лист бумаги сквозь мрак и непогоду, сквозь нежность снега, которая может стать губительной, если ее много. Когда чего-то много – это всегда опасно.
Вот мама этого не поняла. Римма помнит: в ту пору она, ее мама, та еще анекдотчица была, всем бабам поселка, что кость в горле. Яркая женщина, дочка ею гордилась. И разведенка. И глазки строить мастерица была, говорят…Работала она кладовщицей в местном складе, в поселке единственном, и вечерком туда уйма мужиков набивалась лясы поточить да судьбу попытать. Но мама Риммы руки распускать не давала, просто веселой была и дразнила – то мужчин из озорства да с тоски, а, может, и из обиды женской. Это Римма потом поняла. Есть ведь такая месть: вокруг рук вьется, да в руки не дается… Только опасно это. Вот и ей, мамке-то Риммы от баб деревенских попало – отлеживалась долго, а потом посерьезнела. И Римма вослед за ней.
И так неловко ей самой тогда, так неудобно было в этой своей скорлупе нежданной, что ни с того ни с сего рисовать начала, а затем и в пединститут намылилась на прикладной факультет, только не нравилось ей там, вот и бросила. А папаша разведенный два курса оплатил и теперь ходит, смотрит, вроде бы совсем ни при чем, вроде как к беде мамкиной и отношения не имеет. И звонит на телефон служебный в поликлинику, где она, Римма, в регистратуре сидит, хворым книжки их амбулаторные разыскивает. Времени свободного подчас – ни секунды, а он звонить…Обидно, наверное, ведь сотовый то он дочке купил, а попал в черный список. Вот и приходиться звонить по служебному…
-Все! Хватит! Спать! А завтра отработаю – и снова что-нибудь нарисую….
…День следующий выдался ясный, погожий. Снежок, правда, подтаял, показал грязный от мокроты тротуар, зато солнышко было ярким, как весной, и пахло весной. Пожилые прохожие щурили глаза, а школьницы уже улыбались и готовились хихикать, как некогда и сама Римма. Только она, Римма, заметила это уже после смены, когда возвращалась домой в мрачном и взвинченном настроении. Девчонки, что с ней в регистратуре работали, то и дело удалялись в закутке чаек попить, да разговоры пустые про женихов разводить, а ее никто к себе не звал, зато работу на Римму свалить – это пожалуйста. А очередь волнуется, очередь начинает скандалить…и руки отваливаются, и так хочется тишины…И почему народ такой противный! Зато природа…как утешает природа…А вот и комната. Попить молока и рисовать…
…Она появилась на листе словно невзначай, словно и не Римма нарисовала эти веселые, лукавые глаза и рот до ушей посреди серой пелены фона, похожей на подтаявший снег. Лицо ее было круглым, темные волосики вились и укладывались в короткую стрижку. И смотрела она на Римму так, словно была не нарисованной, а живой, настоящей, даже причудился румянец на пухлых щечках. Нереальный рисунок! У Риммы даже дух перехватило от такой творческой удачи, даже захотелось в какое-то мгновение стать такой же веселой и круглолицей и радоваться жизни. И плевать, что худоба, такая, как у нее сейчас, сегодня в моде. Все равно некому ей нравиться в поликлинике-то своей…
-Это почему же?
Голосок звякнул, как колокольчик где-то внутри ее головы, веселый такой колокольчик, вроде даже насмешливый слегка.
-Все, с ума сошла…
Римма так испугалась, что попятилась, споткнулась на пустом месте, упала и стукнулась плечом о кромку кровати. Не сильно вроде стукнулась, а взболело отменно. Синяк здоровенный будет. Поднялась и со страхом глянула на рисунок. Девчонка на нем обидно заливалась хохотом. Вот вредина! Нереальная вредина…Почему-то Римма улыбнулась
-Давай знакомится, - прозвенело в голове, меня Веселиной зовут, - да хватит тебе уже путаться в ногах, - она опять хохотнула, - про параллельные миры слышала? Нет? Ну и темные вы тут…Или только ты такая… Ну, в общем, слушай: я - это немного ты, но лишь немного, я – это потерянная ты, та, которая стала жить собственной жизнью. Так случается, когда часть человеческой личности очень уж быстро ее покидает, понимаешь?
-А как ты на рисунке - то оказалась?
Римма не поверила себе. И с кем это она разговаривает?
-А ты не вслух говори, - посоветовала ей Веселина. И залилась смехом.
-Хорошо, - попыталась думать Римма, пугаясь своей решимости, - но ты ведь не прозрачная, как показывают по ящику, ты ведь рисованная.
-Хочешь, чтобы сошла?
-Нет – нет, не надо
И снова хохотушка залилась смехом. И вроде громко ведь, но не резко, а как-то приятно, мелодично.
Римма вздохнула.
-Игрушки это все, а тут реальная жизнь
-Завидую - вздохнула Веселина. Даже вздох у нее получался какой-то не грустный, а смешливый и чуть ироничный. Вроде самой забавно, что завздыхала.
-Да ну тебя! - Римма кинула на рисунок лист белой бумаги, будто дверь захлопнула. И почему-то ей стало от этого неловко.
Всю неделю после нежданного происшествия она не подходила к столу, боялась. А потом решилась, сорвала листок, глянула в необидчивые глаза и сама не поняла как, но слова полились: горькие, зажатые, выстраданные. В этот раз Веселина не хохотала, слушала откровения Риммы молча и внимательно. Потом опять, словно колокольчик звякнул:
-Нудно говоришь. Все понятно, всему можно и посочувствовать, но не рассказываешь, а ноешь. Звук какой-то монотонный, раздражение вызывает. Давай я тебе обо всем этом твоем расскажу как надо, а ты послушаешь.
-Да что ты понимаешь?
-Понимаю. У тебя подруги нет никакой, ну совершенно. И парня нет. И поддержки ни от кого. А все потому что ноешь.
Римма собралась было снова прихлопнуть болтушку листком, но передумала.
-Ну?
-Урок номер один - как надо не противно о плохом рассказывать.
-Скажешь тоже – противно, - обиделась Римма
-А на обиженных воду возят и вообще им жить тошно,- рассмеялась собеседница. Так я продолжу?
-Ну
- «Ну» - это хорошо. Это такое важное слово и многое значит -опять смешок - итак, тебе надо рассказать, что живешь никудышно, причем, не просто рассказать, а влепить в чьи-то уши. Диктую дословно: « Да я от жизни своей в отпаде, просто тащусь. У нас же любят красивых, бедных, работящих. Мою маму любили, за что и били, теперь вот меня любят, потому и не балуют: работы, как говорятся, богато, зато денег не лопатой. Ищу вот маленькую такую лопаточку, а все размеры не по карману: ни пальтишка, значит, прикупить, ни сережек».
-Значит, прикупить.. .А ты точно – это я?
-Мамкина речевка, - Веселина не смутилась, - в памяти затесалась. Но идея-то верная?
-Пожалуй
-Ну, теперь можешь закрывать меня, не обижусь. И она опять рассмеялась.
Снова этот нереальный, то есть почти реальный рисунок Римма открыла еще недели через две. Была разгневана, рассержена, сердита на всех и вся. Говорить начала сразу без всякого приветствия.
-Да, в кружок меня свой девчонки впустили, болтать со мной начали. Только зачем? Подружка это ведь что-то иное. А у них на мое вроде бы веселье свое нашлось – то маникюр раскритикуют, то ехидничают, что парня не завела…
-Все?
-Почти.
-То есть не все?
-Одна молчит, только ее тоже не очень любят.
-А вот ты полюби, ты научись любить тех, кого не очень. Из них настоящие подружки и друзья получаются. Правда, лишь если для нелюбви такой причины нет настоящей, а только зависть или, напротив, презрение незаслуженное.
-Надоела ты мне с нотациями твоими! И не ровесница ты мне!
-Может быть, может быть..Может, я вообще старушонкой была, а ты меня вон какой молодицей нарисовала!
И такой звон, такой смех заливистый раздался у Риммы в голове, что она улыбнулась и тоже развеселилась. И не закрыла бумагой странную свою собеседницу, а призналась смущенно: «Мне Артур как-то звонил, я тогда не ответила, а теперь поздно»
-Почему?
-Так ведь месяц уже прошел.
-Всего один месяц?
Они рассмеялись дружно, заливисто. Потом Римма взяла в руки сотовый и написала: «щечки пока не отрастила, но буду стараться»
Спустя неделю началась переписка, спустя еще две – Артур пришел к ней в поликлинику с букетом темных роз. Девчонки, что вместе с ней дежурили, словно заледенели. Римме показалось даже, что белые их халаты покрылись инеем. Она рассмеялась. Артур сказал : «Узнаю прежнюю хохотушку». В окно поликлиники светило мартовское солнце.